Бернард НАЙТ - Ищущий убежища
– Идем, Томас. И ты, Гвин. Надо еще провести расследование, а по пути навестим этого путешественника и послушаем, что он расскажет нам о таинственном трупе на окраине дартмурских болот.
Глава шестая,
в которой коронер Джон встречается с каменщиком
Толпа, утолив жажду и насладившись зрелищем, раскололась на отдельные группы и устремилась к городским воротам. Торговцы все еще пытались допродать оставшийся товар, ребятня по-прежнему продолжала свои игры.
Коронер широкими шагами мерил землю, обгоняя лениво бредущие к городу по грязной обочине кучки народу, и коротышке писарю, чтобы не отстать, приходилось почти бежать. Войдя в город, они направились вверх по Саут-Гейт-стрит и затем повернули направо, на Беар-лейн, ведущую к огороженной территории кафедрального собора. Данная часть Эксетера представляла собой островок епископальной независимости, не подпадающий под юрисдикцию шерифа или старост. Узкий проход, к которому они приближались – один из шести в стене, ограждавшей кафедральную территорию, – был известен под названием Беар Гейт – Медвежьи ворота. Его перекрывала тяжелая дверь из почерневшего дуба с грубыми засовами и железными пластинами. В дневное время ворота оставались открытыми, и через них можно было попасть на территорию, где главенствовал Генри Маршалл, епископ Эксетерский, чья епархия простиралась от окраин Сомерсета до самой окраины Корнуолла.
Сразу за Медвежьими воротами начинались узкие кривые улочки с теснящимися на них домишками. Здесь обитали те из двадцати четырех каноников, что жили в Эксетере, служители других рангов в кафедральной иерархии, а также их слуги, семьи и всякий сброд, составлявший довольно многочисленное население религиозного сердца Эксетера. Улочки были ничуть не чище, чем в остальной части города, и состояли из перетоптанной грязи и отбросов. Лавируя между прогуливающимися жителями, коронер и его спотыкающийся, оскальзывающийся писарь, проходили мимо хижин, прилепившихся справа к зданию монастыря. Наконец дорога привела их к западной части кафедральной территории, на более свободное пространство соборного двора.
Между северной стеной кафедрального собора и сгрудившимися по бокам Хай-стрит строениями расположились несколько акров заросшей травой и сорняками территории и голой земли. Единственным местным достоинством были несколько рослых деревьев по углам и вдоль множества протоптанных тропинок, дарующих в летние дни приятную тень. Коронер не удостоил окружающей картины даже взглядом – соборный двор был знаком ему всю жизнь, – но, будь его натура более эстетического склада, он, наверное, счел бы неправильным, что такой красивый и мастерски сделанный дом Господний столь плотно окружен кольцом, в котором смешались мусорные свалки, лужайки, кладбище, площадки для игр и рынок.
К дальним тропинкам подступались ларьки и лавки, чуть поодаль шумела детвора, пиная грубо сшитые кожаные мячи. Повсюду виднелись беспорядочно разбросанные старые и новые могилы с кучами красноватой земли, выброшенной могильщиками, и вывороченными из ранних захоронений старыми костями, которые должны были унести в склеп, расположенный в дальнем конце кафедральной территории, неподалеку от главной церкви Святой Марии. Двор пересекала глубокая канава, текущие по ней потоки смывали мусор и нечистоты от домов каноников вниз к отдаленной реке. Всепроникающая вонь гниющих отбросов была столь же сильной, как и во всем остальном городе. Впрочем, ни картины окружающей действительности, ни вонь не достигали сознания Джона де Вулфа, который, преодолев последние несколько ярдов, свернул за угол собора и направился к Северной башне – одному из двух массивных строений, высившихся по флангам от нефа и алтаря.
– Этот каменщик должен быть где-то здесь, так? – обронил коронер через плечо.
Тяжело дыша после погони за длинноногим коронером, Томас кивнул головой:
– Сержант сказал, что его зовут Сенвульф – мастер-каменщик из Линкольна.
Они остановились у подножия башни, где трудились около дюжины мужчин. С помощью переброшенной через шкив веревки несколько человек поднимали каменные блоки на головокружительную высоту парапета, где, в ста сорока футах от земли, работали каменщики. Другие вручную выгружали из повозки с запряженными в нее быками новые необработанные камни, еще несколько человек занимались обтесыванием камней, придавая им нужную форму. С полдюжины стариков стояли поодаль, наблюдая за строительством, однако, поскольку работы продолжались вот уже три четверти века – с тысяча сто четырнадцатого года, когда епископ Уильям Варелваст повелел заменить старое здание сакской церкви, – зрелище вряд ли представляло для них особый интерес.
