Евгений Сухов - Король медвежатников
— Как же мне не знать, если об этом говорит весь Париж! — удивилась в свою очередь Луиза. И, слегка нахмурившись, продолжала: — Только ты бы не связывался с ними со всеми. Не принесут эти деньги нам счастья.
Марсель с ужасом посмотрел на жену — может быть, она знает то, что ему просто недоступно, ведь ее бабушка была самая известная колдунья в городе.
— О чем ты говоришь! — воскликнул Марсель. — Я художник! И должен рисовать то, что нравится людям!
— А ты знаешь о том, что Иннокентий III балуется с женщинами? А из монашек он набрал себе целый гарем!
— С чего ты это взяла? Женщина! Иннокентий III — святой человек. Тебе бы надо было видеть его вблизи — у него невероятно грустные глаза. Тогда бы ты поменяла о нем свое мнение.
— Если бы это был его единственный грех, — с жаром начала спорить Луиза. — Весь Париж говорит о том, что он забавляется с молоденькими мальчиками. И после каждой вечерней службы к нему доставляют их по целой дюжине!
— Женщина, ты хоть знаешь, о чем ты говоришь! — потряс Марсель руками. — Папа Иннокентий III — воплощение святости! Если бы ты видела, с каким восторгом его встречал весь Париж!
— Им нечего делать, вот поэтому они и столпились! — возразила Луиза. — А я по горло занята домашними делами. Ой, господи! — всплеснула полными руками женщина, метнувшись к очагу. — Из-за тебя у меня сгорел яблочный пирог.
* * *Картины были готовы ровно через месяц. Закрывшись в мастерской на окраине Парижа, Марсель писал их с утра до позднего вечера, прерываясь только на обед и короткий сон. А когда наконец был сделан последний штрих, он бросил кисточки в горшок с горячей водой и, завалившись на сундук, проспал почти сутки.
Поначалу Марсель хотел показать картины Луизе, но, подумав, решил немного повременить. Женщины не способны во всех тонкостях вникнуть в таинства искусства. По своей божьей сути они существа менее совершенные, чем мужчины, их удел — рожать детей и простаивать у печи. После некоторого размышления на роль эксперта Марсель решил пригласить своего деда, почти столетнего старца, повидавшего на своем долгом веку всякое, как хорошее, так и плохое.
Перешагнув порог мастерской, старик неподвижно застыл перед двумя картинами. Взгляд у деда был холодный, неподвижный, а в черных, глубоко посаженных глазах как будто бы пряталась какая-то колдовская сила. Марселю вдруг показалось, что помещение в этот момент сделалось маленьким, а еще через минуту все пространство вдруг неожиданно уменьшилось до размеров темных пронзительных стариковских глаз.
— Что скажешь, дед? — осмелился поторопить своего первого зрителя Марсель.
— Узнаю, — неожиданно улыбнулся старик. — Мадонна у тебя вылитая Луиза. С нее рисовал?
— Верно, — смущенно согласился художник.
Неожиданно взгляд старика посуровел:
— Она держит на руках сына… А ведь его может и не быть, не поторопился ли ты с ним?
— Что ты такое говоришь, дед! — не на шутку вспылил Марсель. — Я же твой внук.
— Поэтому и говорю, — мягко заметил старец. — Ты дальше смотри!
Как считал сам Марсель, сцена Страшного суда ему удалась. В самом верху он изобразил Бога Отца с распростертыми руками, под ладонями у него парили ангелы, а вот ниже, в разверзнутой тверди, можно было рассмотреть падших ангелов, подкладывающих щепы в костер, на котором стоял огромный котел, а из него торчали головы срамных грешников.
Особенно удачным Марсель считал подбор красок. Яркие, очень сочные, они разительно контрастировали между небесным сводом и землей. А хорошо выписанные лица придавали картине еще большую реалистичность.
— Ну, как? — заметно волнуясь, спросил Марсель, когда дед отошел от полотна.
— Сожги картину, — просто отвечал дед, — чтобы беды не принесла.
— Дед, что ты такое говоришь, — вскипел Марсель. — Я — художник! Эти картины — лучшие мои работы. Я даже не знаю, сумею ли я сотворить нечто лучшее за всю свою жизнь!
— Ты сотворишь лучше, если уничтожишь эти картины, — мягко убеждал его дед.
— Я не верю тебе! — закричал Марсель в отчаянии.
Старик оставался совершенно спокоен.
— Если ты не веришь мне, тогда пусть нас рассудят карты, — сказал он.
Дед никогда не расставался с картами для гаданий. Он искренне верил, что они унаследовали магию Древнего Египта. Засаленные, затертые до дыр, карты провели с ним едва ли не половину жизни, и доверял он им куда больше, чем собственным ощущениям.
