Утерянная брошь - Монт Алекс

– Катаржина Ржевуцкая, выше высокопревосходительство. Агент Шнырь опознал ее на моем рисунке, кой я имел честь показывать вашему высокопревосходительству.

– Вот это новость! – Шувалов аж присвистнул, настолько был поражен услышанным известием. – Стало быть, эта Ржевуцкая пребывала в интимной близости с Князем, а после совершения оной застрелила несчастного любовника, даже не дав ему одеться. Ну, и нравы у этих поляков!

– Чистая самка богомола, откусывающая голову у самца немедля после спаривания, – продемонстрировал свою осведомленность в энтомологии Сергей.

– Но каковы ее мотивы? – заметно холоднее вопросил шеф жандармов.

– На сей момент могу лишь предположить, что Журавский и Ржевуцкая были знакомы задолго до ее появления в Петербурге. Слишком уж скоро они сошлись. Как бы ни была испорчена польская мадам, но подобная любовная прыть с едва знакомым ей мужчиной выглядит по меньшей мере странно.

Чаров не стал сообщать графу о визите Лиховцева на Охтинский пороховой завод и о предполагаемой связи между студентом и Ржевуцкой. «Лучше сам про то разведаю, а уж после доложу. А то начнет зазря горячку пороть и дело загубит», – глядя на раздувавшиеся ноздри шуваловского носа, рассудил он.

– Следует сызнова запросить Варшавское губернское жандармское управление касательно покойного Журавского и проследить, где и как его жизненный путь мог пересечься с Ржевуцкой или ее мужем, – озабоченно бросил Шувалов.

– Однако, по-прежнему, полагаю, что арест означенной Ржевуцкой нецелесообразен, ваше высокопревосходительство.

– Скажем, преждевременен, – с едва уловимой улыбкой поправил его граф.

Тем не менее, по дороге в присутствие сомнения одолевали судебного следователя. В Окружном суде на нем висело нераскрытое убийство Князя, и прокурор уже справлялся, как движется следствие, тогда как господин председатель настойчиво рекомендовал поторопиться. Так что соблазн предметно допросить Ржевуцкую искушал Чарова, но тот не поддавался ему и стойко сносил начальственное неудовольствие.

Соблазн допросить Ржевуцкую искушал не одного судебного следователя. Чиновник сыскной полиции Блок, опрашивая промышлявших возле «Знаменской» гостиницы извозчиков, предъявлял им рисунок Сергея, в коем один из возниц признал свою пассажирку.

– Тока помолодше та дамочка была, а так лицом похожа-с, – заметно окая, пробасил возница.

– И куда повез означенную особу?

– За Андреевским собором, на углу Большого проспекта и Осьмой линии сошла ея милость, да аж цельный билетик28 отвалила-с, – осклабился довольно извозчик.

– В котором часу, не припомнишь?

– Часу в девятом, вестимо. Тямно уж было, да и когда обратно к «Знаменской» гостинице возвертался, вокзальные часы девять раз пробивали-с.

– Коли взаправду в оное время даму ту отвозил, как же ты ее рассмотреть умудрился? – нахмурил брови полицейский чиновник.

– Дык возле подъезда гостиницы фонари устроены, вашблагородь, да и пролетка моя под самым их светом ожидала-с.

– Вот что, мил человек. Коли часом какую подробность на предмет той дамочки вспомнишь, всенепременно разыщи меня, благодарностью не обижу, – обрадовался нежданной удаче Блок и вручил вознице свою карточку, обернутую в такой же билетик.

Чарову стоило большого труда убедить полицейского чиновника не допрашивать немедля Ржевуцкую. Пришлось сослаться на авторитет Шувалова, дабы подкрепить свои аргументы. По долгу службы и согласно установившейся практике Блок был обязан подчиняться указаниям следователя Окружного суда, но зачастую подчинялся вынужденно и делал это весьма неохотно.

– Совсем затворником сделался! – воскликнул Чаров, когда слуга Тихон провел его в кабинет князя Несвицкого.

– Когда женишься на богатой, да еще с такой мамашей, как баронесса Лундберг, лучше лишний раз дома покуковать, особливо опосля помолвки, коя, признаюсь тебе как близкому другу, едва не расстроилась, – посетовал на свои непростые обстоятельства Несвицкий.

– И вправду?

– Матильда настаивает, дабы я вновь поступил в службу, и я уж дал ей слово, но та история с дуэлью, ты, верно, помнишь… – заметно помрачнел князь.

– Та история уж верно забылась, а поручик Неклюдов выслан на Кавказскую линию и не скоро объявится в Петербурге.

– Возвращение в полк я не мыслю, мон шер. Многие мои товарищи взяли сторону Неклюдова.

– Поступи в армию, коли так. Ты вышел в отставку гвардейским капитаном, станешь армейским подполковником, – быстро решал вопросы Чаров.