Джон подошел к ближайшему мужчине.
– Где я могу найти Сенвульфа из Линкольна? – требовательным тоном спросил он.
Мастеровой покачнулся на пятках и оперся железным долотом и тяжелым молотком о землю. На нем был тяжелый кожаный фартук, покрывавший его от шеи до колен, весь в царапинах от инструментов и осколков камня.
– А кому он понадобился?
Мужчина был средних лет, его задубелое лицо было почти таким же, как и надетый на нем фартук, однако в ярких голубых глазах блестел огонь.
– Королевскому коронеру, – коротко ответил Джон.
Каменщик положил инструменты на землю и медленно выпрямился во весь рост. Мастера-каменщики никогда не заискивали ни перед кем, они принадлежали к категории мастеровых, услуги которых всегда были в цене. Они хорошо зарабатывали, и за их спинами стояла мощная гильдия. Однако упоминание о короле вызвало у мастерового уважение и внимание.
– Тогда вам никого больше искать не надо, коронер. Сенвульф – это я… и я знаю, какое дело привело вас ко мне.
Джону пришлась по душе его прямолинейность, он ощутил в собеседнике открытость и стремление помочь, нехарактерное для большинства людей, которые готовы были бы пуститься на любые уловки и ухищрения, лишь бы не иметь дела с законом и его представителями.
– Тогда поведайте мне все, что вам известно о человеке, который лежит ныне мертвый в Вайдкоуме, – сказал коронер, прислоняясь спиной к большому неотесанному каменному блоку и складывая руки на груди, готовый выслушать историю каменщика.
– Да тут и рассказывать-то нечего, сэр. Я просто услышал, о чем кричал городской глашатай сегодня утром, когда появился на соборном дворе. Он много чего хотел знать, ну, и о человеке, которого убили подле Вайдкоума. Я так думаю, это тот самый мужчина, которого я видел двенадцать дней назад в Хоунитоне.
Коронер ободряюще кивнул головой, и его длинные пряди рассыпались по плечам серой туники.
– А почему вы считаете, что это тот самый человек?
– Ну, он светловолосый был, примерно такого возраста, как сказал глашатай, хотя я понимаю, что этого мало. Ага – и еще, – он был смуглый от загара, и в ножнах на ремне у него висел изогнутый магометанский меч.
– Во что он был одет?
– Когда я его видел, на нем был плащ из кротовой шкуры, а под плащом то ли зеленая туника, то ли накидка, я не разглядел. Красный полотняный капюшон на голове. Вот, и еще необычные сапоги для верховой езды, с высокими голенищами.
– Точно вам говорю, это наш покойничек, – горячо зашептал на ухо коронеру Томас, прятавшийся в тени хозяина.
Игнорируя подсказки писаря, Джон продолжил расспросы:
– И где же вы его видели тогда?
– Мы с ним обменялись парочкой слов, не очень вежливых. Не понимаю, как только дело до драки не дошло.
Джон инстинктивно насторожился. Вот еще один возможный подозреваемый, подумал он. Хотя довольно странно, что едва ли не в первых своих словах каменщик признался в ссоре с погибшим, учитывая, какую смерть тот нашел на своем пути.
– Я на своем пони ехал из Солсбери, у меня был контракт с тамошним собором. Так вот, контракт закончился, и я договорился, что три месяца буду работать здесь. В последнее утро переезда я остановился выпить эля и перекусить на постоялом дворе в Хоунитоне, милях в пятнадцати от Эксетера по восточной дороге. Ну и вот, сижу я, отдыхаю на скамеечке рядом с таверной, ем мясо, пью эль, и тут он выводит свою кобылу из конюшни и садится на нее. На крыльцо даже хозяин постоялого двора вышел, чтоб ему доброго пути пожелать. Наверняка он там ночевал.
Джон поскреб щетину на темном подбородке.
– И из-за чего же между вами возникла ссора?
Каменщик почти с нежностью провел пальцем по огромному камню, прикасаясь к материалу, с которым работал всю жизнь.
– Ну, садится он, значит, на свою кобылу и тычет ее шпорами в живот. Зверюга срывается с места, как стрела из лука, и обливает меня грязью и лошадиным дерьмом с ног до головы. Испоганила хлеб, который я ел, перепачкала всю одежду.
– Может, это случайно получилось? – предположил Джон.
