Эллис Питерс - Погребенная во льдах
— И вы не последовали за ней! — упрекнул его Ив, который стоял рядом с Кадфаэлем, прямой, как копье, и весь дрожа от волнения. — Вы отпустили ее одну и остались залечивать свои царапины!
— Ни то и ни другое, — кротко и грустно ответил Ботрель. — Я не отпускал ее, так как не знал, что она уехала. А как только узнал — мои люди вам скажут, — то встал с постели и отправился на поиски. Именно та холодная ночь, полагаю, а также езда верхом и соприкосновение раны с одеждой и осложнили мое состояние. Я виноват, что потерял сознание и упал с седла, и те, кто был со мной, отнесли меня домой, пройдя пешком все расстояние, которое я проехал. Я так и не добрался до Клитона.
— Тем лучше для вас, — сухо заметил Хью, — поскольку именно в ту ночь дом, куда она направлялась, был разорен и сожжен, а семья фермера едва спаслась.
— Да, я об этом слышал. Вы же не думаете, что я оставил все, как есть, и далее не попытался найти ее? Но когда напали на тот дом, ее там не было. Если вы там были и говорили с теми, кто ее приютил, вы все знаете. Она туда не приезжала. Все это время мои люди ее разыскивали, хотя я и лежал совершенно беспомощный, в бреду и трясясь в лихорадке. А теперь, когда я снова встал на ноги, я продолжу поиски. Пока не найду ее! — исступленно крикнул он и умолк, скрипнув зубами.
Больше им тут нечего было делать и, судя по всему, некого обвинять. Девушка сама стала причиной всей цепочки бедствий, сначала из-за своего упрямства сбежав с возлюбленным, а затем, когда он слег, попытавшись исправить то, что натворила.
— Если вы что-нибудь о ней услышите, — попросил Хью — пошлите мне весточку в Бромфилд, где я остановился, или в Ладлоу, где вы найдете моих людей.
— Я сообщу, милорд, непременно сообщу. — Эврар снова откинулся на смятые подушки и передернулся от боли, осторожно пытаясь устроить поудобнее раненое плечо.
— Перед тем как мы уедем, позвольте мне перевязать вашу рану? — предложил брат Кадфаэль. — Я вижу, что она вас беспокоит, и полагаю, пока еще не затянулась, а соприкосновение с одеждой усугубляет вашу боль. Вас лечит какой-нибудь врач?
Запавшие глаза молодого человека широко открылись при проявлении такого участия. Он кивнул.
— Да, мой лекарь, как я его называю. Он не врач, но имеет некоторый опыт. Я не сомневаюсь, что он хорошо пользует меня. Ты искусен в подобных делах, брат?
— Как и ваш человек, благодаря большому опыту. Мне часто приходилось иметь дело с ранами, дававшими осложнения. Чем он вас лечил? — Брата Кадфаэля интересовали чужие рецепты. На ране была чистая льняная повязка, а на полке у стены стоял глиняный кувшинчик с мазью. Открыв крышку, монах понюхал зеленоватую мазь. — Полагаю, это василек и желтая мягкая крапива — и то, и другое хорошо действует. Да, ваш лекарь знает толк в травах. Сомневаюсь, что кто-нибудь смог бы вам лучше помочь. Однако, поскольку сейчас его здесь нет и вы неважно себя чувствуете, не могу ли я попробовать?
Эврар покорно отдался в его руки. Кадфаэль расстегнул куртку молодого человека и, осторожно высвободив плечо из широкого рукава, стянул вниз рубашку и наконец обнажил руку.
— Вы сегодня были на улице и много двигались, поэтому ваша повязка высохла и вся в складках, так что неудивительно, что она вас беспокоит. Вам бы нужно спокойно полежать день-два и дать плечу отдых. — Это было сказано тоном врача — профессиональным, уверенным и даже немного суровым.
Его пациент смиренно слушал Кадфаэля и позволил ему снять повязку с плеча и предплечья. Последние витки бинта присохли к ране от удара мечом, которая шла от сердца и виднелась на внутренней стороне предплечья, — это была тонкая кровавая линия, по концам которой сочилась бледная сукровица. Здесь Кадфаэль действовал осторожно, разматывая бинт так, чтобы не причинить сильной боли. Наконец повязку удалось снять.
Удар, который мог убить Ботреля, удалось отразить, и меч врезался в руку. Рана не была опасной, хотя, вероятно, крови было много, а поскольку в ту ночь раненый проскакал верхом большое расстояние, неудивительно, что он ослабел от кровопотери. Рана уже заживала и была чистой, но, поскольку в нее попала грязь, она сначала нагноилась, и даже теперь в центре ее было незатянувшееся розовое мясо. Кадфаэль промыл рану льняной тряпочкой и наложил травяную мазь. Бледное молодое лицо было обращено к монаху, и раненый молча смотрел на него немигающими воспаленными глазами.
