Дэвид Дикинсон - Смерть на Невском проспекте
— Извини, пожалуйста, Миша, мне следовало объяснить толком, — рассмеялась Наташа. — Речь идет о драгоценных пасхальных яйцах работы придворного ювелира Фаберже. Каждый раз на Пасху Его Величество заказывает два новых яйца, одно для своей матери, Марии Федоровны, другое для супруги, мадам Алекс. Так вот, одно из пропавших яиц называется «Великий Сибирский железный путь в 1900 году». Это — чудо! По центру яйца — пояс, на котором выгравирована карта Российской империи, по ней прочерчена Транссибирская магистраль, ее начали строить в 1891 году, чтобы связать европейскую часть России с азиатской. Недостроенные участки пути отмечены пунктиром. Ну а внутри, представь себе, крошечная модель поезда из золота и платины. В составе вагон-церковь Святой Ольги (в честь которой названа старшая из царевен), паровоз с рубиновым фонарем и бриллиантовыми фарами и еще четыре вагончика с окошками из горного хрусталя. На каждом вагоне надпись — ее можно рассмотреть только в лупу! На первом — «Прямое сибирское сообщение», на втором — «Для дам», на третьем и четвертом — «Для курящих», «Для некурящих», указаны количество мест и класс вагона. Но мало того! Есть еще золотой ключик, и если механизм завести, то поезд, сверкая бриллиантовыми фарами, приходит в движение и проезжает несколько метров!
— И ты сама видела, как он ездит, да, Наташа?
— Нет, я — нет, но девочки видели. Они говорят, это поразительно! Второе яйцо не такое затейливое, но все равно замечательное. Называется «Королевские дворцы Дании», и если открыть его, то увидишь восемь картинок с изображением восьми дворцов, в которых живала матушка царя, когда была девочкой. Это яйцо открытым я видела сама, и оно очень красивое.
— И куда ж они делись?
— Не знаю! — Наташа с тревогой взглянула на стенные часы над дверью. — Вот только что были тут, в особой стеклянной горке вместе с другими яйцами — и вот их нет. И никто, кажется, по этому поводу не беспокоится! Может, не замечают? А теперь мне пора идти, Миша, или будут неприятности. Опоздаю и, чего доброго, отловят меня у входа и запрут вместе с другими убивцами! Ты меня проводишь?
— А как же, конечно, провожу, — рассмеялся Михаил. — Как насчет того, чтобы в следующий раз встретиться в Царском Селе? И можно, я возьму с собой моего нового друга лорда Пауэрскорта?
Лорд Фрэнсис Пауэрскорт был не слишком доволен тем приемом, который его новость имела в британском посольстве. Де Шассирону, конечно, вся эта коллизия на руку: он, Пауэрскорт, привнес новизну, остроту и даже некоторую опасность в посольскую жизнь, ведя которую так легко впасть в позерство и скуку. Де Шассирону что, он обрадуется всякому свежему лицу, с которым можно потолковать, поделиться своими саркастическими заметами, поумничать, посудачить. С де Шассироном все в порядке. Посол — вот с кем проблема. Вчера за завтраком де Шассирон дал ему убийственно резкую оценку.
— Отслужил свое в Вашингтоне, его милость, да, не первым номером, правда, но вторым отслужил. Вашингтон, кстати, был единственным местом, где он мог изъясняться на языке страны так же хорошо, как аборигены. В Париже, куда его после назначили послом, он опозорился своим слабым французским, дипломатическим и деловым. Потом был послом в Германии, где оскорбил половину правительства тем, что в нужный момент не отдал чести на каком-то нелепом параде, затеянном столь же нелепым кайзером. И вот теперь он в Петербурге, и намерен просидеть здесь не меньше двух лет. А уж там можно будет вернуться в Лондон, чтобы принять у бесцветного сэра Джереми Реддауэя должность постоянного секретаря Форин-офиса. Он и без того сэр Джаспер Колвилл, а теперь появится возможность воплотить амбиции жены и возвыситься до лорда Колвилла из… где у него там поместье? В Тутинг-Бэке? — с нескрываемым презрением говорил де Шассирон. — Или в Клэпхэм-Коммон? Но вы, Пауэрскорт, — тут де Шассирон откинулся в кресле и провел рукой по волосам, обнаружив в очередной раз, что зарождающаяся плешь никуда не исчезла, — вы представляете для его милости проблему. Мертвый британский дипломат ему решительно ни к чему. Хлопотные переговоры с местными властями приветствуются еще меньше. Его милость вполне устроило бы, чтобы Мартин остался под невским льдом, если он, конечно, там, и чтобы тело нашлось не раньше, чем его милость вернется домой — вступить на свою новую должность и занять свое место в палате лордов. Как только вы пойдете к нему с чем-то конкретным, он сразу очень расстроится. Все, что может осложнить или испортить отношения Его Величества с русским царем, в этом посольстве крайне не одобряют. Вы можете ему очень навредить, если в этой истории с Мартином обнаружится что-то серьезное. Можно даже сказать, что некоторым образом вы держите в руках будущее его милости.
