Пылающий символ. Том 2 - Анна Князева
Когда прошли иноземцы, преторианцы построились в колонну и покинули цирк.
Елена спросила у матроны:
— Триумф закончился?
— Как бы не так! — воскликнула та. — Сейчас пойдут наши храбрые воины, которые отличились в сражениях.
Знаменосцы пронесли мимо трибун штандарты героических легионов, когорт и ауксилий. Военные шли, печатая шаг, одетые в начищенные доспехи и шлемы с плюмажем. Каждый легион выкрикивал свою кричалку, стараясь быть громче других. Но иногда, по команде, все одновременно орали во всю силу легких:
— Аве, император! Аве, Аврелиан!
От этого крика закладывало уши, и приветствие разносилось далеко за пределы Большого цирка.
После военных прошла колонна полуголых мускулистых гладиаторов. Им предстояло биться во славу Юпитера в течение последующей недели празднеств.
Aniello Falcone — Roman athletes, circa 1640
Слегка порозовев, матрона заметила:
— Говорят, Аврелиан выставил восемьсот пар гладиаторов! Цены на пот наверняка упадут!
— На что? — переспросила Елена.
— А ты разве не знаешь? — матрона перешла на шепот. — Пот гладиатора делает кожу молодой. В пятьдесят можно выглядеть юной девушкой!
— Тогда бы и гладиаторы не старились, — резонно возразила Елена. — Но ведь это не так!
В ответ на ее слова матрона поджала губы и отвернулась.
Триумфальное шествие замыкали сенаторы и консулы Рима. Они принимали участие отнюдь не по своей воле, а по приказу императора, поэтому у многих были недовольные лица.
— Куда теперь направится процессия? — поинтересовалась Елена.
Матрона поднялась со скамьи и, прежде чем уйти, сообщила:
— Шествие обогнет Палатинский холм и поднимется на Капитолий, чтобы принести жертвы Юпитеру.
В каструм Елена возвращалась по украшенным улицам Рима. Прохладное ноябрьское солнце нежно касалось ее лица.
Двери храмов были открыты, внутри курились благовония, и жрецы тянули благодарственные гимны. Из харчевен раздавались звуки веселой музыки. Нарядные горожане беззаботно прогуливались, создавая иллюзию мира и благополучия.
Boulanger, La promenade e sure la voie des tombeaux, à Pompei, 1869
Елена свернула из переулка на широкую улицу и увидела над крышами домов столб серого дыма, подсвеченный последними лучами заходящего солнца. Он возвестил о том, что церемония триумфа закончилась, и Аврелиан отбыл в свой дворец на Палатинском холме.
Предъявив часовому пропуск, Елена прошла через ворота в каструм претория. Здесь, в казармах для офицеров они с Констанцием и маленьким сыном занимали две неблагоустроенные комнаты.
Елена и Константин приехали в Рим всего несколько дней назад. Кроме кучера Оригена с ними прибыли няня и горничная. Показывая жене квартиру, Констанций был очень горд тем, какое замечательное жилье сумел получить. Елена же, привыкшая к лучшим условиям, пришла в неописуемый ужас. Она стояла посреди обшарпанной комнаты, где на сундуках сидели растерянные рабыни, и двухлетний Константин с недоверием глядел на бородатого незнакомца — своего отца. Елена ничего не сказала мужу, подняла рабынь и начала устраивать их римскую жизнь.
Констанций не видел семью два года, им приходилось заново строить свои отношения. Было много недопонимания и бытовых сложностей, однако ночи соединяли Елену и Констанция безоговорочно, и они берегли то счастье, которое создавали вместе.
В день триумфа Констанций вернулся домой с хорошими новостями: их с Еленой пригласили в амфитеатр Флавиев[29] на открытие гладиаторских игр, посвященных Юпитеру.
Елена захлопала в ладоши, однако узнав, что Констанций как офицер-преторианец будет сидеть во втором ярусе, а она — в четвертом, расстроилась.
Тем не менее на следующий день Елена рассматривала гигантский амфитеатр с высоты птичьего полета — далеко внизу сидел ее муж. Разглядеть его не получилось, хоть трибуны первых двух ярусов оставались полупустыми: туда попадали по специальным приглашениям только мужчины.
Зато на четвертом ярусе свободных мест не осталось. Мальчишка, продававший игрушечных гладиаторов, с трудом пробирался по узкому проходу.
— Смотрите, почтенные матроны: вот Фламма Сириец, Спартак, император Коммод. А вот Теодорус Непобедимый. Он — последний. Берите!
Елена протянула монету и забрала фигурку. Это был полуголый димахер[30] со свирепым грубо вырезанным лицом. Конечно же, на отца он ничем не походил.
— Про него говорят, что он никого не убивал. — Мальчишка усмехнулся: — Понятно, что это враки!
— А вот и нет! — с жаром возразила Елена.
Мальчик философски заметил:
— В бою всякое бывает. Иногда, чтобы выжить, приходится убивать.
Колизей постепенно заполнился. Арена с золотистым песком будто светилась. Все ждали появления императора. Вдруг зазвучали фанфары, потом еще и еще раз, и в огромном амфитеатре сделалось тихо.
Alma-Tadema, Lawrence — The Colosseum, 1896
Оркестр заиграл, и в императорскую ложу вошел Аврелиан. Он вскинул в приветственном жесте руку, обвел взглядом восторженные трибуны и подал знак открыть гладиаторские игры в честь всемогущего Юпитера.
Под бой барабанов из темноты тоннеля начали выходить гладиаторы. Они были в разных доспехах, но все несли в руках свои шлемы. Зрители узнавали своих любимцев, взрывались воплями и хором скандировали их имена.
Обойдя арену, гладиаторы построились в шеренги лицом к императору. Барабаны и трибуны затихли. В торжественной тишине гладиаторы хором произнесли древнюю формулу посвящения:
— Аве, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!
Вскоре большинство из них скрылось в тоннеле, и на арене остались восемь пар гладиаторов. Надев шлемы, они начали сражение.
Позади Елены вскрикнула женщина:
— Ты только посмотри на тех огромных красавцев! Они непрерывно атакуют, не ходят вокруг да около!
Ей вторила другая:
— А мне нравятся двое, в центре! Ах, один из них ранен! На нем кровь! Он упал!
Меч проскрежетал по забралу, и Елена инстинктивно откинула голову. Скоро один из противников ткнул другого мечом в подмышку, и бок гладиатора окрасился кровью. Раненый выронил оружие, и его рука бессильно повисла. Он поднял левую руку с вытянутым указательным пальцем, прося пощады.
Jean-Leon Gerome — Pollice Verso, 1872
Бой остановили.
Трибуны громко скандировали:
— Смерть! Смерть! Смерть!
Но император поднял кулак с прижатым большим пальцем, и раненого гладиатора увели с арены.
Бои продолжались. Вскоре упал и забился в конвульсиях боец на краю арены, второй гладиатор вонзил свой меч в грудь противника.
Елена подняла глаза к небу, но не видеть — не значит не слышать. Ее воображение рисовало такие жуткие картины, что она предпочла смотреть на арену. Трибуны то замирали, то разражались бурными криками. Она же словно оглохла и онемела. В глазах потемнело. Казалось, эта бойня никогда не закончится. Тем не менее перерыв наступил, и Елена решила, что с нее довольно.
Вернувшись в каструм, она с радостью обнаружила там
