Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак
— Те странные носилки и проволока на колокольне, — пробормотала Магдалена. — Может, это и есть тот самый эксперимент?
Симон пожал плечами:
— Не знаю. Монахи вели себя несколько скрытно. И вообще весь этот совет оказался сборищем каких-то странных людей. — Он принялся загибать пальцы. — Келарь — жирный фанатик и сегодня же готов сжечь аптекаря. Приор ополчился против меня, а библиотекарь сидел до того холодный, будто происходящее вообще его не волновало. Один только наставник принял смерть послушников близко к сердцу. Мне даже показалось, что плакал. Во всяком случае, глаза у него были красные.
Симон во всех подробностях рассказал Магдалене о встрече с управителями монастыря и о том, как переполошились монахи, узнав, что автомат пропал.
— Этот безмозглый келарь и вправду решил, что автомат превратился в некое подобие голема и теперь творит бесчинства на Святой горе! — покачал головой Симон. — Можно подумать, время здесь остановилось. Ведь такие музыкальные автоматы уже считаются обычным делом.
— Голем? — переспросила Магдалена. — Кто это?
— Неодушевленное существо, в которого человек вдохнул жизнь. — Симон задумчиво отломил от стены камешек и раскрошил его в руке. — Когда я учился в Ингольштадте, то как-то раз читал об этом. Слово «голем» означает с еврейского «необработанный». И некоторые раввины были якобы способны создавать бездушного прислужника из глины. Но для этого необходим очень сложный обряд.
Лекарь покачал головой.
— Это, конечно, сказки, но для фанатичных христиан послужило отличным поводом объявить евреев живым воплощением дьявола. У келаря, во всяком случае, чуть пена изо рта не шла, да и библиотекарь сразу воодушевился. Если не ошибаюсь, то именно он и подал эту тему.
— А что, если кто-нибудь из этих монахов связан с убийствами? — задумчиво спросила Магдалена.
Симон рассмеялся:
— Может, сам настоятель лично? Магдалена, уймись. Это был аптекарь, точно тебе говорю! Не колдун, конечно. Но есть и вполне обычные причины, чтобы встать на путь убийства. Зависть к коллеге, месть… Или что там еще. Йоханнес наговорил тебе непонятно чего, и ты теперь всеми средствами пытаешься его выгородить.
— Ты с ним не разговаривал, — прошептала Магдалена. — Непомук — отверженный, он всю жизнь в бегах. Он оставил ремесло палача, потому что не мог больше переносить все его ужасы. Такой не станет убивать трех человек. К тому же Непомук не сталкивал меня с башни. Ты сам говорил, что он в это время был с тобой у настоятеля.
Симон вздохнул.
— Твоими бы устами… И что же ты намереваешься делать?
— А что остается? Пойду в гостиницу и отправлю посыльного в Шонгау. — Магдалена спрыгнула со стены и зашагала в сторону деревни. — Ты только представь себе, что скоро отец мой во всем здесь разберется.
— Этого еще мне не хватало! — простонал Симон. — Мало того, что я и дальше должен отчитываться перед настоятелем по поводу убийства, так теперь тесть будет разнюхивать вслед за мной!
Магдалена оглянулась с ухмылкой.
— Ну, до сих пор он всегда что-нибудь придумывал. Так что не валяй дурака. Мог ведь и другую семью выбрать, чтобы жениться.
Она подмигнула и побежала по цветущим лужайкам к Эрлингу. С запада донесся первый отдаленный гром.
Где-то в толще Святой горы скрипело и пощелкивало.
Автомат катился без устали и остановки; он ударялся о камни, цеплялся за выступающие балки, но продолжал упрямо двигаться вперед. Туннель, по которому он катился, был очень древним; его вырубили в скале задолго до того, как здесь появился монастырь. Во времена, когда правила еще сила меча и вера зарождалась на кровавых ритуалах — в горящих корзинах, в которых погибали пленники, или на черных выщербленных алтарях. С тех пор религия преобразилась, изменила свой облик, но это ей ничуть не навредило. Напротив, в новом обличье она покоряла империи и короновала императоров. Сила ее возросла, как никогда прежде.
Рот куклы открывался и закрывался снова и снова — точно скалился щелкунчик размером с человека. Внутри ее звучала тихая мелодия, разносилась по коридорам, отражалась от стен, и казалось, что играла она одновременно и всюду.
То была песня о любви. Но в укромных коридорах под толщей горы она звучала грустно.
Грустно и зловеще.
5
Понедельник 14 июня 1666 года от Рождества Христова, поздний вечер, в Шонгау
Куизль посмотрел на письмо и почувствовал, как сердце начало биться сильнее. Редко случалось, чтобы посыльный передавал ему письма лично в руки. В некоторых регионах одно только прикосновение к палачу могло стоить порядочному человеку репутации и должности. Значит, в послании что-то важное.
