Дело глазника - Персиков Георгий
– Да про орден по обрывкам его дневников узнали, которые он не успел сожрать. А так как он никого не назвал – ни тогда, ни позже, то решили, что последователей у него и не было.
– Ясно. Что ж, это очень ценная информация. Очень. Вы мне дадите координаты монастыря? Хочу сам туда съездить, посмотреть своими глазами.
– Радости в подобном опыте будет мало, это я вам могу гарантировать, – грустно вздохнул Головин, глядя на столичного сыщика. – Как до Охтымья добраться, я вам нарисую. Тут от города не очень далеко.
– Благодарю. Осталось озвучить всего еще одну вещь, господа, и я не стану вас дольше задерживать. Исходя из характера травм, которые получили жертвы, и того инструмента, который, по нашему мнению, использовался, думается, высока вероятность, что наш убийца окажется плотником или столяром.
– Ух! – выдохнул главный полицмейстер. – И что ж, вы хотите всех опросить?
– Я понимаю, что это огромный пласт работы, но это может нам принести бесценную информацию… Ну или избавить от дальнейшей траты времени в этом направлении.
– Н-да-а-с. Дело нешуточное. Плотников у нас будет куда поболее, чем хирургов. Тут только артелей одних штук двадцать наберется. Это которые наши, а пришлых-приезжих и того больше. На верфях, церквах, светских стройках, городских заказах. Те, кто бани и избы кладут… Эх, тьма народу. Ну да ладно, что ж делать? Надо – значит, надо. Головин, составишь приказ по всем отделам.
– Так точно.
– И будем надеяться, что кто-то что-то видел… или проболтается, о чем не хотел.
Глава 11
Утро выдалось тягучим и пасмурным. Стылый воздух, словно налитый ртутной тяжестью, сковал проулки, дворы и предместья Энска. Морозное небо, беременное долго назревающим снегопадом, никак не могло разродиться и тяжелым брюхом навалилось на город. Волглый туман, пронизывающий подземельным сырым холодом до самого ливера, загонял людей обратно в их теплые жилища. Непривычная тишина разлилась по обыкновенно бойким улочкам. Казалось, вечный могильный сон сковал притихшую рабочую окраину, выжимая из горожан надежду проснуться и воспрянуть.
Тем не менее ресторан гостиницы «Аврора» не поддавался общему стихийному унынию, оставаясь своеобразным форпостом уюта. Постояльцы, нашедшие силы выползти из-под пуховых одеял в номерах, вознаграждались жизнерадостными ароматами, волнами расплескивавшимися из мерцающих жарким огнем недр кухни.
Барабанов спустился к завтраку и обнаружил там мирно чаевничающих отца Глеба и Муромцева. Священник тепло улыбнулся компаньону и приветствовал его:
– Доброго утра, любезнейший Нестор Алексеевич! Присоединяйтесь. День предстоит сложный. Пищи для ума будет предостаточно, нужно дать пищи и телу вашему.
Барабанов занял свободное место у окна, бросил несколько быстрых взглядов на немногочисленных посетителей ресторана, поводил носом и с сомнением в голосе изрек:
– Эх, устал я уже от тутошней посконной крестьянской диеты.
Отец Глеб округлил глаза и с вырвавшимся было легким смешком, каковой постарался замаскировать под покашливание, вполне серьезно ответил:
– Полноте, Нестор Алексеевич. Шеф здешней кухни идет в ногу с прогрессом и потчует гостей исключительно европейскими porridge в ассортименте. Так наш славный Роман Мирославович изволил заказать традиционный английский миллет-энд-памкин, а я предпочел итальянскую перлато кон фунги порчини.
У опешившего Барабанова, не ожидавшего такой широты кулинарных взглядов от своего напарника, не нашлось слов. Он лишь выдавил несколько нечленораздельных звуков. Муромцев попытался было возразить, но священник, подмигнув, незаметно его остановил. И тогда сыщик, добивая соратника, отрывисто добавил:
– В ожидании вот чайком балуемся. Тирольским, с альпийским травяным сбором.
– Ну-у-у, господа… – неуверенно протянул Барабанов, – поистине же, вы полны сюрпризов.
