Лабиринт Ванзарова - Антон Чижъ
– Сделаем, не сомневайтесь.
– Слух пустите: исчез, куда делся, неизвестно.
– Это можно…
Она встала, браунинг придерживала у юбки.
– Утром господин растрепанного вида посылку вам оставлял?
– Не было такого, – твердо ответил Обух.
– Верю, – сказала она, помахав браунингом. – Не прощаюсь. Скоро свидимся.
Дверь захлопнулась. Из лавки слышалось, как постанывает раненый.
Обух задумался, что теперь делать: не исполнить приказ нельзя. И с Корпием расставаться жаль. Может, собрать ребяток да порешить дерзкую девицу? Нет, это не выход. Только хуже будет. Поразмышляв, Обух понял, что в этот раз попался накрепко. Держат его крепче тюремных замков. Не сбежать, не выбраться.
16
Пристав Хомейко так обрадовался, что Ванзаров освободит от своего присутствия, что предоставил полицейскую пролетку. Лебедеву тоже срочно понадобилось вернуться к себе. Кабинет и лаборатория его находились в Департаменте полиции. Аполлон Григорьевич втиснулся между Ванзаровым и свободным местом, устроил саквояж на коленях и приказал полицейскому, сидевшему вместо кучера, трогать. Пролетка неторопливо покатила по набережной реки Фонтанки, миновала здание Министерства внутренних дел, которому Лебедев отдал салют, и свернула по Чернышеву мосту на другой берег. До департамента было недалеко.
Ванзаров молчал, глядя в черную шинель сидевшего на козлах. Аполлон Григорьевич мучился желанием поболтать, но друг его, как нарочно, воды в рот набрал.
– Откуда знали, что извозчик сбежит? – наконец не выдержал он. – Первый случай в мировой истории, когда ванька отказался от денег. Чую очередное жульничество. Наверняка подговорили, друг мой?
– Страх сильнее жадности, – ответил Ванзаров, не повернув головы.
Лебедев не понял, к чему эта мудрая мысль, но признаться не захотел.
– Можно считать дело решенным, – сказал он, подпихнув Ванзарова плечом.
Чиновник сыска не дрогнул и покачивался вместе с пролеткой.
– Вы полагаете?
– Друг мой, вы наверняка уже догадались. Преступники очевидны.
– Вы полагаете? – повторил Ванзаров.
– Это вы полагаете, – с некоторой досадой вернул Лебедев. Когда Ванзаров впадал в состояние сонной апатии, это означало, что он бродит по тропинкам мысленных дебрей. Проникнуть в них или понять, о чем он думает, не было никакой возможности. Что сильно раздражало криминалиста. – Не смейте сказать, что не знаете подозреваемого.
– Как прикажете, – согласился Ванзаров и покорностью раззадорил окончательно.
– Конечно, знаете! Как там ваши простые вопросы: кто самый верный подозреваемый? Кто еще, как не вдовушка с глазками похотливой кошки. Устала от старика, заманила его в ловушку и разделалась.
– Простой вопрос: это она пришла в магазин ночью?
– Конечно, она!
– Она придержала руку Морозова, чтобы тот задохнулся?
– Женской силы хватит, – заявил Лебедев так, что сомневаться было грех. – Ловко придумала, шельма: предложила мужу пикантное развлечение не дома, а в лавке. Для повышения градуса. Дескать, давай, милый муженек, украсим скучную жизнь яркими эмоциями. Ты иди первым, приготовь все для утехи, я позже подойду. Вам в новинку, но я с такими шалунами встречался…
– Она разбила зеркало, но, обнаружив осколки, чуть не загрызла приказчика?
– Обман и притворство. Все врет, шалунья… Врет про зеркало, изображая невинность… Врет, что легла спать. Она была в магазине. Для нее Морозов оказался в неглиже…
– Несомненно, врет, – ответил Ванзаров.
– Ну вот! – обрадовался Аполлон Григорьевич.
– Врет и скрывает что-то иное.
– Это почему же?
– След, который остался на полу от сапога, кажется, флотского. Полоска мусора сметена полой длинной шинели до пят, вероятно, старого покроя. Полагаете, мадам Морозова для тайных утех переоделась в сапоги и шинель?
Лебедев набрал в легкие воздух, чтобы ответить мощно и окончательно, но пришлось выдохнуть. Аргументов что-то не нашлось.
– Убийца очевиден: сынок, которого Морозов выгнал, вернулся и покончил с ним, – с жаром заявил он. – А всего вернее: сынок сговорился с молодой вдовушкой убить отца и жениться на ней! Наверняка оба пылали страстью. Заманили похотливого старика и прикончили…
Ванзаров обернулся к другу, который разошелся не на шутку.
– Любовь к театру до добра не доводит.
Фыркнув, Лебедев всем видом показал, что обижен до глубины души. Обижались даже кончики его усов. Странно другое: прежде он не позволял себе высказывать версии расследования. Держался исключительно фактов криминалистики. Что же случилось?
– Аполлон Григорьевич, что вы пытаетесь мне сказать?
