Елена Михалкова - Тайна замка Вержи
Смешки стихли. Венсан пожал плечами и отвернулся к столику, на котором уже были выставлены его пузырьки.
Но он знал, что нянька таращится ему в спину своими пронзительно-голубыми глазами. Это цвет речной воды, его любимый цвет, но отчего же ему так неприятно смотреть в них?
Ну же, милая, славная Коринна, скажи обо мне какую-нибудь гадость. Я затылком чую, что твой язычок уже раздвоился наподобие змеиного и в нетерпении касается кончиком изнанки губ.
– Вы прибыли из Каркассона, не так ли? – проворковала нянюшка. – Моя кузина живет там.
Венсан ощутил, что все превратились в слух – все, кроме младшей дочери графа, которая, похоже, рассудком и душой находилась далеко отсюда.
Любопытство – физически ощутимое, вязкое, как грязь, – сгустилось вокруг него. С притворным равнодушием все ждали, что будет сказано дальше. В эту грязь, в благодарный жирный замес из любопытства, страха, жадности до чужих тайн, упоения от причастности к постыдным секретам – в эту грязь должно было упасть слово и прорасти вездесущими сорняками слухов. Выдирай их потом сколько влезет, выпалывай, пока не помутнеет в глазах, – все напрасно: они появятся снова, неистребимые, как гидра.
Коринна вскинула голову, наслаждаясь мигом своего триумфа.
Наконец-то ей удалось поставить высокомерного негодяя на место. Смотрите-ка, он мигом утратил всю свою самонадеянность: стоит к ней спиной, вжав голову в плечи. Должно быть, в этот миг зазнайка Бонне мысленно умоляет о снисхождении.
Но разве заслуживает жалости человек, привечавший мерзавку Николь Огюстен? Человек, покусившийся на благополучие ее дорогой Беатрис?
– О чем я говорила? Ах да, о моей родственнице! – Голос Коринны сочился патокой. – Она рассказывала об одном очень странном происшествии… Пару лет назад в Каркассоне скончалась девушка, дочка священника.
Коринна замолчала. Молчание, насыщенное невысказанными словами и намеками, молчание, заявлявшее слушателям: это только начало истории. Многообещающее, выразительное и гулкое, как звон колокола. В таком замирает толпа на площади за несколько ударов сердца до мига, когда палач выбьет бочку из-под ног приговоренного.
Молчание, предшествующее крику.
Лекарь медленно начал поворачиваться. Коринна успела представить болезненную гримасу на его лице. Начнет ли он лепетать оправдания? Или бросится на нее, подтверждая непроизнесенное обвинение? Ах, как славно было бы, если бы бросился… Поводов для пересудов хватит тогда на целый год, и все будет вертеться вокруг нее, нянюшки Коринны.
Лекарь наконец повернулся, и смелость женщины куда-то испарилась. Негодяй Бонне ухмылялся! Выглядел он на диво безмятежным, и только приглядевшись, можно было заметить в серых сощуренных глазах недобрые искорки.
Волчище, как есть волчище. Оборотень, втершийся в доверие к графу.
– И что же рассказывала твоя родственница? – осведомился Бонне. – Скажи, да погромче, чтобы все слышали.
Коринна, только что прочно стоявшая обеими ногами на земле, почувствовала, как незаметно для себя оказалась на тонком льду. Кузина лишь упоминала, что дочь священника пользовал лекарь, который спешно уехал вскоре после ее смерти. И никаких подтверждений его вины у няньки не было. Сказать начистоту, она рассчитывала, что Бонне сам загонит себя в ловушку, едва услышит о Каркассоне. А теперь выходит, что ловушка захлопнулась за ее спиной.
Коринна беспомощно обвела взглядом слуг и сделала попытку улыбнуться. Быть может, ей удастся перевести все в шутку, пока дело не зашло слишком далеко?
– Ах, месье Бонне, вы же знаете нас, женщин, – кокетливо хихикнула она. – Мы иной раз наговорим такого, что сами потом удивляемся.
«Ничегошеньки тебе не известно, глупая курица, – подумал Венсан. – И теперь ты не знаешь, как выкрутиться».
Он смотрел на рыхлую няньку, нервно облизывавшую губы, и перед его глазами вставали десятки таких же, как она. Подобный сорт баб всегда имеет за пазухой целую груду камней. Окажись блудница в их власти, они бы забили ее еще до того, как Иисус закончил увещевать их. А после досталось бы и ему.
Венсан не испытывал ни злости, ни гнева. В юности он гневался так часто, что понемногу это чувство сточилось в нем, как стачивается нож от многократного применения. Затупившаяся ярость обернулась глухим раздражением. Со временем он научился укрощать и его.
Если что-то и могло поколебать его угрюмую безмятежность, это были не нападки Коринны.
