Дело глазника - Георгий Персиков
– Да-да, Роман Мирославович, вы правы. – Отец Глеб с виноватым видом закивал и сделал знак половому, а когда тот приблизился и застыл у стола с перекинутым через руку полотенцем, спросил: – А что у вас сегодня подают, любезный?
Пока священник беседовал с половым, Роман Мирославович наклонился к Барабанову и тихо, без всякого выражения сказал:
– Вам, Нестор Алексеевич, с отцом Глебом придется поладить. И как можно скорее. Конечно, если вы не хотите вернуться под начало к Акулову и прозябать здесь и далее.
Бывший доцент вздрогнул, и боевой блеск в его глазах немедленно потух.
– А что вы будете, господа? – повернулся к компаньонам священник. – Нам рекомендуют суп из телячьего языка и жаркое из потрошков.
– Звучит аппетитно. И чаю.
Когда все сделали заказ и половой ушел на кухню, сыщик снова повернулся к Нестору и уже более непринужденно, чем перед этим, заговорил:
– Вот вы, Нестор Алексеевич, так рьяно напустились на отца Глеба, даже толком с ним не познакомившись, а между тем он в расследовании участвует далеко не в первый раз. И помощь мне оказывает весьма существенную. Особенно что касается душевной стороны вопроса, если так можно выразиться.
– Да Христос с вами, Роман Мирославович, в краску меня вгоняете, – запротестовал батюшка, смущенно оглаживая короткую бороду.
– А чего вам краснеть? Я ведь правду говорю. В том деле, с карельским войтом, если б не вы, неведомо, сколько бы я еще возился, пока докопался бы до истины, да еще и доказать ее смог… Отец Глеб в столице уже который год окормляет умалишенных в одной из психиатрических клиник, – снова обратился Муромцев к Барабанову. – И в душевных движениях разных маниаков понимает, скорее всего, куда больше, чем мы с вами, вместе взятые.
Медик с плохо скрываемым удивлением бросил взгляд на священника и поджал губы. Не нужно было быть особым специалистом в движениях человеческой души, чтобы понять, как ему сейчас неудобно.
«Ничего, будет знать, как кидаться на всех подряд, кто, по его мнению, мыслит неправильно, – подумал про себя Роман Мирославович. – А то, ишь, бородищу отрастил больше, чем у отца Глеба, успел и образование получить, и со столичным сыском поработать, и даже высылку из Петербурга заработать, а ведет себя как студент-первокурсник».
Муромцев потер лоб привычным движением, но, заметив любопытствующий взгляд Барабанова, чертыхнулся про себя и положил руку на подлокотник стула.
Когда все тарелки были расставлены, а половой отошел от стола, мужчины приступили к трапезе. Первые несколько минут ели молча – оказалось, что все страшно проголодались, несмотря на суматоху и нервы этого непростого дня. Однако когда первый голод был утолен, сыщик опустил ложку в тарелку с супом и заговорил:
– Обед весьма недурен, но не хочется терять на него время. И если вы не против, господа, я немного вас отвлеку.
Его собеседники дружно кивнули и с вниманием воззрились на оратора, ожидая продолжения.
– Как вы знаете, мы – в смысле местная полиция – провели опрос всех хирургов, коновалов и даже умалишенных, которые могли бы как-нибудь быть причастны к нашему делу, но ничего мало-мальски интересного или хотя бы полезного не выяснили. Похоже, нам придется искать практически иголку в стоге сена, потому что ни одной внятной зацепки пока нет, как бы ни смешно это звучало в деле про трупы с отсеченными головами и вырезанными глазами. Мы пока не можем с уверенностью сказать даже о том, один это убийца или некое преступное сообщество.
– Ну почему же не можем ничего сказать? – вклинился Барабанов. – Я же давеча вам говорил, к каким пришел выводам, осматривая трупы.
– Это да, но… Ладно. Вы расскажите свои соображения еще раз, заодно и отец Глеб послушает. А потом обсудим, как нам с ними быть.
– Хорошо. Итак, при осмотре жертв я обнаружил, что у околоточного в усах застряла небольшая светло-зеленая нить. Ничего зеленого в его одежде не было, и на площади никакой зеленой ткани не обнаружено.
Бывший доцент бросил вопросительный взгляд на Муромцева, и тот подтвердил:
– Не обнаружено.
– Также у гимназистки нижняя губа была ободрана, будто ее сильно придавили и затем потянули вниз, тем самым содрав обветренную кожу. К тому же на шеях почти у всех жертв есть плохо заметные, но различимые отметины, будто от сильно затянутого шарфа. Из этого я делаю заключение, что убийца своих жертв придушивает перед тем, как убить. И скорее всего, какой-то тканью. Возможно, шарфом. Зеленого цвета. Ну или просто ветошью. Некоторых из своих жертв – которые посильнее – он предусмотрительно еще и по голове бьет. Помните, у каторжника был след на виске? Его ударили зубилом или стамеской. Удар такой силы и под таким углом вряд ли может убить, а вот оглушить – вполне. Головы преступник пилит обычной пилой, глаза извлекает полукруглой стамеской или банальным ложкорезом. Исходя из всего вышесказанного и из набора инструментов, которыми, как я думаю, пользуется убийца, я почти не сомневаюсь в том, что это обычный плотник. Вполне вероятно, что он не местный, не городской житель, а приехал сюда на заработки. Один или со своей артелью… это я к тому, что он может быть все-таки не один и кто-то ему помогает… Ну и как у всякого мастерового, у него свой ящик со «струментом». Я такие неоднократно видел. И у любого плотника там есть и пила, и стамески разные десять штук, и другого инструмента полно.
– Интересная теория, – протянул задумчиво отец Глеб, поджимая и разжимая губы.
Как помнил Муромцев, это было признаком напряженной мыслительной деятельности. Отлично! Значит, и батюшка теперь целиком включился в работу.
– И что же вы думаете после того, как обрисовали все это? Какой у убийцы мотив?
– Мотив? Отвечу! Я над этим тоже долго размышлял. И думаю, что у преступника нет логического мотива. То есть он не гонится за деньгами – ни одна жертва не была ограблена. Месть тоже, думаю, не подходит – жертвы совершенно разные, их ничего не связывает. Единственный общий штрих – отрезанные головы и вынутые глаза. Я мыслю, что это указывает на душевную болезнь. На некий сдвиг в подсознании. Возможно, убийца даже сам не понимает, почему делает все так, а не иначе.
– Но что же могло вызвать подобный сдвиг? – задал вопрос Муромцев, задумчиво размешивая сахар в чашке с чаем. – Все-таки поведение настолько специфическое…
– Вот и я подумал! Вы знаете, что в здешних местах есть общины… я бы даже сказал – секты.