Вопрос был задан тоном, будто покорный ученик отвесил поклон учителю. Лебедев забыл про обиды.
– Дайте вы этим негодяям завернуть дело на самоубийство. Не лезьте в него, поверьте моему опыту: дурно пахнет… Забудьте и отпустите…
Ванзаров молча смотрел в черную шинель возницы. Подождав, Лебедев убедился, что упрямство чиновника сыска не исправить, не сломить. И ничего не поделать.
– Ну и зачем вас директор департамента призвал? – с досады спросил он.
– Поверите, если скажу, что не имею ни малейшего представления.
– Может, сообщат о назначении начальником сыска?
– Невозможно.
– Отчего же… Давно заслужили… Не все же дуракам начальством быть.
– Шереметьевский знал, что меня вызовут к Зволянскому, старательно нахваливал директора департамента. У меня ни единого предположения.
Лебедев только рукой махнул.
Пролетка подъехала к парадным дверям Департамента, над которыми возвышался кованый козырек, а перед ними мерз пожилой швейцар. Аполлон Григорьевич соскочил и вошел первым, будто не желал больше иметь с Ванзаровым ничего общего. Об этом сообщала его могучая спина.
Поднявшись на второй этаж, Ванзаров вошел в приемную директора. Секретарь Войтов поднялся из-за стола, вежливо поклонился. Такое почтение предназначалось далеко не каждому посетителю. Чиновнику сыска было сказано, что его ожидают. Ванзаров не дал себя уговаривать, толкнул тяжелую дверь кабинета и вошел.
Директор Зволянский был занят важнейшим государственным делом: разглядывал в окно заснеженную набережную с Инженерным замком. Обернулся на шум. В первое мгновение, когда он увидел Ванзарова, на лице его мелькнула тень брезгливости, какую испытывает благородный человек перед чем-то мерзким, с зажившими шрамами и плохо отросшим ежиком волос. Про усы и говорить нечего. Однако в следующий миг Сергей Эрастович вполне овладел собой, изобразил дежурное радушие, сообщил, как рад видеть, и предложил садиться за стол совещаний, который составлял с рабочим столом директора букву «Т».
Сев напротив господина со шрамами, Зволянский не знал, как начать разговор. Осведомился: получили ли чиновники сыска на «гуся», как настроение и о прочей ерунде. Ванзаров отвечал кратко, как положено почтительному чиновнику. То есть ничем не помог Сергею Эрастовичу выпутаться из затруднения. Наконец не осталось тем, чтобы тянуть время.
– Господин Ванзаров, прошу ответить откровенно, – взялся он сразу, будто перескочил через пропасть. – Вы уверены, что тот… тот самый… ну вы меня понимаете… тот прибор… погиб окончательно?
По какой-то причине Зволянский не хотел произносить вслух «машина страха» и тем более machina terroris.
– Никаких сомнений, господин директор, – ответил почтительный чиновник, про себя думая, что из-за такой ерунды его бы не стали вызывать на личную аудиенцию.
– Ошибки быть не может?
– Никак нет.
– Уверены?
– Могу ручаться, аппарат уничтожен, – ответил Ванзаров настолько честно, насколько его спросили.
Зволянский изобразил барабанную дробь пальцами по столу.
– Что ж, тем лучше, – сказал он. – В таком случае для вас будет новое поручение. Прошу учесть: строго конфиденциальное. Ни ваш начальник, ни кто другой не должен знать, в чем оно состоит на самом деле. Вам ясно?
– Так точно, – ответил Ванзаров завзятым служакой. Разве каблуками не щелкнул.
– Перейдем к сути вопроса…
И Сергей Эрастович изложил все, что вчера узнал от вышестоящего лица.
Слушая со всем почтением, какое мог изобразить, Ванзаров подумал, что интерес в высших кругах империи к шарлатанству растет быстрее, чем строительство крейсеров. Ничем другим объяснить поручение от самого директора Департамента полиции невозможно: изучить аппарат телепатического угадывания мыслей. Уж лучше бы там фокусами интересовались или индийских факиров приглашали. От них больше пользы.
Закончив рассказ, который нравился ему как стухшая селедка, Зволянский не заметил в лице чиновника сыска ни удивления, ни интереса. Будто каменная стена с зажившими ранами. Чего доброго, откажется. Что тогда делать?
– Что-то смущает, господин Ванзаров? – строгий начальственный тон был нужен.
Искренно ответить нельзя. Просто невозможно. Совсем не из страха подать в отставку. Ванзаров старался не показать Зволянскому, как глупо выглядит секретное поручение. А еще полиция, хребет империи называется. Чем должны заниматься? В какие игры играть?
– Никак нет, господин директор, – ответил он, немного затянув паузу. – Еще один чудесный аппарат и изобретатель.
Сергей Эрастович развел руками, показывая, что и он бессилен.
– Как видите… Могу рассчитывать, что подойдете к делу добросовестно?
– Так точно, – последовал ответ, который снял груз с души Зволянского. – Позвольте уточнения?
– Конечно,
