Катерина Врублевская - Первое дело Аполлинарии Авиловой
Тем временем мы вышли на главную улицу N-ска, Торговую. Скажу тебе, Алеша, что губернский город, хоть и не первого класса, как Киев или Одесса, в которой мы с тобой квартировали, но тоже очень приятный и просвещенный. Мы шли мимо лавок с вывесками. На одной из них, с надписью «Зубные средства от благочинных монахов Крестовоздвиженского монастыря — пасты, эликсиры, порошки и ополаскиватели. Основан в 1808 году» был изображен толстый монашек с улыбкой от уха до уха — вылитый Санчо Панса. Мы уже прошли пассаж со шляпной и перчаточной витринами и площадь, в центре которой разбит фонтан, не действующий по причине зимнего времени, и завернули за угол. Перед нами показалась роскошная вывеска, украшенная золотом и вензелями: «N-ское отделение магазина Высочайше утвержденного Товарищества высшей парфюмерии. Братья Нелидовы».
— Сюда, — зачарованно глядя на вывеску, сказала Настя. — Аня Нелидова у нас учится. В первом отделении, для знатных. От нее всегда сильно духами пахнет, хотя она говорит, что ничего на себя не брызгает, просто к отцу в магазин заходит. А я здесь еще никогда не была.
— Вот сейчас и побываешь, — весело сказала Полина и первая поднялась по ступенькам.
С бодрящего морозного воздуха мы вошли в магазин, наполненный удушающими запахами всяких кремов, духов и притираний. Тысячи разных флаконов и банок с французскими надписями теснились на полках. Мои дамы чувствовали себя здесь, словно рыбы в воде. Моего терпения хватило на несколько минут. Извинившись, я вышел подышать и закурить. Когда папироса была уже докурена, я вновь вошел в магазин и увидел такую картину: перед Анастасией на прилавке стояла чуть ли не сотня флакончиков, она подносила к носу одну душистую полоску бумаги за другой и каждый раз отрицательно качала головой. Полина брала другую полоску, а продавцы все подносили и подносили новые флаконы.
— Николай Львович! — воскликнула она, оборачиваясь. — Куда вы исчезли? Подойдите сюда, помогите нам. Мы никак не можем придти к решению, что выбрать.
— А что именно вам надо? — спросил я, с опаской глядя на заваленный парфюмерией столик.
— Нужен мужской О-де-Колон. Такой… — Полина неопределенно повертела в воздухе пальцами, а потом показала на Настю. — Она тебе скажет.
— Может быть, вам подойдут духи «Левкой»? — предложил продавец услужливо изгибаясь. — Или VIOLETTE de Parme. Пармская фиалка — многие берут и очень довольны.
— Мы же ищем мужской запах! Причем тут пармская фиалка?
Временами Полина бывает очень резка. Я взял из рук продавца флакон и понюхал:
— Прелестный запах, — сказал я, хотя уже одурел от духоты. — Думаю, вам он очень подошел бы.
Это была моя маленькая месть Полине за скуку, перенесенную мною в парфюмерии.
Полина недовольно взглянула на меня:
— Николай Львович, вам бы все шутить… — и, обращаясь к Насте, спросила: — Может быть, это был запах лимона, или табака, или хвои? Вспомни, пожалуйста.
Но Настенька коснулась рукой до лба и проговорила:
— Полина, мне дурно, давай выйдем на воздух.
Мы распрощались и вышли из лавки. На свежем морозном воздухе девушка пришла в себя и порозовела. Она смотрела по сторонам и улыбалась. Полина же была невесела.
— Что случилось, дорогая? — спросил я ее.
— Ничего, просто все напрасно, — печально ответила она. — А я так надеялась, что Настя узнает запах.
И Полина рассказала мне леденящую историю о том, как убийца зажимал рот Насте и его ладони пахли каким-то странным запахом. Не то парфюмерия, не то мыло какое—то, но странный запах для мужчины. Вот они и решили перенюхать всю лавку, но не нашли ничего похожего.
Опять моя милая авантюристка лезет не в свое дело! Ну, чего ей стоило рассказать Кроликову об этом запахе? Может быть, в полиции есть химическая лаборатория для опытов. А Полина поступает, словно неразумный школяр!
Вот так, слегка препираясь, мы вошли в городской сад, где, несмотря на крещенский мороз, было довольно многолюдно. Вертелась расписная карусель, торговцы держали в замерзших руках петушков на палочках, а неподалеку раскинулся цирк-шапито.
При входе в цирк зазывала кричал зычным голосом:
— Заходите, не жалейте, грусть-тоску свою развейте! Здесь слоны и попугаи, кони ржут, собаки лают! Фокусники, акробаты — все тут бравые ребята! Есть борцы и силачи, клоуны и трубачи! За билет лишь заплатите и быстрее в цирк входите! Начинаем представленье — публике на удивленье!
