Ледяной ветер Суоми - Свечин Николай
– Да почитай, больше ничего. Мой собеседник добавил, что основные силы резерва находятся не здесь, а в Эстерботнии. Поясните новичку, что за этим стоит? Это ведь одна из провинций Финляндии. Почему главные силы прячут именно там? А не в Лапландии или Сатакунте?
Генерал-майор ответил не задумываясь:
– Лапландия далеко, прятать там силы не нужно, поскольку мы и тут, у себя под боком, ничего не разглядим. Нас просто не пускают в те сферы, которые финны засекретили. А Эстерботния, или, как еще говорят, Остроботния – самая большая историческая область Суоми. И там к русским относятся хуже, чем где бы то ни было.
– Отчего же?
– Так сложилось за минувшие столетия. Еще в ходе Северной войны Петр Первый жестоко обошелся с жителями Эстерботнии и соседних с ней приходов. Те пытались противиться фуражировке войск. Или, называя вещи своими именами, насильственным реквизициям… Нрав у государя был крутой, и он велел разгромить непокорные селения. Их просто сожгли, а четыре тысячи жителей отослали в Тобольскую губернию. Назад оттуда никто не вернулся…
Лыков опять, уже в который раз, почувствовал, что неприязнь финнов к русским возникла не на пустом месте. А Новиков продолжил:
– Четыре тысячи для маленького народа – это огромное количество. Всего, считая убитых, население уменьшилось на треть. Провинция надолго пришла в упадок. А спустя годы, в тысяча восемьсот девятом, уже после присоединения Новой Финляндии к России, там вновь вспыхнули крестьянские восстания. Появились даже партизаны, которые нападали на воинские команды. И опять запылали деревни, а люди пошли этапом в Сибирь.
– Вернулся хоть кто-то?
– Нет, никто. Родня, потомки помнят их всех поименно. Сто с лишним лет прошло, а вот гляди ж ты. Мы, русские, наверное, уже забыли бы дедов-прадедов, пахали бы землю. А эти помнят. Лютеранская церковь требует, чтобы верующие умели читать Священное Писание, именно поэтому здесь поголовная грамотность. И, как следствие, долгая память.
Собеседники помолчали, потом Новиков будто очнулся:
– Это все, что вам удалось узнать?
– Увы. Близко меня не подпустят, так, крохи…
– Есть ко мне вопросы или просьбы?
– Есть, Павел Максимович. Генеральный комиссар криминальной полиции господин Кетола спросил меня давеча, что я делал перед приездом сюда в кабинете у барона Таубе.
– Вот как? Даже это им известно? И что я говорил!
Статский советник отодвинул пустой стакан:
– Я, признаться, не верил, что вы тут все под лупой. Но, похоже, наблюдение поставлено хорошо. Человек в Гельсингфорсе знал, что я встречался с генералом Таубе и полковником Свечиным. И спросил в лоб, нет ли у меня тайного задания помимо официального. Они подозревают, и, стало быть, я тоже буду под наблюдением.
– Обязательно, – подтвердил Новиков. – Привыкайте, тут так устроено. Но…
– Откуда Кетола узнал о встрече? Когда я уходил от Виктора Рейнгольдовича, к нему зашел полковник Энкель.
– Из Огенквара?
– Да, тот самый. И он финляндец, – Лыков сделал значительное лицо. – Чуете? Никто, кроме него, не мог сообщить им о встрече. А еще Кетола назвал Свечина врагом их независимости.
Новиков задумался:
– Энкель… Наш офицер, Генерального штаба полковник… Допущен ко всем секретам… Не хочется в это верить.
– Но другого объяснения осведомленности криминал-комиссара я не вижу.
– Видимо, вы правы. Хотите, чтобы я сообщил об этом подозрении генералу Таубе?
– Да, и шифром!
– Само собой, не закрытку[34] ему пошлю, – в очередной раз хмыкнул Павел Максимович. – Это все?
– Нет. Прибыл ли штабс-капитан Насников?
– Прибыл и вчера же убыл. Я послал его на побережье, в район острова Лонгхольм. Там проходит секретный фарватер Балтийского флота, которым могут пользоваться даже линейные корабли. А место сложное: подводные камни и банки. Когда финские лоцманы отказались подчиниться нашим морякам, их заменили каспийцы. Ну, вы слышали уже об этом… И местные чичероны оказались устранены от военных секретов. Так вот, Лонгхольм – необитаемый остров, небольшой, но очень удачно расположенный. Там пасутся овцы, а людей нет, только пастухи приплывают раз в неделю проведать стадо. И они заметили, что кто-то их овец подъедает. И дрова из поленницы изъяты, много дров. Кому они понадобились на необитаемом острове?
