Йен Пирс - Комитет Тициана

Коллман замолчал, не желая вдаваться в подробности и всякие недостойные мелочи. И Флавия решила, что наступил момент подать ему руку помощи.

— Вы хотите сказать, что появление доктора Мастерсон нарушило уют вашего маленького братства и она, как говорится, погнала волну?

Попытка не удалась. Коллман все более и более принимал вид оскорбленного святого. Если Мастерсон была хотя бы наполовину настолько же прямолинейна в разговоре, как Флавия, у нее не оставалось ни малейшего шанса поладить с этим человеком.

— Это один аспект. Другой — постоянные подхлестывания доктора Лоренцо, который старался всячески ускорить нашу работу. Он человек разносторонне одаренный, но боюсь, готов принять определенные правила и согласиться с неоправданной спешкой, только чтобы угодить своим патронам из Рима.

— Расскажите мне больше о Луизе Мастерсон.

— Я далек от того, чтобы ее критиковать, особенно в сложившихся обстоятельствах, однако она бывала слишком напористой там, где — как бы получше выразиться — требуются раздумья, усидчивость и желание проникнуть в предмет.

— Вы хотите сказать, что она не соглашалась с вами?

— Я хочу сказать, что она не соглашалась ни с кем. Вот вам пример: я понял так, что она написала крайне неблагоприятный отзыв о докторе Миллере, хотя знала, что это может стоить ему работы. Считаю, что такое поведение непозволительно.

— Почему вы решили, что она написала негативный отзыв? — спросила Флавия.

— М-м-м… не помню, — с внезапной враждебностью буркнул Коллман. — Кажется, Робертс сказал. Он не придавал этому делу большого значения. Считал, что его отзыва более чем достаточно. Но, без сомнения, расстроился. Это уж точно. В моем случае она оспорила выводы, которые я сделал по поводу полотна из собрания одного миланского коллекционера. Сначала я намеревался не обращать внимания, но потом узнал, что она за моей спиной затевала против меня кампанию.

— Что вы имеете в виду?

— Профессор Робертс предупредил меня, что она говорила обо мне неприглядные вещи. Бедняга, он был так огорчен! Ненавижу подобные дела. А в лицо сказала только, что хотела бы сама осмотреть полотно. Потом выяснилось, что она подвергала сомнению мои суждения и мою компетентность и призывала проделать работу заново. Опасаюсь, что в лице доктора Лоренцо она нашла благодарного слушателя.

— Но сами-то вы не хотели лезть в драку?

— Конечно, нет. Я был уверен, что сделал все тщательно. Идентификация полотна — занятие ответственное. Лучше перестраховаться, чем потом пожалеть. Я сомневался до тех пор, пока сам Робертс не заключил, что полотно — скорее всего подделка.

Это было не совсем то, что сказал Робертс, но Флавия промолчала.

— А каковы были выводы доктора Мастерсон?

— Откуда мне знать? — надулся Коллман и покачал головой. — Мы не обсуждали этой темы. Единственный раз, когда я коснулся предмета, она повела себя очень агрессивно.

— Почему?

— Это было в пятницу. Мы расходились после заседания и пытались выбраться с острова. Тогда я разговаривал с ней в последний раз. Желая добиться примирения, я предложил ей выпить. Она отказалась. Я бы сказал — грубовато, учитывая, что первый шаг сделал все-таки я. В конце концов я в этом не нуждался. Робертс и Миллер тоже слышали ее и, позволю себе заметить, были несколько ошеломлены. Но таким уж она была человеком, — хмуро продолжал он. — Понимаете, всегда хотела взять верх. Никогда по-настоящему не участвовала в обмене мнениями — всегда старалась положить оппонента на лопатки. Невыносимое качество. Тем более у женщины.

Флавия пропустила мимо ушей и это и поздравила себя с посетившим ее спозаранку долготерпением. И что же дальше, думала она: ты смылся из оперы, вытащил ее в парк и там семь раз ударил ножом? Неправдоподобно, хотя было бы отличным разрешением проблемы.

— У вас есть какие-нибудь соображения по поводу этих смертей?

— Что касается несчастного Робертса, могу сказать одно — это трагическая случайность. Что же до Мастерсон, я понял, что ее пытались ограбить, она начала сопротивляться, и ее убили. Мастерсон была женщиной решительной и всем давала отпор. Никакой вор не вырвал бы у нее сумочку просто так. Она всегда отличалась воинственностью. Жаль, что это качество стало причиной ее смерти.

