Фил Рикман - Кости Авалона

Я вспомнил, как неожиданно кузина появилась тогда на садовой тропинке. Как морщила нос от крепкого запаха перебродившего хмеля, будто почуяв зловоние адской серы.

— Что она сказала вам, Джон?

— Спросила, нет ли…

Зайцев в нашем саду. Я замолчал.

Бланш ждала ответа.

— Разговор об этом закончен, — ответил я.

Мне будто начинало мерещиться, что мой мир уже свертывается по углам, словно охваченный пламенем кусок пергамента. Бланш Перри сидела недвижимо, точно душа покинула ее тело. Сколько тянулось это невыносимое молчание, я не помню.

Наконец я сказал:

— Что значит «я видела это раньше»? Что происходит с ее глазами?

— Они видят больше, чем следует, — ответила она. — Иногда.

Руки Бланш сцепились у нее на коленях железным замком, будто в судорогах, и я отвернулся.

— Что же в таких случаях… — Мой голос прозвучал так слабо, что мне самому он показался чужим. — Что они видят?

За окном, меж деревьями над рекой уже расстилалась ночная пелена. По воде бежала желтая дорожка света — на лодке зажгли фонарь.

— Я засиделась, — сказала Бланш. — Шлите ко мне гонцов, а я буду присылать их к вам, что бы ни случилось…

— Что она видит, Бланш?

Я крепко уцепился за подлокотники стула, и тьма будто сомкнулась за моей спиной, когда Бланш прошептала стене: королева говорила, будто видела возле своей постели кровавую тень Анны Болейн, все с той же кривой улыбкой, полной нечистых помыслов.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Трудно представить, какой урожай или, лучше сказать, какая неисчислимая бездна суеверий взошла в мрачные времена правления королевы Марии. Повсеместно находили мы обетованные мощи святых; гвозди, которыми, по мнению ослепленных набожностью людей, прибили к распятью Христа… мелкие осколки Святого Креста. Число ведьм и колдуний повсюду возросло многократно.

Глава 10

МОЩИ

На склоне дня внезапный порыв дождя с липким снегом снова немилосердно заставил нас пережить худшие мгновения зимы. Впереди оставалось еще несколько миль пути, а я промок до последней нитки.

Дадли скакал впереди. Он вгляделся в далекие деревья, голые, точно рыбьи скелеты, и припорошенные белым пухом холмы. Снова поднял глаза на черневшее небо, опять повернулся ко мне.

— Не мог бы ты сделать с этим что-нибудь, Джон? Изменить погоду? Или прогнать тучи во Францию?

Он поднял коня на дыбы, моя кобыла перепугалась, и мне пришлось наклониться вперед, чтобы успокоить ее. С лошадьми у меня, пожалуй, получалось лучше, чем с женщинами, однако Дадли, как всегда, дал мне почувствовать, что я слабое существо.

И все-таки я был рад, что он так сказал, — по крайней мере, прежний Дадли напомнил о себе в человеке, который всю дорогу от Лондона был на удивление молчалив и почти не говорил со мной. Его будто сдавил груз тяжких раздумий.

Нас было шестеро, включая северянина Мартина Литгоу. Старший конюх Роберта Дадли знал о жизни хозяина все и вместе с ним отправился ко двору.

— А еще называешь себя магом, — подтрунивал Дадли.

— Никогда не называю себя магом. — Я отвернулся в пургу. — И ты хорошо это знаешь. Может, найдем постоялый двор?

— Здесь нет постоялых дворов. Ты видишь хотя бы один?

— Я ничего не вижу.

— Кэрью, поблизости есть какой-нибудь постоялый двор? — прокричал Дадли.

— Есть. — Сэр Питер Кэрью ехал впереди, рядом с Дадли. — Но если проведешь там ночь, утром замучаешься чесать яйца. Ну, а этот бедняга…

Кэрью обернулся и посмотрел на меня, будто сомневаясь в том, что они у меня есть. Коренастый и мускулистый, он был на добрых двадцать лет старше Дадли, однако его длинная борода оставалась еще густой и черной, словно просмоленный канат.

— Ну, может, отдохнем там, хотя бы пока небо не явит нам свою милость, — предложил Дадли. — Еда приличная?

— Советую продолжать путь, если хочешь добраться до Гластонбери к ночи. Мы оба знавали места и похуже, чем это, — и с доброй битвой в придачу. — Кэрью на миг обернулся ко мне, щуря глаза от ветра и снега. — Кажется, вы никогда не воевали за свою страну, доктор?

