Опер с особым чутьем - Валерий Георгиевич Шарапов
Энтузиазм народных масс не спадал. Страна перестраивалась с военных рельс на мирные. Одним из немногих препятствий к светлому будущему была, пожалуй, обнаглевшая преступность…
Утро началось с политинформации. Местный партком не дремал: организация идейно-воспитательной работы была на высоте. Всех не занятых борьбой с преступностью собрали в вестибюле – за неимением актового и спортивного залов. У лектора из райкома был отлично подвешен язык. Это не мешало ему сыпать штампами: вся страна в едином порыве занята восстановлением разрушенного хозяйства! И это не на словах, а на деле. Восточная Европа с энтузиазмом приступает к строительству социализма, а Западная только и ждет, когда ее освободят от ига капитализма! Но процесс долгий, потребуются годы – мы должны это отчетливо понимать. Враг никуда не делся, он затаился, ждет своего часа. Вот посмотрите, товарищи, по сторонам: видите врага? Нет. И я нет. А он есть. И не только в криминальных подворотнях, но и на заводах, на стройках – только и ждет, чтобы устроить саботаж. Разведки империалистических стран не дремлют, они уже здесь. Органы госбезопасности тщательно отслеживают ситуацию. Но и рядовые граждане не должны оставаться в стороне. Бдительность прежде всего. Империализм поставил себе задачу: ослабить Советский Союз, устранить его с международной арены, а в перспективе – завладеть его территориями и природными богатствами, а главное – умами советских людей…
Лектора порой заносило, он терял нить повествования, уходил в сторону. Но слушать его было интересно. Товарищ не зря ел свой хлеб. Он приводил конкретные примеры: о массовом оттоке мирных берлинцев в советскую зону оккупации; об успешном уничтожении гитлеровских вояк в Курляндском котле (последний очаг сопротивления фашистов) – чему способствовал почти повальный переход латышских граждан на сторону Красной армии. Последняя попытка остатков эсэсовского войска пробиться в Восточную Пруссию закончилась разгромом… Данные лектора несколько устарели. «Последняя попытка» была зафиксирована в конце мая. Военнослужащие Ваффен СС, рассеянные по полям и весям, соединились в ударный кулак. Терять им было нечего, шли в психическую атаку под действием шнапса и боевых психостимуляторов – валили всей толпой, вместе с высшими офицерами и под развернутыми знаменами. Их подпустили на короткую дистанцию и безжалостно уничтожали из пулеметов – шеренгу за шеренгой, а они упорно шли, пока пуля не застряла в последней орущей глотке…
Павел с каменным лицом сидел среди прочих. Молодые милиционеры внимательно слушали. Люди постарше поглядывали на часы и прятали зевоту. Он перехватил неприязненный взгляд Киры, сухо кивнул. Женщина хмыкнула, отвернулась. Куренной сосредоточенно смотрел в пол, хмурился. В открытую дверь просочился милиционер в форме, пробежал, пригибаясь, словно над ним свистели пули, и что-то зашептал Куренному. Тот поднял глаза, заволновался, вскинул руку.
– Товарищ лектор, чрезвычайная ситуация, у нас срочный вызов!
Лектор прервал свою пламенную речь, неприязненно уставился на Куренного: дескать, такие вещи говорит, а этот с пустяками…
– Хорошо, я понимаю, товарищ. Выполняйте свою работу.
– Латышева, Саврасов! – Капитан поднялся, взгляд скользил по лицам, застрял на «смутно знакомом». – Горин! На выход, машина у подъезда!
Особого приглашения не требовалось, ноги вынесли на крыльцо. Потрепанная «эмка» дожидалась своих пассажиров. Незнакомый мужчина в годах – водитель стоял у машины и курил. Он был болезненно худ, морщинист, волос на голове было катастрофически мало. Он носил старенький пиджак, полосатую жилетку и кирзовые сапоги.
– Шурыгин, мать честная! – грохнул Куренной. – Ты вроде болеешь. Надоело уже? Прогуливаешь политинформацию?
– Да я и так умный, – проворчал мужчина, невольно косясь на незнакомого члена команды. – В дежурке заболтался, туда и поступил сигнал. Звонили с гаражного хозяйства на окраине. Баба прибежала из Шагаловской балки, металась, искала телефон. Патрульные уже там. Борис Львович со своими тоже обещал подтянуться…
– Что случилось-то, Кузьмич? – Куренной усаживался на переднее сиденье.
– Да хрен его знает, Вадим Михайлович. Но не будут по пустякам в набат гудеть. Вроде убили кого. – Шурыгин сел на место водителя.
Горин пристроился слева на заднем сиденье. Кира справа – подальше от нового сотрудника. Между ними развалился Леонтий Саврасов.
– Вы как в карету рассаживаетесь, – разворчался Шурыгин. – Живее давайте. Растолстел ты, Леонтий, людям из-за тебя дышать нечем…
Дышать и вправду было непросто. Голова уперлась в потолок, давили пружины под обивкой сиденья. Хрустнул рычаг трансмиссии, машина запрыгала по кочкам.
– Кузьмич, кончай, а? – взмолилась Кира. – По работе соскучился? Так несешься, словно там не убили кого, а только собираются…
– Полет нормальный, Кира Сергеевна, – оскалился водитель. – Сейчас уйдем с этой фронтовой дороги, дальше нормально будет. Давай же, каракатица, плетешься как неживая…
Шурыгин дождался, когда по главной дороге протащится грузовик с прицепом, вырвался на укатанную грунтовку, обогнал «каракатицу» и вдавил педаль газа в пол. Двигались в восточном направлении по улице Щорса. За окном мелькали бревенчатые бараки, добротные каменные дома с потертыми фасадами. За перекрестком потянулся частный сектор, сельскохозяйственные постройки, свалки.
– Познакомься, Кузьмич, – подал голос Куренной. – Некто Горин Павел Андреевич, новый, принят на службу. Темная лошадка, сомнительный тип, а на днях еще и Глисту замочил – без всяких на то оснований. Ходячая катастрофа, притягивает мертвецов, короче, мы в трауре.
– Надеемся, это ненадолго, – добавила Кира.
– А что, положительная характеристика, – рассмеялся Шурыгин. – Вот до чего доводит кадровый голод. Дай-ка посмотрю на тебя, товарищ… – Шурыгин обернулся, ухитрился протянуть руку: – Кузьмич, очень приятно. Надеюсь, сработаемся…
– Кузьмич, за дорогой следи! – ахнула Кира.
Сотрудник опомнился, резко вывернул руль, и отчаянно сигналящий междугородний автобус промчался мимо.
– Да уж, мужик, с тобой точно не заскучаешь…
Пассажиры дружно выражали свое отношение к произошедшему. Кира тоже высказала пару ласковых, со злостью уставилась в окно. Город оборвался, за покатыми холмами показался лес. Потянулись деревенские постройки, плетень, обвитый ржавой колючей проволокой. Куренной, кряхтя, обернулся, уставился на Павла из-под высокого лба:
– Похоронил?
– Да.
– Хорошо. Прими соболезнования.
– И даже не напился, – фыркнула Кира. – Трезв как стекло. – Она скорее упрекала, чем хвалила.
Горин молчал. Тема с этого дня становилась запретной.
– А? Что? – завертел головой Шурыгин. – Какие похороны?
– Не отвлекайся, Кузьмич! – повысила голос Кира. – Так и норовишь нас на тот свет отправить!
– Сам пожил, не страшно, – заметил Саврасов. – Думаешь, нам не хочется? Завтра, между прочим, зарплата.
– В ресторан пойдешь со своей пассией? –
