Лора Роулэнд - Синдзю
— Госпожа Глициния, господин? Зачем вам она? — Напыщенная речь была в ходу у проституток Ёсивары. — Ведь воин, столь мужественный и несравненный, как вы, без сомнения, предпочтет хрупкую девушку, едва достигшую цветения, не правда ли?
Алое Кимоно застенчиво прикрыла веером лицо. Жест был такой же заученный, как и слова. Товарки захихикали в ожидании.
Сано собрал в кулак всю свою выдержку. Если он отбреет шлюху, то хозяин рассердится и не пустит в заведение.
— Не хочу обидеть вас, госпожа, но мне нужно поговорить с Глицинией.
— Поговорить? Он пришел сюда разговаривать?! — прыснули девки.
Сано решил, что пора представиться.
— Я ёрики Сано Исиро из полицейского управления. Я должен переговорить с Глицинией по официальному делу. Не могли бы вы передать ей, что я здесь?
На Алое Кимоно его заявление не произвело ни малейшего впечатления, напротив, разозлило: выходит, она зря трудилась.
— Это в управлении все должны выполнять ваши приказания, ёрики. А я вам не слуга. Впрочем, если…
Пренебрежительный взгляд смерил с ног до головы. Надменная улыбка тронула уголки губ. Сано понял намек и потянулся за кошельком.
— Прошу вас. Это очень важно. Я должен поговорить о Нориёси.
При упоминании имени художника надменная улыбка растаяла. Девушка коротко кивнула и взмахнула рукой. Появилась служанка. Девушка шепнула ей на ухо. Служанка открыла дверь и поклонилась Сано.
— Идите за ней, — сказала Алое Кимоно.
В прихожей Дворца божественного сада Сано разулся и снял мечи: бывали случаи, когда бедная юдзё, спасаясь от насилия, хватала оружие самурая и кончала жизнь самоубийством.
В просторном зале женщины и мужчины, болтая и смеясь, возлежали на разбросанных по полу шелковых подушках. Одна дама наигрывала на самисэне известную любовную мелодию. Служанки сновали с подносами, уставленными закусками и чашками с саке. Подносы звенели от щедрых чаевых, Судя по одеждам, гуляли богатые купцы. Миновав зал, Сано вслед за проводницей вышел на веранду.
Перед ним открылся вишневый сад. Лужайки, каменные светильники, фигурный пруд, маленький храм на острове. Летом, наверное, здесь резвилось много компаний. Нынче сад был пустынен. Однако фонарики на зданиях вокруг сада — по одному над каждой дверью — мерцали. Из окон лился свет. Звучал тихий смех. Юдзё развлекали клиентов в интимной обстановке.
Служанка указала на дверь за левым углом:
— Здесь, господин.
Сано постучал. Подождал. Прислушался.
— Войдите, — откликнулся голос с преувеличенной радостью.
Сано отодвинул дверь и поклонился. У лакового туалетного столика на коленях стояла женщина.
— Добрый вечер, госпожа Глициния. От приветливости не осталось и следа.
— Я ожидала кое-кого другого. Кто вы? — В отличие от Алого Кимоно она говорила на чистом, без примеси диалекта языке.
Сано снова поклонился и назвал себя.
Глициния совершенно не соответствовала его представлению о подружке Нориёси. Он полагал, что та в возрасте, этакая мамочка для клиентов. Оказалось, Глицинии не больше двадцати лет. Юдзё высшего разряда. Роскошное кимоно в черно-белую клетку. Броское украшение в виде цветов лиловой глицинии и бледно-зеленых листьев, спускающееся по диагонали от левого плеча к подолу, наверняка очень дорогое. Удивительно широкие глаза, придающие прелестному лицу вызывающее выражение.
Просторная комната отражала высокий статус и оттеняла красоту юдзё. Великолепные вещи: шелковые одеяла и матрас, резные лаковые сундуки и шкафы, раскрашенные светильники. В алькове стояла селадоновая ваза с засушенной веткой зимней вишни, несомненно, работы настоящего мастера, на стене висел свиток с классическим китайским стихотворением, иероглифы выполнены неподражаемым каллиграфом из Киото.
— Я здесь по поводу вашего друга Нориёси, — сказал Сано, оторвавшись от изучения комнаты и переведя взгляд на женщину.
Ее глаза, влажные и яркие, потемнели. Резко отвернувшись к круглому зеркалу, стоявшему на туалетном столике, Глициния взяла гребенку и принялась укладывать волосы, поднимая длинную блестящую массу на висках и сооружая сложный пучок на затылке. Движения были медлительны и томны. Сано, несмотря на то что все его помыслы были сосредоточены на расследовании, нашел их в высшей степени эротичными.