— У вас больше нету ран? — спросил Кадфаэль, накладывая свежую повязку. — Ну что же, передохните день-другой и дайте отдых вашей измученной душе — ведь мы все тоже занимаемся поисками Эрмины. В середине дня немного подышите свежим воздухом, если выглянет солнце, но не охлаждайтесь. А теперь рукав, вот так… Сапоги лучше снять, а сейчас завернитесь в халат и устройтесь поудобнее.
Кадфаэль поймал восхищенный и благодарный взгляд Ботреля. Когда гости уже выходили, Эврар сказал вдогонку:
— У тебя легкая рука, брат. Я чувствую себя гораздо лучше. Да поможет тебе Бог!
Они вышли на двор, к лошадям. Дневной свет постепенно угасал. Ив не произносил ни слова. Он явился сюда, чтобы бросить вызов, но сейчас, чуть ли не против своей воли, был преисполнен сочувствия. Раны, боль и страдания были ему внове, так как до потрясения, пережитого в Вустере, он был ребенком, которого лелеяли и ограждали от всего неприятного. Что касается сестры, то мальчик испытывал горькое разочарование и одновременно глубокое беспокойство и не нуждался ни в чьих подсказках.
— Ботрель действительно не притворяется, — сказал брат Кадфаэль, когда они были уже за гребнем холма и направлялись к роще. — Ему целились в сердце, а потом он натер рану и она нагноилась, так как туда попала грязь. Он, несомненно, перенес лихорадку и теперь очень ослабел после болезни. Все свидетельствует о том, что он говорит правду.
— Но мы, однако, ничуть не продвинулись в поисках девушки, — заметил Хью.
Сгущались ночные тучи, свинцовое небо нависло у них над головой, подул зловещий ветер. Всадники подгоняли лошадей, чтобы попасть в Бромфилд до того, как начнется снегопад.
Глава седьмая
В тот день после вечерни подул бешеный ветер, и снежинки, которые кружили в воздухе, превратились в тонкие секущие бичи, которые ударялись о стены и наметали белые покрывала на все поверхности с подветренной стороны. После ужина брат Кадфаэль быстрым шагом прошел по большому двору к лазарету, чтобы взглянуть на своего подопечного. Мир превратился в слепящую подвижную массу из снежных хлопьев, которая становилась все гуще. Можно было не сомневаться, что ночью будет вьюга. Вполне возможно, что двуногие волки снова начнут рыскать вокруг. Эти зверюги превосходно ориентировались, и непогода, которая могла вселить страх в неискушенные души, их не пугала.
Брату Элиасу впервые позволили встать с постели, и сейчас он полулежал, опершись на подушки. Он был такой костлявый и худой, что ряса висела на нем. Раны на голове зажили, тело его поправилось, но разум оставался в прежнем состоянии. Он безмолвно и покорно выполнял то, о чем его просили, тихим голосом без всякого выражения смиренно благодарил за все, что для него делали, но при этом постоянно хмурил брови, а взгляд его запавших глаз был устремлен куда-то за пределы монастырских стен. Казалось, что Элиас в каком-то полубреду видит ту свою часть, которая, казалось, бесследно исчезла. Только во сне, и особенно перед пробуждением, а также перед тем, как заснуть, он бывал возбужден и встревожен, как будто в эти моменты, имеющие некоторое сходство со смертью, пелена, скрывавшая страшные воспоминания от него самого, становилась прозрачнее, но до конца не исчезала.
Ив вышел во двор вслед за Кадфаэлем. Он был взбудоражен и взволнован.
Когда Кадфаэль вышел из лазарета, он увидел, что мальчик слоняется возле дверей.
— А не пора ли тебе в постель. Ив? У тебя был такой долгий, трудный день!
— Но я еще не хочу спать! — нервно ответил мальчик. — Я не устал. Позвольте мне посидеть с братом Элиасом, пока вы будете на повечерии. Мне бы хотелось чем-нибудь заняться.
«Ну что ж, возможно, так будет лучше для него, — подумал Кадфаэль. — Если мальчик сделает что-нибудь полезное, ему станет легче. Когда он будет поить брата Элиаса травяным отваром, капля бальзама прольется и в его смятенную душу».
— Он так и не сказал ничего, что могло бы нам помочь? Он нас не вспомнил? — с тревогой спросил Ив.
— Пока что нет. Иногда он повторяет во сне одно имя, но мы не знаем, кто это. Он произносит это имя горестно, но без тревоги, как будто это кто-то безвозвратно ушедший, кому уже не грозят ни боль, ни опасность. — Хьюнидд. В самом глубоком сне он обычно зовет Хьюнидд.
— Странное имя, — сказал удивленный Ив. — Это мужчина или женщина?
— Это женское имя, валлийское. Мне кажется, хотя я точно не знаю, что это его покойная жена. Причем горячо любимая — настолько горячо, что он не может ее забыть даже во сне. Вероятно, она умерла всего несколько месяцев назад. Приор Леонард сказал, что брат Элиас в монастыре недавно. Он вполне мог попытаться спрятаться в обители от одиночества, но ему не стало легче и среди братьев.
