Кэндис Робб - Аптекарская роза
Вот поэтому Вульфстан и опасался, что никакой ошибки здесь не было. Что Николас с самого начала задумал приготовить отраву. Что он вознамерился убить пилигрима, того самого человека, который назвал его убийцей, того самого, кто надеялся, что Николас мертв; того, кто был уверен, что убил Уилтона еще десять лет тому назад.
Подозрения вконец доконали Вульфстана. Получалось, что, обвиняя другого, он пытался стереть собственную вину. Николас Уилтон не мог желать смерти пилигриму. Аптекарь ведь даже не знал его имени.
С другой стороны, Николас подробно расспрашивал о больном. Задавал вопросы, не имевшие никакого отношения к болезни. И Вульфстан рассказал ему все, что знал. Возможно, этого было достаточно.
Нет. Николас хороший человек. Немыслимо, чтобы он сотворил такое. Кроме того, какой у него мог быть мотив? У Николаса было все, что только мог пожелать смертный. Владелец аптеки, которому покровительствовали богатейшие жители Йорка, женат на красивой, благородной женщине, помогавшей ему в работе. Его единственное огорчение — отсутствие детей.
Вульфстан всегда считал, что его добродетель и чистые помыслы помогают ему в ремесле. Бог даровал ему самую чудесную профессию, ибо он доказал, что достоин ее.
Но теперь о чистых помыслах не могло быть и речи. По собственному неразумию он убил двух человек. И предпочел никому не говорить. Никто не должен знать, что эти больные умерли неестественной смертью. Молва могла уничтожить чету Уилтонов и, да простит его Бог, подорвать веру аббата Кампиана в своего лекаря. Он не мог так поступить, тем более с Люси Уилтон. Да и с собой тоже. Он не станет разрушать ее жизнь, после того как эта женщина подарила ему еще один шанс. А что касается его самого, то он знал, что отныне будет проявлять безмерное усердие.
Потому он и решил не делиться своими подозрениями ни с кем, кроме Люси Уилтон. Ей обязательно нужно присматривать за мужем. Лекарь опасался этого разговора, но она восприняла известие с поразительным спокойствием.
Вульфстан доверял Люси. Но он терзался виной в содеянном из-за собственной беспечности.
В таком состоянии ему не нужны были визитеры. И все же он вряд ли мог отказать в приеме тому, кто привез письмо от лекаря самого архиепископа.
Когда Оуэн появился в лазарете, Вульфстан отошел от рабочего стола, но даже не взглянул в глаза гостю.
Оуэн вручил ему послание.
Руки монаха дрожали, когда он взламывал печать и читал письмо. Оуэн заметил в глазах Вульфстана беспокойство, но оно исчезло, когда старик дочитал письмо до конца.
— Мастер Роглио. Да благословит его Господь за то, что он вспомнил обо мне. Я ничего особенного не сделал, всего лишь приготовил лекарство для архиепископа. — Вульфстан нахмурился. — Даже точно не помню, какое именно. У меня нашлись все составляющие, кроме мандрагоры. Я ее здесь не выращиваю, видите ли. Дьявольский корень.
Он потер щетину на подбородке, мысленно погружаясь в прошлое.
— Архиепископу понадобилось обезболивающее?
В глазах Вульфстана опять вспыхнуло беспокойство.
— Я вижу, вы кое-что смыслите в ремесле. Да, мандрагора избавляет от боли.
Оуэна не удивило, что монах так нервничает. Все-таки у него недавно умерли двое больных. Но бывший капитан лучников надеялся, что лекарь не откажется рассказать то, что знает.
— Я удивлен, что вы настояли на мандрагоре. Вы ведь знаете другое средство — аконит.
Монах побледнел.
— Разумеется. Но мастер Роглио сказал, что архиепископ темпераментен и легковозбудим, аконит мог подействовать на него как горячительное. Поэтому я послал к Уилтону — у него отличный сад, где растут почти все необходимые растения, — за растертым в порошок корнем и собственноручно приготовил лекарство. Да, так все и было. И благодаря такой малости мастер Роглио все еще помнит меня.
— Я познакомился с женой мастера Уилтона, — сказал Оуэн. — Она приготовила мазь для моего глаза.
— Николасу Уилтону повезло с Люси. Она много знает.
— Не сомневаюсь. Ее мазь оказалась гораздо лучше той, что я купил в Уорвике.
— Руки у нее золотые.
— Между прочим, окно моей комнаты выходит в сад Уилтонов. А вы часто пользуетесь их услугами?
Лекарь напрягся.
— Время от времени. — Монах вернулся к работе.