Венсан не собирался протягивать руку помощи самодовольной дуре; он молчал, словно не слыша жалобного предложения о перемирии. Взгляды слуг из выжидательных стали насмешливыми. Определенно, Коринна проигрывала этот бой.
На ее счастье, Беатрис внезапно закашлялась.
– Ох, бедняжка! – вскрикнула нянька.
– Госпожа Беатрис!
Поднялась суматоха. Все мужчины, кроме лекаря, были изгнаны из комнаты, а женщины окружили Беатрис и излили на нее поток благих глупостей.
«Итак, они не поймали Птичку, – думал Венсан, размешивая лекарство. – Дюжина взрослых мужчин не смогла схватить молоденькую девушку».
Учитывая положение дел, радоваться было особенно нечему, а некоторые обстоятельства, выйдя наружу, могли погубить его самого. Но лекарь был благодарен провидению за спасение Николь Огюстен.
Он хорошенько проветрил комнату, распорядился перенести дочь графа в кровать и принес разведенный в теплой воде настой травы «львиный хвост». Сколько ни бились служанки, ни одной не удалось уговорить Беатрис выпить хотя бы глоток. Тогда лекарь сам сел рядом и с сожалением посмотрел на бледное личико с застывшим взглядом.
– Попробуйте, ваша милость, – негромко сказал он, протягивая кружку. – Вам станет легче.
Он не ожидал, что Беатрис отзовется. Но девочка вдруг заморгала, будто проснувшись, и перевела взгляд на лекаря.
– Она выпила весь бокал, – шепотом проговорила Беатрис. – Я видела!
Венсан оглянулся на служанок и горничную, застывших в почтительном отдалении. Бдительная Коринна сидела в кресле с другой стороны постели и не сводила глаз со своей питомицы, но девочка говорила так тихо, что вряд ли нянька могла что-то расслышать.
– Как это случилось? – тихо спросил он.
– Элен взяла со стола бокал. Она сильно волновалась и хотела успокоиться. Она сказала, что это средство ей поможет.
«В каком-то смысле так оно и вышло, – подумал Венсан. – Она действительно успокоилась».
Он понимал, что не должен расспрашивать девочку, но ему необходимо было кое-что выяснить.
– О чем это вы беседуете, моя радость? – встревожилась Коринна и сделала движение, будто собиралась встать.
– Кто налил в бокал лекарство? – быстро спросил Венсан, делая вид, что добавляет в питье еще несколько капель настоя. – Служанка?
– Николь? О, нет, месье Бонне! Элен не сказала мне, откуда оно у нее.
– Тогда почему вы уверены, что это не Николь?
Девочка широко раскрытыми глазами смотрела сквозь него, и Венсан чертыхнулся про себя: кажется, она снова впадает в забытье. К тому же к ним уже спешила Коринна.
Но удача сегодня была на его стороне: торопясь, нянька споткнулась и замешкалась, и Беатрис успела сказать:
– Николь никогда не смогла бы этого сделать.
И только тогда расплакалась.
Теперь лекарь был спокоен за нее. Слезы для горюющего – то же, что кровопускание для больного: они приносят облегчение и покой.
Вволю наплакавшись, девочка уснула.
Дождавшись, пока смолкнут всхлипы и дыхание Беатрис станет ровным, Венсан встал.
– Следи, чтобы в комнате было прохладно, – распорядился он. – Поверь, я не хочу убить твою госпожу. Духота действует на нее пагубно. Когда она проснется, уговори ее выпить остатки лекарства, только перед этим взболтай его. Если она начнет плакать и плач перейдет в икоту, пусть пошлют за мной.
– Уж она непременно начнет, – голос Коринны дрогнул. – Они ведь так дружны были с Элен. Ох, бедное, бедное дитя!
Сдерживая слезы, Коринна прижала пухлую руку к губам, но горестное рыдание все равно прорвалось наружу. Нянька торопливо отошла от кровати, чтобы не разбудить девочку, и застыла у двери, зажимая ладонью рот.
Мучения ее были столь явственными, что в Венсане проснулось что-то вроде сочувствия.
– Тебе тоже нужно лекарство, – спокойно сказал он. – Я оставлю для тебя немного.
Но Коринна покачала головой:
– Ни за что, месье Бонне.
– Отчего же? Поверь, тебе станет легче.
Она вскинула подбородок:
– Я не желаю, чтобы мне становилось легче.
Знакомая история, подумал Венсан. Самобичевание! Разве не забавно, что за пределами монастыря оно встречается куда чаще, чем внутри…
Он пожал плечами:
– Тебе не в чем упрекать себя.
– Упрекать? – Коринна плотно сжала губы. – Я ни в чем не упрекаю себя, месье Бонне.
Венсан присмотрелся к ней. Страдание во взгляде няньки сменилось ожесточением.
