Катерина Врублевская - Дело о старинном портрете
— Нет, спасибо, я доберусь сама. Остановите мне, пожалуйста, фиакр.
— Я рад, что мои измерения оправдались, — сказал Бертильон. — У настоящего художника должна быть такая шишка!
Уже сидя в фиакре, я спросила у полицейского, стоявшего возле экипажа:
— Мсье Донзак, скажите, каким образом вы нашли меня? Ведь я всего день в Париже. Неужели парижская полиция ведет слежку за всеми прибывающими в город?
— Нет, ну что вы, мадам, — возразил он. — У погибшего под ногтями обнаружились частицы масляной краски, это говорило о том, что он или маляр, или художник. Я решил, что художник, посетил несколько мест, где они обычно встречаются, и в «Ла Сури» мне сказали, что некая дама искала пропавшего художника по имени Андре. В пивной мне сообщили адрес Протасова, а еще сказали, что русскую даму сбил фиакр и репортер Доминик Плювинье отвел пострадавшую к себе домой. Ваш адрес я узнал уже от него. Я пошел по адресам, консьержка рассказала мне, что вы приходили к ней и спрашивали о художнике. Так что в отель «Сабин» я пришел во всеоружии.
— Отдаю должное оперативности французской полиции. Смею надеяться, что вы так же быстро найдете убийцу.
— Мы сделаем все, что в наших силах, мадам Авилова. Только одна просьба: не покидайте Париж, пока все не прояснится. До свидания.
В отель «Сабин» я не поехала — не было сил отвечать на вопросы хозяйки и постояльцев. Я приказала кучеру отвезти меня в православную церковь. Через полчаса я оказалась перед воротами белоснежного храма. Табличка возле каменных ворот гласила на двух языках: «Улица Дарю. Храм Александра Невского». Перекрестившись, я вошла под гулкие своды. В храме было темно и прохладно.
Круглолицая монашка в железных очках продавала свечи. Я купила одну и спросила по-русски, где мне найти священника.
— Сейчас позову отца Иоанна, — ответила она и скрылась за небольшой дверкой.
Я зажгла свечу и принялась молиться за упокой души Андрея.
Вскоре ко мне подошел пожилой священник, благообразный, с седой бородой, в черной рясе.
— Батюшка, благословите! — Я поцеловала ему руку. — С бедой я пришла к вам. Совет нужен.
— Рассказывайте, дочь моя, — ответил он. — Что с вами случилось? Все в руне Божьей.
— Умер мой знакомый, православный, Андрей Серапионович Протасов. Сюда приехал учиться живописи. У него никого в Париже нет. Только я его знаю, мы земляки, оба из N-ска.
— Где сейчас тело раба божьего Андрея?
— В полицейском морге на набережной де ла Рапе.
— Почему? — слегка нахмурился священник.
— Его нашли в Сене, задушенного. Полиция начала расследование, и мне обещали выдать тело, когда они закончат свою работу. Я только что была на опознании.
— Не забудьте взять в полиции разрешение на захоронение, иначе я не смогу ничего для вас сделать. Господь с вами. — Он вяло перекрестил меня.
— Спасибо, владыка. — Я еще раз поцеловала его руку, опустила лепту в кружку для пожертвований и вышла из храма.
В отель «Сабин» я добралась, когда уже совсем стемнело. Дверь мне открыла горничная. Поблагодарив ее, я поднялась в свою комнату, упала на кровать и впервые за сегодняшний день дала волю слезам.
Я не могла позволить себе рыдать в полный голос, а ведь мне хотелось именно этого: завыть, как выли древние плакальщицы, разодрать ногтями лицо и грудь, рвать на себе волосы и одежду. Потом броситься на голую землю и лежать, не в силах подняться. Но я не могла привлекать к себе внимание. Не хотела участия чужих людей, не хотела слышать их любопытствующие перешептывания за спиной и вкрадчивые вопросы. Поэтому я уткнулась лицом в подушку, и рыдания, которым я не давала вырваться наружу, душили меня. Мне так не хватало отца…
Потом я заснула, и мне снился Андрей. Мы гуляли у Александрийского пруда. Он смеялся, закидывал голову назад, а на горле его багровела страшная кровавая полоса. «Что это?» — спрашивала я, кружась в его объятьях. «Это след от гильотины, — отвечал он. — Мы же во Франции. Разве ты не знаешь, что здесь гильотинируют тех, кто любит не ровню себе». — «Но ведь революция — это свобода, равенство и братство!» — «Это для французов, а мы с тобой, Полинушка, не французы…» Потом мы легли на мягкую траву, он прижался ко мне губами, и я провалилась в небытие.