– Отношение армейцев к гвардейским офицерам, особливо проштрафившимся, э-э-э… весьма подозрительное, – констатировал очевидный факт Несвицкий.

– Нужно выбирать, мон ами. Или служба, или свадьба.

– Париж стоит мессы, мон шер!

– Ни на минуту в тебе не сомневался! Кстати, о помолвке. Помнится, в тот знаменательный день ты обещал вояж в Новознаменку, или я ошибаюсь?

– Истинная правда, мон шер. Однако ж, коли устраивать мальчишник с камелиями и цыганским хором, как тогда по весне, мои доброхоты очередную кляузность сочинят да по городу сплетни разнесут.

– Отчего мальчишник с камелиями? – с возмущением отверг подобные идеи Чаров. – На помолвке речь шла о приличной публике. Долгоруковы, Гендриковы, мадемуазель Варвара, ну и наш разлюбезный господин Шварц, куда же без него!

– Разве я толковал об них? – наморщив лоб и пытаясь вспомнить, оторвался от полирования ногтей Несвицкий.

– Истинно так, мон ами, – осенил себя крестным знамением Сергей.

– В таком разе следует подготовить «Мечту», а то я как на ремонт свою ласточку определил, так она в эллинге и пребывает, – огорчился князь.

– Эка незадача! В колясках да каретах доедем аль омнибус наймем. Морем нынче студено.

– А цыгане своим ходом доберутся али поездом до Лигово, а уж на станции мы их встретим, – живо подхватился князь, и его глаза мечтательно загорелись.

– Вот цыган я бы не стал звать, – огорошил приятеля Чаров. – Ангажируем госпожу Лавровскую, коли она свободная будет. На вечере в Михайловском дворце у Елены Павловны, мне дядюшка сказывал, она чудно пела, представляясь Орфеем. Как ты знаешь, великая княгиня покровительствует артистическим дарованиям, и Лавровская в их числе. Да что я говорю, мы ж ее с тобой и господином Чайковским в Мариинском театре лицезрели.

– Кажется, припоминаю, мон шер. В антракте твой дядюшка с одним англичанином о железных дорогах тогда побеседовали. Он еще, англичанин этот, с дамой редкой красоты был, – лицо Несвицкого приняло вновь мечтательное выражение. – Полагаешь, госпожа Лавровская э-э-э… согласится? – с сомнением протянул князь.

– Буде пожелаешь, берусь дело сладить. А ты позови в Новознаменку невесту и будущую тещу. На премьере «Смерти Иоанна Грозного», когда дядюшка меня ей представлял, речь зашла об «Орфее» Глюка и модном у нас нынче Берлиозе, отредактировавшем оперу немца для мадам Виардо. Так вот, Матильда призналась, что влюблена в голос Лавровской, и ставила ее выше француженки.

– Предлагаешь повторить день помолвки? – принял озабоченное лицо Несвицкий, прикидывая предстоящие расходы, хотя раньше деньгам счета не вел.

– Отнюдь. Только кого я назвал, плюс Лавровская и, возможно, несколько персон, на коих она сама укажет. Ежели все пройдет на ура, твоей свадьбе ничто не помешает и никакие наговоры и сплетни не запятнают твой светлый образ. Ну, и с хозяином Новознаменки надо бы перемолвиться.

– Ты же знаешь Мятлева. Вольдемар всегда с нами! – подкрутил ус Несвицкий.

– Разумеется, но спросить не помешает.

– А ты, братец, о себе хлопочешь! Неприступная мадемуазель Варвара душе покоя не дает?!

– Намерен последний раз себя испытать. Коли не выйдет с ней разговору, оставлю сии намерения. На ней одной клин не сошелся.

Чаров хотел угодить баронессе Лундберг и организовать вечер с полюбившейся ей Лавровской на знакомой ему территории. Он давно знал владельца исторической усадьбы – увлеченного коллекционера и библиофила Владимира Мятлева, который славился хлебосольством и любил собирать гостей. Доставить приятное Матильде Сергей желал по одной, но весьма важной причине. Будучи на рауте в МИДе в компании поэта Тютчева – желанного гостя канцлера Горчакова, а по совместительству тайного советника и председателя Комитета иностранной цензуры, он услышал кое-что любопытное из уст бывшей на Дворцовой площади баронессы. Исполнение Надеждой Акинфиевой29, пользующейся скандальной репутацией в свете, роли хозяйки приема не на шутку задело баронессу, и она, пребывая в состоянии крайнего раздражения, обронила нечто про новую пассию государя. Из обрывочных восклицаний мадам напрашивался вывод, что ей известно про похищенную у княжны Долгоруковой брошь. Рассчитывая на свою ловкость и расположение Матильды, Чаров предполагал проверить свои умозаключения в усадьбе Мятлевых.