Джанет Глисон - Гренадилловая шкатулка

С минуту я ошеломленно смотрел на дыру. И вдруг с содроганием осознал, что темная выпуклость на замерзшей глади водоема — это не обломки неживой природы. В пруду лицом вниз, раскинув в стороны руки и ноги подо льдом, лежал человек. Его черты были скрыты от меня, но по очертаниям фигуры и фасону одежды я предположил, что это мужчина. При попытке ухватить его я нечаянно разорвал на нем сюртук в нижней части спины, где теперь поблескивал в лунном сиянии полумесяц плоти.

При виде этого кусочка голого тела я почувствовал себя так, будто это я убил его. Я, как мог, закрыл тканью обнажившуюся плоть и отстранился. Громко дыша, я пытался сообразить, что мне дальше делать. От пережитого потрясения сердце расходилось, легкие раздувались, как мехи. В воображении всплыли страшные картины моих предыдущих находок. Что же это за место такое, где я обречен наталкиваться на трупы? Почему даже теперь у меня не хватает ума оставить мертвеца в покое, сделать вид, будто я его никогда не видел, и пойти своей дорогой? Но я был в плену собственного смятения. Мое сознание словно превратилось в ристалище, на котором боролись страх, гнавший меня прочь, и мое проклятое любопытство, приказывавшее остаться. Спустя несколько минут страх был временно побежден. У меня созрел план. Я посмотрю на лицо мертвеца, прикину, сколько ему лет, кем мог быть этот человек, затем вернусь в дом, сообщу о своей находке — и уеду, решил я.

Его голова на три четверти находилась подо льдом. Я попробовал поднять ее за волосы, потом взялся за нее обеими руками с боков и потянул изо всей силы. От многочисленных попыток у меня онемели пальцы, я вновь начал задыхаться. Но мои усилия ни к чему не привели: лед не поддавался, лицо мертвеца крепко сидело в замерзшей воде. Тогда я решил извлечь из пруда все тело. Давя в себе всякие чувства, я нагнулся, ухватился за туловище и рванул на себя. Безрезультатно. Тело, как и голова, безнадежно вмерзло в лед.

Несколько минут я стоял в растерянности, не в состоянии унять дрожь в онемелых руках, измученных ужасной и непосильной работой. В это мгновение в душу вновь закрался страх. Я осознал, что стою один в темноте рядом с трупом. А если в смерти этого человека тоже повинен убийца лорда Монтфорта? А вдруг и мне грозит опасность? Что, если в эту минуту убийца наблюдает за мной, выжидая подходящего момента, чтобы нанести удар? При этой мысли остатки мужества покинули меня. Сказав себе, что в одиночку невозможно вытащить мертвеца из пруда, что он застыл во льду так же прочно, как окаменелость в камне, я поспешил за подмогой.

Брезжил рассвет, когда я вернулся к пруду с тремя работниками, которые по моему указу принесли с собой кирки, зубила и с полдюжины длинных широких досок. Страх все еще переполнял меня, но я старался не выказывать своих чувств, да и близость других — живых — людей, звук их голосов действовали успокаивающе. Не смей думать об ужасах, заключенных в пруду, и об угрозе, таящейся в темноте, твердил я себе. Твоя задача сейчас — руководить работниками.

Лед затрещал, когда один из них осторожно ступил на скованную морозом водную гладь. Не зная, насколько глубоко промерз пруд, и не желая стать свидетелем еще одной трагедии, я остановил его и уложил несколько досок по краю пруда, создавая опору для веса. Второй работник соорудил для себя такую же конструкцию, а третий, стоя на парапете между ними, светил факелом. Мужчины взмахнули кирками и медленно опустили их на лед. Сотни блестящих осколков, окрасившихся в сиянии факела в желтый цвет, взметнулись вверх, словно сноп огней на некоем феерическом представлении.

Я стоял и наблюдал, не в силах отвести взгляд от мертвеца, которого они высвобождали из ледяного плена, не в силах забыть ощущение холодной плоти, к которой я прикоснулся. Из оцепенения меня вывел голос факельщика.

— Если б мы вчера тут не поработали, он, возможно, не вмерз бы так крепко, — сказал он, наклоняя факел так, чтобы свет падал прямо на труп.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, по-прежнему не отрывая глаз от разворачивающегося передо мной действа.

— С начала зимы это первый крепкий мороз. Вчера мы перевезли из пруда в ледник целую телегу льда. Не сделай мы этого, лед здесь был бы достаточно толстый и, возможно, выдержал бы его.

— А так лед провалился под его тяжестью, и бедняга утонул в замерзающей воде. Ты это хочешь сказать?

— Да, сэр.