— Я не хочу говорить о Нориёси. Я жду гостя. — Голос женщины задрожал. — Прошу вас, уходите. Сейчас же.
Печаль и отсутствие враждебности в голосе подсказали Сано, что скорбь, а не гнев является причиной грубых слов. Он помолчал, не желая раздражать ее спором, но и не собираясь пока уходить.
Глициния бросила гребень на пол и повернулась к Сано.
— Ну? Чего вы ждете? — В глазах блеснули слезы. — Если вы пришли сказать, что Нориёси покончил жизнь самоубийством из-за любви к какой-то глупой гусыне из высшего света и что его тело будет выставлено на обозрение зевак у реки… так это я уже знаю. Об этом болтают по всему кварталу. Оставьте меня в покое.
Сано решил быть как можно более откровенным:
— Нориёси не покончил с собой. Его убили.
Юдзё изумленно воззрилась на него. Тишину нарушали лишь звуки из соседней комнаты: мелодия самисэна и тихие поющие голоса мужчины и женщины. На лице Глицинии отразилось недоверие, потом удивление.
— Убили? — Голос упал до шепота. — Неужели правда? Откуда вы знаете?
— Этого я сказать не могу. — Сано не знал, насколько может ей доверять, и не хотел, чтобы известие об аутопсии распространилось по Ёсиваре. — Но это правда. — Он встал на колени перед ней. — Я хочу узнать, почему его убили и кто. Вы поможете мне?
— Каким образом?
— Расскажите все, что вы знаете о Нориёси: о его семье, об окружении. Что это был за человек? Кто были его враги, почему один из них захотел его убить?
Взгляд Глицинии устремился вдаль. Она начала пальцами расчесывать волосы. «Волнуется», — решил Сано. Но почему? Все вокруг говорило о любви — роскошная обстановка, разобранная постель с едва уловимым цветочным запахом, ярко-розовые губы. А изящные нежные руки! Сано поневоле представил, как они ласкают его, и беспокойно заерзал. Ему показалось, что в комнате стало жарко.
— Все считают, будто Нориёси был прожженным дельцом, — сказала Глициния. — Достаточно назвать его имя, и все показывают так.
Бросив взгляд через плечо, словно для того, чтобы удостовериться, нет ли поблизости посторонних, она хитро улыбнулась и изобразила сделку, беря у кого-то деньги и пересчитывая их. Вульгарная пантомима поразительно не соответствовала образу утонченной женщины. Тем не менее Сано понял, что собой представлял Нориёси.
— Однако со мной он был другим. — Помолчав, она перешла на шепот. — Я приехала в Эдо из провинции Дэва, мне исполнилось всего десять лет. Отец продал меня в бордель, потому что в тот год случился неурожай и он не мог прокормить семью: жену, меня и четырех моих братьев. Сначала я прислуживала в Божественном саду. Вы знаете, что это такое?
Сано кивнул. Молоденькие девушки без особых талантов фактически являлись рабынями в увеселительных заведениях. Они помногу работали: убирали комнаты, помогали на кухнях, были на посылках. И все за скудную еду и кров. Многие умирали, не достигнув зрелости. Выжившие становились служанками у юдзё или второразрядными проститутками. Немногие выбивались в юдзё, и единицы обретали свободу.
— Я познакомилась с Нориёси годом позже, когда он пришел к нам с картинками — мы должны были показывать их своим клиентам. Он задержался на кухне, чтобы попросить чаю, а я как раз чистила овощи. — Воспоминание вызвало у Глицинии легкую улыбку. — Он спросил, как меня зовут и откуда я родом. Наверное, он понял, что я голодна. Я была такой худой — кости выпирали. — Она коснулась ключицы. — И волосы начали выпадать.
После этого он всякий раз, когда никто не видел, давал мне еды. Я боялась, что он перестанет приходить, но нет. Я поправилась. Волосы отросли. А Нориёси стал ходить со мной, когда меня посылали по каким-нибудь поручениям, с ним было весело, он часто шутил. Между прочим, он учил меня двигаться, улыбаться, разговаривать с мужчинами. Похоже, я преуспела. Однажды хозяин сказал, что мне больше не нужно работать на кухне. Он велел служанкам одеть меня в красивую одежду. И с тех пор… — Она обвела рукой комнату.
— Понимаю.
Нориёси взглядом художника уловил возможности Глицинии и спас от жестокой судьбы. Но не даром: наверняка он пользовался ее услугами. Сано посмотрел на вырез кимоно, на развилку упругих бугорков. В паху заныло. На миг Сано позавидовал покойнику.
Глициния нахмурилась:
— Я знаю, о чем вы подумали. Но вы ошибаетесь. Нориёси никогда не был моим любовником. Знаете, он предпочитал мужчин.
«Все-таки», — подумал Сано, вспомнив эскиз на столе художника.