— Откуда оно? — спросил Куизль посыльного.
Тот стоял перед ним, опустив глаза и украдкой скрестив пальцы на правой руке. С одежды его стекала вода после ливня, который в этот час обрушился на Шонгау.
— Из… из Андекса, — пробормотал посыльный. — Со Святой горы. Письмо от вашей дочери.
Куизль усмехнулся:
— Тогда она небось и денег малость приложила, чтобы ты не забыл ко мне заехать.
— Я все равно отправлялся в Шонгау, — возразил неуверенно курьер. — А с утра поеду в Аугсбург. К тому же дочь ваша имеет… удивительную способность к убеждению. Что вовсе не похоже на…
— На глупую палачку? Это ты хотел сказать?
Посыльный вздрогнул.
— Боже мой, нет! Даже наоборот, весьма разговорчивая и обаятельная девица.
— Это у нее от матери, — проворчал Куизль более добродушно. — Болтать без умолку. Даже если болтать не о чем.
Он достал несколько монет и хотел было сунуть их посыльному в руку, но тот отмахнулся, пробормотав:
— В этом нет необходимости. Ваша дочь и этот цирюльник уже заплатили. Всего хорошего.
Он боязливо поклонился и поспешил раствориться во мраке.
— Да-да, и тебе того же, — проворчал Якоб.
После чего направился обратно в комнату; жена его зашлась в очередном приступе кашля. Лихорадка ее за последние два дня не усугубилась, но и лучше Анне-Марии не стало. Она по-прежнему лежала на скамье в полузабытьи. По крайней мере, внуки легли наконец спать в спальне на втором этаже. Петер и Пауль весь вечер носились вокруг больной бабушки.
— Новости от Магдалены? — прохрипела Анна-Мария. — Надеюсь, ничего серьезного?
— Посыльного она, по крайней мере, заболтать сумела. — Палач сломал простую печать и развернул бумагу. — Так что не надо…
Он замолчал, и только губы задвигались бесшумно. В конце концов он опустился на скамейку.
— Что там такое? — спросила его жена. — Что-то случилось?
— Нет. — Куизль взялся за голову. — Ничего. Во всяком случае, не то, что ты думаешь. Кое-что… другое.
— Черт побери, не заставляй вытягивать из тебя каждое слово, упрямец проклятый!
Анна-Мария снова закашлялась. Когда она немного успокоилась, Куизль продолжил, запинаясь:
— Магдалена… она… кажется, она встретила Безобразного Непомука. Почти тридцать лет этот стервец не давал о себе знать, а тут вдруг объявляется в Андексе… Шею мало свернуть жирдяю.
— Непомук? Непомук?
Якоб кивнул.
— Он влип во что-то. И стал, судя по всему, монахом. — Сплюнул на тростник, затем вынул трубку, зажег ее от лучины и прорычал: — Чтобы Непомук, и монах!.. Скорее свинья в игольное ушко пролезет, чем палач святошей станет. Непомук всегда был умником, много читал и выдумывал для армии всякие странные штуки. Но для убийств слишком мягкий был. Как знать, может, в другой жизни он действительно стал бы хорошим священником… — Куизль запнулся. — Как бы то ни было, в монастыре на него хотят повесить три убийства и колдовство. Он просит меня приехать и помочь ему.
Анна-Мария осторожно поднялась на постели.
— Ну и?.. Чего ты ждешь?
— Чего я жду? — Палач злобно рассмеялся. — Чтобы ты выздоровела, вот чего! К тому же я не могу оставить внуков одних. — Он глубоко затянулся. — Я же рассказывал тебе про Бертхольдов. С них станется и с малышами чего-нибудь сотворить. Только чтобы мне пригрозить, если к Лехнеру решусь пойти.
Анна-Мария задумалась. Некоторое время слышалось лишь ее хриплое дыхание и отдаленные раскаты грома.
— Тогда возьми их с собой, — сказала она наконец.
— Что? — Куизль вздрогнул, увлеченный мрачными раздумьями.
— Внуков. Возьми их с собой.
— Но… как ты себе это представляешь? — с трудом выдавил палач. — Я должен спасать друга от казни и одновременно возиться с детьми, как нянька?
— Симон с Магдаленой тоже ведь там. Пусть они за ними присматривают. Они все-таки их родители.
Палач склонил голову. Предложение жены казалось не таким уж и плохим. Штехлин не могла сейчас присматривать за его внуками, в отсутствие Симона знахарка все время проводила у больных: не только Анна-Мария страдала от лихорадки. А подрастающим Георгу и Барбаре Якоб не мог еще довериться. Им не хватало еще ответственности, и они не смогут уберечь малышей от Бертхольдов. Оставалось только предложение жены…