Я содрогнулся, увидев, как один из работников вонзил острие своего орудия почти у самого плеча утопленника. Я опасался, что они могут промахнуться и изуродовать труп.

— Может, ты и прав, — отозвался я, глубже пряча руки в карманах в тщетной надежде согреть их. — Но мы не знаем, как он оказался здесь и утонул ли на самом деле. Пока тело не извлечено изо льда, делать выводы рано.

— Не только это странно.

— Что еще?

— Вчера вечером я проходил мимо этого места. Мне показалось, тут были какие-то люди. Они шли пригнувшись.

— Ты не подошел посмотреть?

— У меня не было фонаря, но я подошел немного ближе. Насколько я мог судить, они уже удалялись.

— В котором часу это было?

— В семь, может, в восемь. Точно не помню.

Я задумался. Примерно в это же время лорд Монтфорт покинул столовую и отправился в библиотеку.

— Ты слышал выстрел перед тем, как заметил силуэты? Он мотнул головой.

— Нет, не припомню.

— Скорей всего, это эль затуманил тебе глаза, — съязвил один из работников. Факельщик осклабился, покачал головой и невесело подмигнул приятелю. Как могут они подшучивать друг над другом в такую минуту? Сочтя его рассказ чепухой, я жестом приказал им не тратить попусту время и вновь приниматься за работу.

Трудились они споро. С ловкостью опытных скульпторов они теперь зубилами и кирками отсекали последние куски льда. Вскоре оба отложили инструменты и приготовились вытаскивать тело — нагнулись, собрались с силами, взяли труп за ноги и под мышки, поднатужились. Лед тихо затрещал, отпуская своего пленника. Под ним темнела черная, как сама смерть, вода.

Разумеется, с тех пор как я обнаружил мертвеца, я пытался представить, кто бы это мог быть. Мне пришло в голову, что он, возможно, каким-то образом связан со смертью Монтфорта: либо вторая жертва того же убийцы, либо сам убийца. Или это просто местный воришка, которому не повезло. Или еще один несчастный обитатель Хорсхит-Холла. Безусловно, мне было жаль беднягу, но я уже несколько оправился от потрясения, да и в присутствии работников мои прежние страхи притупились. Таким образом, с интересом праздного зеваки — и, вне сомнения, даже не думая о том, что этот человек может быть мне знаком, — я ждал, когда мне покажут его лицо.

Мужчины выпрямились и, осторожно ступая по доскам, понесли труп, держа его лицом вниз, из пруда. Дойдя до парапета, они остановились, потом медленно перешагнули через него и опустили тело на тропинку. И только когда оно коснулось земли, они перевернули его, и факельщик осветил лицо мертвеца.

Как описать тот чудовищный момент узнавания? Омерзение, ужас, горе, страх — все слилось во мне. Я содрогнулся, охнул, зажмурился, не веря своим глазам. Но еще один брошенный взгляд подтвердил невероятное. Я не ошибся. В голове моей царил сумбур. Как такое может быть? Это немыслимо! Немыслимо, но факт. Все это время я смутно слышал разговор работников, но их голоса доносились до меня будто из другой комнаты.

— Никогда его не видел. Он не из местных.

— Я слышал, на днях кто-то приходил в дом.

— Да, не повезло бедняге.

Я молчал. Присев на корточки возле мертвеца, я пристально рассматривал его лицо. В душе все еще теплилась надежда, что я ошибся. В глазах защипало, когда я понял, что никакой ошибки нет, что зрение не подвело меня. И тогда слезы потекли ручьем. Горе ослепило меня, я не мог вымолвить ни слова, а слезы все струились по щекам и капали на мерзлую землю. Факельщик, ожидая дальнейших указаний, глянул на меня и увидел страдание в моем лице.

— Вы знаете его, мистер Хопсон?

— Да, очень хорошо, — ответил я, не отрывая глаз от трупа. — Он был моим другом.

— Так кто же он?

— Его звали Джон Партридж, — ломким шепотом произнес я, не узнавая собственного голоса.

Я не стал говорить — не мог сказать, — что в человеке, который лежал передо мной и пустым взглядом смотрел ввысь, словно созерцая бесконечность, почти нельзя узнать моего друга. Его губы были синие, лицо белое, кожа пористая, покрыта коростой обледенелых волос, на одном виске небольшой лиловый кровоподтек. Ладонь правой руки, окоченевшей в согнутом положении, утопала глубоко в кармане — она не вывалилась, даже когда его доставали и несли из пруда. Глядя на друга, я внезапно почувствовал, что должен как-то облегчить его муки, которые он испытал в минуту смерти. Игнорируя голос разума, твердивший мне, что помочь ему уже нельзя, я вынул его руку из кармана и взял ее в свои ладони.