Люди Кэрью — двое служивых за моей спиной, — похоже, тихонько хихикнули. Я не ответил. Честно сказать, не мог говорить из-за холода. Едва Кэрью отвернулся, Мартин Литгоу поравнялся со мной и чуть слышно произнес:

— Не берите в голову, доктор Джон. Сукин сын сам слишком много воевал под чужими знаменами.

Мартин улыбнулся и снова направил коня на белеющую от снега дорогу.

Отец рассказывал мне о Кэрью. С юных лет тот пользовался благосклонностью при дворе Генриха Тюдора. И будучи еще мальчиком, стал очевидцем многих событий в Европе.

После нескольких лет прогулов и непослушания, напрасно потраченных на учебу в лучшей школе Эксетера, его отец, сэр Вильям, отправил его на пажескую службу во Францию, где Питер Кэрью вскоре оказался при войске французского короля, а после смерти своего господина перешел на сторону противника, пристав к армии принца Оранского. Питеру исполнилось всего шестнадцать, когда он возвратился в Англию, имея при себе рекомендательные письма от принца Оранского к самому королю. Кэрью очаровал его умением держаться в седле и уже два года спустя получил место в Тайном совете. «Большая индивидуальность, — говорил о нем мой отец. — Сэр Питер идет своим путем».

И судя по всему, Кэрью хорошо знал свой путь, доскакав из родного Девона на западе Англии до члена парламента и став шерифом того же графства. Теперь он был предводителем местного рыцарства, а значит, пользовался властью и в Сомерсете.

Кроме того — потому-то Кэрью и отправился вместе с нами, — он являлся нынешним владельцем аббатства в Гластонбери. Надежная пара рук, уверил меня Дадли. Он не знал в точности, как же так вышло, что королева передала в эти самые руки святые руины, да и вообще не был уверен, что королева знала об этом. Однако лучшего защитника бывшего аббатства от папистов и сыскать было трудно.

К тому времени, когда мы добрались до первых холмов, что окружали Гластонбери, почти стемнело, а мокрый снег сменился дождем, который затем полностью прекратился. За облаками показался осколок луны, и вскоре мы смогли сами понять, почему мольбы о реставрации руин уткнулись в глухие уши.

Кэрью раньше говорил нам, что надежное присутствие протестантов в аббатстве обусловливалось самой историей этих мест. В те времена, когда герцогом Сомерсета был Сеймур, развалины передали общине фламандских ткачей — последователей безумца Жана Кальвина, — благодаря которым в окрестностях города началось бурное развитие ремесла. Городское хозяйство процветало в годы правления юного Эдуарда. Однако, когда Мария получила корону и римский папа огнем и реками крови был восстановлен в качестве духовного лидера Англии, ткачи бежали назад в Низинные Земли[14].

Мы спускались по склону последнего из холмов, лежавших на нашем пути, когда серп луны прорезался сквозь темные облака. В свете его холодных лучей аббатство казалось серым призраком с каменными руками, будто выставленными нам навстречу, чтобы сдавить в ледяных объятиях.

Трактир «Джордж», массивное каменное здание в самом сердце городка, служил временным пристанищем путникам с кошельком и когда-то, должно быть, встречал их приветливым светом. Только не в этот вечер… Где-то внутри, быть может, и теплился огонек, но в окнах первого этажа было темно, словно в адской утробе.

Кэрью выслал вперед одного из своих людей, и к нашему приезду двое юношей уже встречали нас на заднем дворе, чтобы позаботиться о лошадях, которых мы не меняли от самого Бристоля.

— Ковдрей! — крикнул Кэрью. — Где этот чертов Ковдрей?

— Я тут, сэр Питер, я тут. — Воткнув шипящий факел в рожок на стене, мужчина неуклюже спустился по деревянным ступеням. — Зажег для вас огонь, сэр. Печи тоже затопили.

— Почему только сейчас, черт возьми?

— Сэр Питер, у нас уже больше двух недель не было ни одного путника. Февраль, как-никак.

— Ну, я же тебе говорил? — рыкнул Кэрью в сторону Дадли и хрипло усмехнулся, будто сплевывая мокроту. — Помойная яма Запада, а не город.

Город? Хотя его главная улица и лежала на дороге, ведущей в Эксетер, я заметил не больше полутора десятков домов, включая церковь с высокой колокольней. И сам монастырь во всем его неприглядном великолепии.

— Притащи побольше дров, Ковдрей, — велел Кэрью. — Завтра с рассветом я еду в Эксетер, а эти джентльмены задержатся здесь на несколько дней. Мастер Робертс и доктор Джон из королевской комиссии древностей.