Теперь же трое джентльменов сидели у посла в кабинете, пили английский чай и ели сандвичи с огурцом. Посол за свою жизнь навидался коллег, которые, впав в презренные обычаи тех стран, где служили, позорно забывали о том, кто и что они такое. Посол восседал за огромным письменным столом, и Пауэрскорта вдруг озарило, что все посольство обставлено диванами, креслами, столиками, стойками для газет по образцу какого-нибудь лондонского клуба с Пэлл-Мэлл[8], да хоть «Атенеума»[9].
Прежде чем выслушать, что удалось узнать Пауэрскорту за минувший день, посол побаловал аудиторию изложением собственных взглядов на дипломатические проблемы, сопутствующие загадочному делу Родерика Мартина. Во-первых, необходимо держать в поле зрения ранимость и впечатлительность русских, а также трудности, с которыми они столкнулись в военных действиях против Японии, с одной стороны, и в противодействии деятельности революционеров-бомбистов, с другой. Разумеется, представителям Его Величества короля Великобритании необходимо сохранять собственное достоинство, ни в коей мере не подвергая сомнению право русских на проведение политического маневра. Кроме того, необходимо получить те неопровержимые факты, которых у нас настоятельно требуют в Лондоне. Всем известно, как легко возбудимо британское общество — к счастью, в настоящий момент оно пребывает в неведении по волнующему нас вопросу, поскольку предприняты строжайшие меры, чтобы ничего не просочилось в газеты, — и как трудно его потом успокоить. Предубеждение против русского медведя, столь сильное поколение назад, сейчас не так велико, но, с точки зрения сэра Джаспера, все может резко измениться. Следовательно, то, что нам требуется, это смелость, приправленная осторожностью, и самообладание в сочетании с уважением к российским властям.
Де Шассирон рьяно кивал, выражая живейшее согласие с соображениями, высказанными послом. Распознав иронию, Пауэрскорт подумал, что де Шассирон играет в очень опасную игру. И только потом, вспоминая эту сцену, он понял, что тот, зная посла как облупленного, резвился, будучи совершенно уверен в собственной безнаказанности: его милость ни при каких обстоятельствах не способен почувствовать иронию и неуважение по отношению к своей драгоценной персоне. С точки зрения Пауэрскорта, речения посла были вздором, облеченным в словесную шелуху, так чтобы угодить всем и никому и усидеть на заборе, глядя во все стороны сразу.
Отчет самого Пауэрскорта о посещении полицейского участка и моргов вызвал у слушателей мало интереса, хотя де Шассирон вскинул бровь и уронил свой монокль, услышав, с каким жаром отрицали в участке, что Мартина обнаружил кто-то из тамошних городовых. Однако же сообщение о том, что, по утверждению чиновника министерства внутренних дел, Мартин не раз бывал в Санкт-Петербурге в прежние годы, было встречено с удивлением. Сэр Джаспер, впрочем, от прямых высказываний уклонился, уступив это право — возможно, с тем чтобы понять, откуда, собственно, ветер дует, — первому секретарю посольства де Шассирону.
— Черт побери, да это динамит! — воскликнул тот, ввинтив в глазницу серебряный монокль и уставясь в свои заметки. — Если Мартин бывал здесь, значит, он не останавливался в посольстве — не думаю, что я видел его хоть раз прежде, — а я, спаси Господь мою душу, здесь с 1899 года от Рождества Христова, и мне ли не знать! Как вы думаете, Пауэрскорт, что он тут делал? Этот ваш приятель в министерстве, у него есть какие-нибудь соображения на этот счет?
— Представитель министерства ни о чем подобном не говорил, — осторожно сформулировал Пауэрскорт. — В начале следующей недели мы договорились встретиться снова, в расчете на то, что появятся новые данные. Если он не был готов рассказать нам все, что знает, в тот раз, то я сомневаюсь, что распахнет перед нами всю душу в следующий.
— Нам, Пауэрскорт, нам? — переспросил сэр Джаспер, поигрывая ножом для бумаги. — Вы говорите о себе во множественном числе, как царственная особа, или же вас сопровождал кто-то, нам неизвестный?