— Известно, что в то время как Мастерсон убивали, вы были с супругой и профессором Робертсом в опере.

— Вы правы. Это был наш первый совместный выход за несколько месяцев. Мы попросили соседку присмотреть за детьми, ушли в восемь, а вернулись хорошо за полночь.

— Вы брали такси?

— О да, пришлось. Не было выбора. Все эта забастовка. И то повезло — еле-еле успели. Обратно тоже добирались несколько часов. Это подпортило впечатление от необыкновенно великодушного жеста Робертса. Он получил какой-то залежавшийся гонорар и позвонил пригласить нас. Очень мило с его стороны — тем более что он сам не большой ценитель Доницетти. Даже угостил нас в антракте шампанским. Щедрой души человек.

Последовала долгая пауза. Флавия спросила все, что хотела, и теперь у нее было достаточно над чем поразмыслить. Не было смысла задавать другие вопросы о Робертсе — ответы были заранее известны: никаких врагов, нет таких людей, которые бы желали смерти столь хорошему, выдающемуся человеку. Все изначально известно. Поэтому она наспех исполнила ритуал прощания: не надо чрезмерно переживать, не надо принимать слишком близко к сердцу, — все классические формулы, которые полагались в подобных случаях, Флавия сказала с обворожительной улыбкой. Но Коллмана, судя по всему, не утешила.

Все трое, как договорились, встретились в ресторане неподалеку от церкви Санта-Мария-Формоза. Такой восхитительный обед, когда еда превосходна и компания пребывает в мирном расположении духа, выдается не часто. Только погода, казалось, немного подвела, да и то не сильно — обошлось без дождя. Учитывая два убийства, одну кражу, возможность закрытия управления и непременное недовольство Эдварда Бирнеса, Аргайл считал, что хорошее настроение — вещь несколько неосторожная, даже безответственная. Но Боттандо был слишком профессионалом, чтобы позволить подобным соображениям испортить впечатление от застолья, и благодаря своему явному превосходству и тому, что платил за всех, задавал тон обеду. Это было тем более удивительно, что он провел все утро в компании Робертса и Боволо, то есть мертвеца и безжизненного, бесцветного существа.

— Индюк! — охарактеризовал он второго. — Раскатал губы, что его похвалят за то, как он быстро закрыл дело, что тут же разрешил вам остаться помогать мне в раскрытии кражи картин. Коль скоро не суешь носа в его дела, он даже любезен на свой манер.

Рапорт будет готов сегодня же вечером, а утром Боволо все утрясет с занимающимся делом судьей: мол, виной всему сицилиец и собственная неосторожность Робертса. Они здесь явно борются за повышение эффективности работы и снижение расходов на собственное содержание. Боволо все время твердил, какое количество материала им приходится перелопачивать за единицу времени. И тонко намекал, что вмешательство из Рима снижает их работоспособность. Уверен, он имел в виду не нас. Все это происходило в покойницкой в присутствии весьма злобного и враждебно настроенного судьи. Кстати, я выяснил, почему Боволо так на нас косится.

— Почему? — заинтересовалась Флавия.

— Потому что он готовится возглавить в Венеции отдел карабинеров по расследованию преступлений в сфере искусства, если эти функции будут переданы на места. Очень тревожный симптом для нас и великая радость для воров. Не думал, что карабинеры замахнулись так далеко. Выходит, они увереннее в себе, чем я полагал. Таким образом повышение старины Боволо целиком и полностью зависит от того, свернут нам шею или нет. И он всеми силами будет способствовать этому процессу. Вот почему он старается закрыть это дело в рекордно короткий срок.

— Зачем же вы с ним встречались?

— Сам не знаю. Считал, что это необходимо. Противника надо знать. И доволен, что так поступил. Я немного потолковал с патологоанатомом — в его отчете содержится упоминание о следах на шее Робертса.

— Откуда они взялись?

— В самом деле, откуда? Патологоанатом что-то лепетал об узких воротниках. Но отметины в равной мере могли появиться оттого, что жертву схватили за горло. Я, конечно, не специалист, но патологоанатом, хотя и с большой неохотой, но все же согласился с моим предположением. И признался, что хотел изложить в отчете все вероятные версии. Но судья велел ему сделать выбор и остановиться на одной — кстати, именно на той, которая и значится в отчете. В скором времени патологоанатому предстоит возобновление контракта, и я посоветовал ему не возникать.

— С какой стати? — изумилась Флавия. — Есть все основания предполагать, что Робертса убили. И убил именно тот человек, который зарезал Мастерсон. Преступник не станет сидеть, сложа руки…