Зная характер деда и то, что он не отстанет от него до тех пор, пока не разложит пасьянс, Марсель только пожал плечами и произнес:
— Давай, если желаешь.
Пальцы у старика были тонкие и длинные, с огромными пигментными пятнами. Кисти напоминали высохшие коренья, но карты он перемешивал ловко и слаженно, как если бы занимался этим делом всю жизнь. В общем-то так оно и было в действительности.
Дед гадал на старших Арканах. Так он поступал только в особых случаях, и сейчас, по его мнению, повод для этого был серьезный.
Первой картой выпала «двойка». Брови у деда слегка дрогнули, затем на стол легла «десятка», и, перетасовав карты еще разок, он вытащил из середины «безумца», помрачнев окончательно.
— Что ты скажешь? — потревожил Марсель вопросом пригорюнившегося деда.
— Первой картой у тебя идет «двойка», следовательно, твой шанс на успех невелик. Возможно, им даже не сумеют воспользоваться другие, чтобы помочь тебе. Карта эта проклятая. Вторая карта — «десятка». Это очень много! Значит, и преграды у тебя будут очень большие. Третьей картой тебе достался «безумец». А это говорит о том, что только ненормальный человек может взяться за такой заказ. — Дед собрал карты в колоду. — Тебе этого достаточно?
— Меня не удержат твои пасьянсы! — горячо отвечал художник. — Заказ мне сделал сам папа римский!
— Но я еще не сказал тебе главного, — с грустью проговорил старик. — Такой расклад карт означает только одно — смерть! И каждый человек, который притронется к этим картинам, обязательно умрет!
Марсель побледнел. После некоторого раздумья он произнес:
— Меня все равно это не остановит… Я выброшу твои карты! — Марсель в ярости ухватил колоду.
— Остановись, Марсель! — в ужасе поднял руки дед. — Если ты это сделаешь, ты тогда не проживешь и одного дня.
Художник застыл в центре комнаты с поднятой рукой, а потом почти брезгливо бросил карты на стол:
— Забери их… Я покажу картины Луизе. — Марсель принялся сворачивать холсты. — Ты ничего не понимаешь в живописи. Луиза — умная женщина, она непременно оценит!
— Я бы тебе посоветовал не делать этого, — печально произнес старик. — От нее ты услышишь то же самое.
Будто и не дед сказал, а египетский сфинкс предостерег. Марсель перекрестился и вышел из дома.
Когда Луиза стояла у печи, то весь остальной мир для нее как бы переставал существовать. Она то наклонялась, демонстрируя невольному свидетелю свой гибкий стан, то, взяв в руки ухват, снимала с плиты раскаленный горшок. И Марсель подумал о том, что неплохо было бы запечатлеть ее на полотне именно такой. Момент следует выбрать наиболее удачный, когда она несет в руках горшок с вареной репой. Голова ее будет слегка приподнята, чтобы жаркий пар не опалил лицо, а полная грудь будет выгодно выдаваться вперед, причем руки будут обнажены по самый локоть, и каждый сможет увидеть ее прекрасные предплечья.
— Луиза, — нежно позвал Марсель.
Женщина встрепенулась, едва не выронив ухват.
— Ох! — облегченно вздохнула она. — Как ты меня напугал!
— Я бы хотел показать тебе свои картины.
Луиза удивленно посмотрела на мужа, а потом произнесла:
— Ты никогда не делал этого раньше.
— Я знаю, — виновато произнес Марсель, — но сегодня особенный день. Так ты хочешь взглянуть?
— Покажи, — неожиданно легко согласилась Луиза, вытирая руки о передник.
Марсель развернул полотно на столе, прижав края кухонными ножами. Некоторое время Луиза смотрела на холст молча, потом ее подбородок дрогнул, а из крупных глаз выкатились две слезы.
— Ты почему плачешь? — испугался Марсель.
Луиза вытерла пухлой ладошкой мокрые щеки, после чего произнесла:
— Я не думала, что ты способен на такую красоту.
Вот кто оценил его работу по-настоящему. Верно говорят, что женщины чувствуют сердцем. Как он был не прав, что не показывал ей своих работ раньше.
— Я еще и не на такое способен, дорогая, — скручивая холсты, отвечал Марсель. — Сам папа римский пустит слезу, когда увидит мои картины. Это только самое начало моей карьеры! Мы с тобой будем очень богаты!
— Но епископ еще даже не выплатил тех денег, которые обещал.
— Он никуда не денется, когда увидит мои картины, — торжественно произнес Марсель.