Оуэн оглядел комнату. Хорошо освещенное, теплое помещение, пропахшее лекарствами, которые монах смешивал за своим столиком и хранил в горшочках и склянках, расставленных по полкам вдоль стен. Камышовая подстилка на полу была свежей и сухой. На койках вдоль противоположной стены в этот день больных не было.
— Братья аббатства отличаются здоровьем, как я вижу.
— Не больше, чем обычно. Скоро начнется весеннее кровопускание. А до того всегда затишье.
— Никому не хочется лишний раз любоваться пиявками.
Вульфстан слегка улыбнулся.
— Да вы знаток человеческой природы.
— Пришлось им стать по должности. Когда-то я был капитаном лучников. — Оуэн решился на рискованный шаг. — Рад убедиться, что зимняя эпидемия закончилась.
Красные щеки покрылись пятнами. Рука нервно разрушила насыпанную горку порошка из фиалкового корня. Серое облачко поднялось к самому лицу Вульфстана, и он расчихался, закрывшись рукавом. Обойдя стол, он уселся рядом с гостем.
— Откуда вам известно об эпидемии?
Оуэн пожал плечами.
— Вчера вечером послушал разговоры в таверне. Самый верный способ узнать, что творится в городе. Народ обсуждал две похожие смерти, случившиеся в течение только одного месяца. Одна смерть — не показатель. Просто больному пришло время умереть. Но две смерти могли означать, что затем последует третья, четвертая, десятая…
Вульфстан прикрыл глаза и потер переносицу с видом утомленного человека.
— Прошло столько времени, что уже можно не беспокоиться. — Он покачал головой. — В любом случае две смерти означают только, что пробил час этих больных. Господь в своей милости призвал обоих, когда они стали пилигримами, то есть безгрешными. Эти смерти свидетельствуют о безграничной доброте Всевышнего.
Оуэн пожал плечами.
— Я бы предположил, что кончине обоих немало способствовало путешествие на север в зимнее время. Для меня самого дорога оказалась очень трудной, а ведь я на здоровье не жалуюсь.
Свет из окошка осветил лицо монаха, покрывшееся бусинами пота.
— И это тоже правда. Первый из паломников был не в том состоянии, чтобы путешествовать. Мне кажется, он понимал, что может встретить здесь свой смертный час.
Оуэн подметил особую нотку в голосе старого монаха.
— Вы хорошо его знали?
Вульфстан склонил голову и на секунду закрыл глаза, прежде чем ответить.
— Мы сдружились, пока я его лечил.
— Во время военной службы для меня это было самым тяжелым — потерять друга, за которого отвечаешь.
Вульфстан молча уставился на противоположную стену, глаза его увлажнились.
— Кому выпало оповещать родственников? Вам? — тихо поинтересовался Оуэн.
— Это сделал бы аббат Кампиан, но пилигрим предпочел не называть своего имени.
— Он не рассказывал вам о своем доме?
— Он так долго воевал, что я даже неуверен, помнил ли он свой дом.
Оуэн кивнул.
— Я очень хорошо это понимаю.
— Для солдата вы слишком чувствительны.
— Я заработал рану, которая полностью переменила мою жизнь.
Вульфстан сочувственно взглянул на повязку.
— А тот, второй пилигрим, который умер, Фицуильям. Он тоже приехал больным?
Вульфстан покачал головой.
— Отголоски беспутной жизни. — Потом он пристально посмотрел на Оуэна. — Откуда вам известно его имя?
— Оно прозвучало вчера вечером. Я потому и стал прислушиваться. Фицуильям тоже служил Ланкастеру. Я был в Кенилуорте, когда пришло известие о его смерти.
Монах выглядел удрученным.
— И как к этому отнеслись у Ланкастера?
— Говорили, что враги Фицуильяма остались с носом, не успев его прикончить. Но прошу меня простить. Кажется, я затронул неприятную для вас тему.
Вульфстан тяжело вздохнул.
— То, что умерли сразу два пилигрима, — не слишком хорошо для аббатства.
— Мы узнали только о смерти Фицуильяма. И сразу предположили, что его оставил умирать на дороге кто-нибудь из личных врагов.
Вульфстан опустил голову.
— Он был сорвиголова, — продолжал Оуэн. — О нем всегда ходили разные слухи.
— Заблудшая душа. У нас о таких говорят «рожден под темной звездой».
— Вы хорошо его знали?
— Я знал не его, а о нем. Он довольно долго прожил в аббатстве. Но до поры до времени ему удавалось обходиться без моего лазарета.
— Он вам не нравился.
— Я не знал его. — В голосе Вульфстана прозвучала нотка, предупреждавшая, что его терпению приходит конец.