Такие складные стишки, Алеша, что я их сходу запомнил.
Настя потянула Полину за рукав:
— Полиночка, я очень хочу в цирк, давай пойдем!
— Прекрасная мысль! — поддержал я ее и отправился за билетами.
Купив самые дорогие, я протиснулся сквозь толпу и провел моих спутниц на места во втором ряду около прохода.
Мы наслаждались представлением. Выступали дрессированные собачки, приведшие Настю в полный восторг. Полина смеялась над проделками клоуна, гуляющего по проволоке, а я залюбовался каучуковой женщиной. Вот бы с такой… Хотя нет, это я заговариваюсь.
Пока я предавался мечтам, Полина, явно чувствуя неладное, повернулась ко мне.
— Посмотрите туда, — она показала на выход с арены.
— Где?
— Вот там, в проходе, узнаете?
Я посмотрел туда, куда мне показывала моя спутница, но ничего толком не увидел.
— Ее надо найти! Идемте! — Полина поднялась с места.
— Барышня, сядьте! — зашипела на нее сзади возмущенная старушка. — Мне ничего не видно!
На арене тем временем каучуковую акробатку сменил фокусник в тюрбане, с огромными усами, торчащими вверх, как две пики, и с бородкой клинышком. Он махнул рукой, на сцену вынесли какие-то длинные ящики с отверстиями, и в тот момент, когда Полина выпрямилась во весь свой немаленький рост, он, неожиданно улыбнулся, раскланялся публике и подошел к нам.
— Прошу вас, мадам, — сказал он и протянул ей руку. А потом, обратившись к залу, громко сказал: — Я счастлив, что прелестная госпожа согласилась участвовать в таком опасном и увлекательном фокусе. Но уверяю вас — ни один волос не упадет с вашей головы. Передайте мне шляпку, пожалуйста.
Полина вышла на арену, а мы с Настей затаили дыхание. Я все еще сомневался в разумности этого шага, но Полина, повинуясь циркачу, уже укладывалась в узкий длинный ящик, из которого нам была видна лишь ее голова в шляпке и ступни в изящных сапожках.
Двое служителей вынесли на арену длинную пилу и встали около фокусника. Тревожно забили барабаны, и этот мерзкий шут стал перепиливать пополам улыбающуюся Полину. Я похолодел. Настенька вцепилась в меня и не сводила с арены взгляда. А этот наглый фигляр, разрезав пополам мою любимую женщину, вставил в прорези дощечки и раздвинул ящик. Ноги и голова Полины оказались на разных сторонах арены. А она продолжала улыбаться.
Но этим дело не закончилось. Те же служители выкатили на арену два высоких черных ящика, похожие на узкие шкафы. В каждый служитель внес по половинке Полины (как это ужасно об этом писать), запер дверцы и передал ключ фокуснику. Снова заиграла музыка, чертов Мефистофель хлопнул в ладоши, его помощники отперли дверцы шкафов, и на сцену выпорхнула девушка в шляпке Полины. Второй шкаф зиял пустотой.
Этого я не смог выдержать! Я выскочил на сцену, схватил мерзавца так, что на нем треснула его распроклятая мантия, и зарычал:
— Куда ты дел ее, аферист?! Немедленно верни мне Полину!
Публика хохотала, уверенная, что все именно так и было задумано. Фокусник испуганно озирался, пытаясь при этом еще и раскланиваться. На арену выбежали клоун и два крепких служителя. Клоун стал кувыркаться и пускать слезы фонтанчиками, а служители подхватили меня под локотки и препроводили с арены. Уже за кулисами я дал себе волю, орал и топал ногами так, что разве только львы не сбежались.
Конечно, ты можешь сказать, что это недостойно офицера, но когда у тебя на глазах сначала режут на кусочки любимую женщину, а потом прячут ее в шкафу, где она и исчезает, поневоле начнешь буянить!
Меня наперебой уговаривали:
— Господин офицер, успокойтесь, мы найдем вашу даму. Мы сами в недоумении, куда она могла подеваться из запертого ящика! Но мы ее найдем и вернем вам в целости и сохранности!
— В целости? — закричал я. — Я же своими глазами видел, как вы ее перерезали пополам!
— Это был фокус, иллюзия, обман зрения, — пролепетал испуганный фокусник.
— У всего зала обман?
Еще бы минута и бедняге не поздоровилось бы. Но тут я услышал откуда-то сверху знакомый голос:
— Ah, Nicolas, je vous admire, ma parole d'honneur.[10] С чего ты так разбушевался? Оставь артиста в покое — он ни в чем не виноват.
— Полина! — ахнул я. — С вами все в порядке?
Если не считать немного растрепанных волос и помятой юбки, моя спутница была цела и невредима. Ее лицо горело праведным гневом, и всем своим видом она напоминала Орлеанскую девственницу, гордо идущую навстречу своим врагам.