– Шпионам, – констатировал сыщик. – Или шведским, или германским. Каких у вас больше?
– КРО Петербургского военного округа подозревает в шпионстве двенадцать шведских подданных, – ответил по памяти генерал. – Вот месяц назад поймали на Красносельских лагерных сборах лейтенанта Эссена из их гусарского полка. Он фотографировал отдельные эпизоды маневров аппаратом, вынутым из потайного кармана. Сцапали голубчика и выслали домой пинком под зад.
– А немцев сколько насчитал Ерандаков?
– Много больше – аж девяносто одного.
– У тевтонов перевес, – констатировал сыщик.
– Верно, – кивнул начальник штаба. – А вы знаете, что такое искровой телеграф?
– В общих чертах да.
– А что такое пеленгатор?
– Нет.
Генерал-майор объяснил статскому советнику:
– Обычный телеграф, проводной, мы давно уже забрали из-под контроля финнов. Иначе в случае беспорядков войска остались бы без связи. Сепаратисты в ответ начали активно развивать сеть станций искрового беспроводного телеграфа. Их приемно-передающие антенны стоят тут повсюду. Эту сеть правительство не контролирует. Но в штабе Балтийского флота на должности флагманского радиотелеграфиста служит капитан второго ранга Ренгартен. Он изобрел устройство, которое весьма точно может засекать работающие на волнах радиостанции. У них это называется – пеленговать, поэтому прибор именуют пеленгатором. Аппараты Ренгартена установлены на всех крупных береговых радиостанциях флота. И там засекли неизвестную станцию, которая регулярно выходит в эфир… с острова Лонгхольм. Или из его окрестностей.
– Ага! – воскликнул сыщик. – Разведывательная группа с рацией? Ведет скрытное наблюдение за фарватером и рисует его на своих картах. Так?
– Похоже на то. Вот я и послал Насникова туда. Пусть обшарит остров и выкурит этих гадов из их нор.
– Давно там шпионы?
В ответ на этот невинный вопрос генерал-майор взвился:
– Давно, леший их задери! Я поднял переписку и выяснил, что коронный ленсман еще в июле прислал в штаб корпуса рапорт о пропаже овец и дров с необитаемого острова. Затем еще два. Мои раззявы смеялись над ним и подшивали рапорты в папку. А мне не сообщали. Финн отнесся к своим обязанностям добросовестно и честно. Но русские офицеры крутили пальцем у виска… Идиоты!
– Я могу познакомиться с офицером, отвечающим в корпусе за контрразведку? – спросил Лыков.
– Он убыл на лечение в Петербург, минимум до середины октября, – разочаровал его начальник штаба. – Это капитан Левашов. Но он такой… звезд с неба не хватает. Именно Левашов и смеялся над рапортами ленсмана.
– А кто вместо него?
– В штабе никого больше нет, сами знаете, какие штаты у военных.
– Как и у нас, – вставил сыщик. – Экономим копейки, а теряем рубли.
– Вот-вот, – сварливо подтвердил генерал-майор. – Но в столице наконец-то догадались. Виктор Рейнгольдович – умная голова! Он выяснил, что бывшие воинские начальники в Финляндии после отмены воинской повинности сидят без дела, а жалованье получают. Двенадцать окружных управлений плюс управление коменданта города Торнео.
– Да, Ерандаков мне говорил, он хочет привлечь их к делам контрразведки.
Павел Максимович отмахнулся:
– У Ерандакова своих идей не было сроду. Он холуй Сухомлинова и интриган. А у Таубе мыслей – на троих! Это он придумал насчет забытых воинских присутствий. Мы стали перебирать тамошних офицеров. Они ведь знают здешний уклад жизни. Готовые контрразведчики. И среди них обнаружили человека, наиболее подходящего для секретных дел. Это подполковник Казанцев, звать Дмитрий Леонидович. Служил в Гельсингфорсском окружном управлении, владеет обоими местными языками. Выходец из Четвертого Финляндского стрелкового полка. Способный! Вот с ним вам надо познакомиться, он будет хорошим помощником. Я ему прикажу… когда вернется с побережья. Он уехал в Гангё, там тоже засекли неизвестную радиостанцию. Ну, теперь все?