Даже во сне слезы заливали мне лицо. Проснувшись, я долго лежала, не в силах подняться. Впервые я так близко столкнулась с насильственной смертью любимого человека. Мой муж умер от болезней в зрелом возрасте. Все убийства, свидетельницей которых мне приходилось бывать, происходили с чужими мне людьми, случайными знакомыми. А тут совершенно другое: из меня словно вырвали кусок плоти, и рана нестерпимо болела. В ту ночь я поклялась найти убийцу. И если для достижения цели мне придется подвергать свою жизнь опасности, посещать злачные места, подвергаться насмешкам и выспрашивать бывших любовниц Андрея, я пойду на это, ибо он должен быть отомщен. На полицию у меня было мало надежды. Что ей бедный иностранец?
В дверь постучали. В комнату заглянула хозяйка в новой кружевной наколке, на этот раз кремового цвета.
— Мадам Авилова, спускайтесь на завтрак. Я принесла из пекарни свежие круассаны.
— Сейчас спущусь, только приведу себя в порядок.
Скрыть опухшие глаза не удалось, как я ни старалась. Сотрапезники посмотрели на меня с плохо скрываемым любопытством, но ни о чем не спрашивали. Матильда Ларок лениво щипала круассан, князь помешивал кофе со сливками. Заговорила хозяйка:
— Мадам Авилова, вы должны меня понять и не сердиться на меня: у меня респектабельный отель, и сюда никогда не заглядывала полиция.
— Не беспокойтесь, мадам де Жаликур, больше полицейских вы тут не увидите. Я намерена съехать, как только закончу свои дела. Это не займет много времени. Дней пять-шесть, не больше.
— Ну что вы! — Ее лицо помрачнело, скорее всего, это было вызвано опасением, что придется вернуть задаток. — Никто вас не заставляет уезжать, напротив. .. Живите сколько угодно.
Засекин-Батайский посмотрел на меня внимательно и решился спросить:
— Не могли бы вы рассказать нам, чем закончилась ваша поездка с комиссаром? Вас в чем-нибудь обвиняют?
— Напротив, инспектор был очень любезен. Мсье Донзак отвез меня в морг, и я опознала тело. Это был мой знакомый художник, земляк. Он жил тут совсем один, и теперь, кроме меня, его некому проводить в последний путь. Когда мне отдадут тело, я похороню его по православному обряду. Больше в Париже меня ничего не задержит. Выставку, башню и другие достопримечательности я осмотрю в следующий раз, сейчас у меня нет никакого желания развлекаться.
— Что с ним случилось? — спросила мадам Солаюк! — Это, наверное, очень печально ходить по подобным заведениям. Я бы никогда не смогла переступить порог морга.
— Он утонул в Сене, — коротко ответила я. О том, что Андрея задушили, я предпочла не говорить.
— Могу вам помочь с похоронами, — неожиданно сказала мадам Ларок. — Недалеко от Парижа есть небольшое муниципальное кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. На нем мало кого хоронят. У меня там знакомый чиновник, мсье Лами, он быстро все устроит. Скажете ему, что от меня, мы с ним старинные приятели. Правда, там совсем нет православных, и вашему художнику будет одиноко, но на кладбищах в пределах Парижа стараются не хоронить некатоликов, и вам не выправить всех бумаг за короткий срок, если у вас нет связей.
— Искренне вам признательна, — ответила я. — Мне сейчас любая помощь кстати, надо быстро управиться.
В дверь постучали, горничная отправилась открывать, и в прихожую вошли знакомый мне репортер Плювинье и миловидная девушка в синем фуляровом платье и соломенной шляпке, украшенной петушиным пером. Девушка смущенно потупилась и попыталась спрятаться за Доминика.
— Добрый день, мадемуазель, — поприветствовал горничную Плювинье. — Можем ли мы видеть мадам Авилову?
Горничная попросила их подождать, вошла в столовую и наклонилась к уху мадам Соланж.
Но я не стала дожидаться, когда закончится эта длинная церемония. Я вышла из-за стола и протянула репортеру руку.
— Доминик, — сказала я, — и вы, мадемуазель, пройдемте в мою комнату. Прошу извинить меня, господа.
В сопровождении гостей я поднялась к себе, предоставив хозяйке и постояльцам шептаться сколько им заблагорассудится.
— Присаживайтесь. — Гости сели на узкий диванчик. — Я вас слушаю.
— Полин, — начал Доминик, волнуясь, — это Сесиль Мерсо, подруга Андре.
— Вот как? — Мне удалось сдержать горечь в голосе. Девушка была свежа, лет восемнадцати, с короткой стрижкой, которую у нас в России посчитали бы неприличной. — Очень приятно, мадемуазель.
— Доминик сказал мне, что вы ищете Андре. Верно? Вы нашли его? Он в Париже? Зачем он уехал от меня? — Она сыпала вопросами, и в ее глазах отчаяние мешалось с надеждой. Мне было ее жаль.