Однако безмятежно насладиться завтраком троице невольных компаньонов не дал полицмейстер Бубуш. Он стремительно вошел с улицы, пунцовый, кряхтящий и даже немножко подвывающий – всем видом показывая, как он рад оказаться в теплом помещении после промозглой улицы. Половой соколом сапсаном метнулся к грозному начальству, стремительностью движений отображая искреннее желание угодить:
– Вашвысокблагородь?
– Кориандровой стопку и расстегай с вязигой.
Половой бесплотным призраком полетел на кухню, а подполковник, отдуваясь, поприветствовал товарищей и сел за стол. Муромцев опередил всех с вопросом:
– Чем изволите поделиться? Есть ли у нас успех или же хоть намек на оный?
Бубуш выдержал драматическую паузу, встретившись взглядом со всеми. Три пары глаз – нетерпеливые Муромцева, хмурые Барабанова, спокойные отца Глеба – ждали рассказа. Довольно усмехнувшись, полковник начал:
– Да уж, господа, ночка выдалась бессонная, но притом небессмысленная. Все сведения были тщательнейшим образом отработаны и людьми моими, и мною лично. Надзорные полицейские дела, знаете ли, в умелых руках – бесценный инструмент. Страшная сила в них и могучая власть.
Трое компаньонов терпеливо слушали полицмейстера. Они отчетливо понимали, что ему удалось напасть на важный след, но перед тем, как поделиться добытыми сокровищами с расследователями, старый служака хотел получить свою долю признания и славы.
– Так вот, господа мои, – витийствовал Бубуш, – нашелся-таки нужный агент…
В этот момент за спиной полицмейстера материализовался половой с расписным подносом. Несколько молниеносных движений – и перед полковником встали рюмка водки, блюдце с бочковыми огурчиками и тарелка с румяной кулебякой с пылу-жару. Бубуш замолк на полуслове. Затем молча махнул стопку, крякнул, сосредоточенно похрустел огурцом, разломил кулебяку и с довольным выражением лица заработал челюстями. Барабанов невольно сглотнул слюну, мазнув взглядом по своему худосочному круассану, поймал себя на этом, насупился еще больше и угрюмо повторил:
– Нужный агент…
– Да, господа, нужный агент… – будто бы спохватился Бубуш. Но прежде чем продолжить рассказ, скороговоркой произнес половому: – Яишню со сметаной да груздочками и хреновухи к ней.
Полицмейстер подмигнул половому, тот молодецки щелкнул каблуками и помчался исполнять приказание. А Бубуш продолжил:
– У моего уездного надзирателя Пантелеймона Осипова было несколько успешных дел по кражам лошадей. Можно сказать, он лучший в этом, спе-ци-а-ли-зи-ру-ет-ся, – это слово полицмейстер произнес так же вкусно, как до того расправлялся с кулебякой, – на конокрадах. И обратил Пантелеймон внимание на ха-рак-тер-ную закономерность, что коней уводят в его уезде отовсюду, кроме деревни Валентиновки. Подозрительно, не находите?
Собеседники его, пока еще не понимающие, куда ведет полицмейстер, согласно покивали. Тот воздел указательный палец и восклинул:
– Там-то и обитал подлец – Прохор Инютин, бывшего барского конюха сынок, бездельник, прохиндей и без дураков профессор лошадиных наук. Спасая свою шкуру, Прошка тот моему Пантелеймону всю подноготную выложил, да и впредь обязался по первому требованию усердно тайным агентом уездного надзирателя трудиться.
Муромцев одобрительно хмыкнул. Прием-то хоть и старый, как Ветхий Завет, но и столь же неоспоримый. Доносительства Прошке теперь не только и не столько уголовный люд не простит, а само общество, в коем он обитает. Ведь у конокрада его добычу скупают не одни цыгане да разбойники с большой дороги, а в первую голову те, кому лошади нужнее всех, – крестьяне и мастеровые. Эту мысль сыщик выразил лаконично:
– На крючке теперь Прошка, не соскочит. Слишком многое ему о чужих грешках-то ведомо.
– В точку, Роман Мирославович! Причем о грешках тех, кому и вера-то грешить не дозволяет строго-настрого. Рассказал он Пантелеймону, что лошадок у него и те самые сопуны несколько раз перекупали. Знает, прохвост, где собирается их община.
– Что же, Симон Петрович, это действительно успех! – воодушевленно заметил священник. – Какие действия вы предприняли?
