Брэд Гигли - День лжецаря
Симеркет пошел бы рядом с носилками, докучая послу, если бы главный носильщик внезапно не появился перед ним, ухмыляясь своей ужасной ухмылкой. Симеркет заметил в уголке его глаза крошечную татуировку — миниатюрную змейку, похожую на мутную слезу.
Симеркет хотел было проскользнуть мимо, но Змей стоял как скала. Он грубо оттолкнул Симеркета, и тот чуть не упал в пыль. Змей все еще ухмылялся, всем своим видом вынуждая дерзкого просителя предпринять еще одну попытку приблизиться к Менефу.
Но к этому времени посла, сопровождаемого толпой отчаявшихся, уже пронесли. Змею ничего не осталось, кроме как повернуться и броситься догонять хозяина.
На опустевшей площади остались лишь Симеркет и Кем-весет. Симеркет наклонился, чтобы помочь несчастному подняться на ноги, но старик прикрылся рукой, словно ожидая, что сейчас получит затрещину.
— Не бойся, — успокоил его Симеркет, тихо, как ребенка, — я только хотел помочь тебе встать. Давай опирайся. Ты готов идти?
Старик слегка кивнул, не в состоянии говорить. Симеркет подтолкнул его вперед. Кем-весет, слегка покачиваясь, встал. Придерживая за худое плечо, Симеркет повел его обратно.
Он старался придумать какие-нибудь слова утешения, но в голову ничего не приходило. Они почти дошли до границы египетского квартала, когда резная боль от шрама на лбу стала причиной внезапного вдохновения Симеркета.
— Кем-весет, — спросил он, потирая бровь, — не посмотришь ли ты мою старую рану?
Врач не ответил, даже вида не подал, что слышал. А продолжил брести по улице, низко опустив голову, словно она была слишком тяжелой для его шеи.
— У меня на лбу старая рана, — повторил Симеркет, быстро встав перед стариком и заставив его остановиться. Он приблизил к нему свое лицо, так что Кем-весет волей-неволей уперся взглядом в отметину. — Она иногда так жжет! А в голове будто стучит храмовый барабан. Ничего не помогает, кроме сна. Ты не мог бы помочь?
Старик продолжал молчать, и Симеркет не на шутку встревожился, не повредило ли ему ударом мозги. Но дрожащий голос Кем-весета наконец донесся до него из длинных теней, отбрасываемых садящимся за канал послеполуденным солнцем.
— Ты хочешь посоветоваться со мной?
— А разве не ты самый лучший врач в Вавилоне? Кем-весет еще помолчал. Затем приблизил лицо к лицу Симеркета и взглянул на шрам особым — профессиональным взглядом. Плечи его распрямились, и он произнес ритуальные слова.
— Я вылечу тебя, — сказал он. — Приходи, когда снова почувствуешь боль!
Зиккурат Этеменанки пламенел в опаляющем красном свете заходящего солнца. Он словно манил к себе. Видя перед собой его четкие очертания, Симеркет шел по извивающимся вавилонским улочкам и совсем скоро оказался на другом берегу Евфрата, там, где возвышался зиккурат. Кем-весет говорил, что Площадь больных где-то поблизости. Симеркет торопился достичь ее до начала комендантского часа.
Он стремился туда не просто как путешествующий зевака, жаждущий увидеть что-то новое и экзотическое. У него была иная причина, для того чтобы быть там. Если Рэми действительно ранен, возможно, он сейчас среди больных и увечных. В худшем случае — не исключено, что кто-то из страждущих может знать что-нибудь о судьбе египетского подростка.
Прежде чем Симеркет дошел до площади, он почувствовал ее запах — специфический сладковатый запах разложения человеческой плоти, смешанный с запахом экскрементов, сопровождающий болезнь и смерть. Этот запах в конце концов вывел его на площадь.
Она была огромной — даже по египетским меркам. Тысячи больных и раненых лежали здесь бок о бок под открытым небом — масса копошащейся еще живой плоти заполняла площадь от края до края. Кто-то лежал на голой земле, кто-то, из тех, что знатнее и богаче — полулежал в резных деревянных кроватях. Стоны и вздохи сливались в единый тягучий вопль отчаяния, когда семьи собирались, дабы оплакать своих умерших.
Не поднимая головы, Симеркет принялся исподволь оглядывать площадь, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. При внезапном появлении священника в странной одежде цвета меди, кроем напоминавшей очертания огромной рыбы, он вздрогнул, смутно припоминая, что вавилоняне молились какому-то водяному богу, который сражался с демонами, навлекавшими на них болезни.
Симеркет заметил здесь и недавних «пчеловодов» — бальзамировщиков. Они выискивали мертвых в груде больных, укладывали их на носилки и уносили под дальний навес, где уже наготове стояли чаны, наполненные медом. Кто-то разносил кувшины с водой, бинты и мази.
Постепенно Симеркет начал понимать: городские больные не были бездумно брошены на произвол судьбы, как описывал Кем-весет. О них заботились — эти вот священники в рыбоподобных одеждах и их многочисленные помощники. Потолкавшись в толпе, Симеркет заметил также и то, что священники группировали больных в зависимости от их недугов. Это была хитроумная система, позволявшая и вавилонянам, и тем, кто пришел сюда в поисках родных и близких, сразу обратиться туда, где они могли найти своих или предложить посильную помощь.
Симеркет набрался храбрости и подошел к одному из священников.
— Мне… я хотел… люди с травмами головы? — невнятно спросил он.
Священник в рыбоподобной одежде, отливающей красным в последних закатных лучах, указал ему в дальний угол площади. Симеркет устремился туда. Картины страданий, открывавшиеся при каждом шаге, заставляли его отводить глаза. Ослепший и оглохший, он добрался, куда ему было указано, и только здесь принялся озираться в поисках Рэми. Судя по ранам лежащих перед ним людей, все они участвовали в битве. Он почувствовал на себе взгляд. Какой-то мужчина смотрел на него одним глазом. Второй глаз был скрыт повязкой. Здоровый глаз смотрел внимательно, и Симеркет приблизился к мужчине.
— Я могу спросить?… — начал он.
Мужчина остался неподвижным, но его глаз продолжал упорно смотреть на Симеркета.
— Я ищу египетского мальчика. Его имя Рэми. Он был ранен в голову. Ты такого не знаешь?
Одноглазый молчал, все так же не шелохнувшись.
— Это случилось примерно двенадцать недель назад, — настаивал Симеркет. Но тут же умолк. По щеке Одноглазого поползла слеза.
— Он тебе ничего не скажет, — услышал он сзади. Симеркет обернулся. Возле него стоял мальчик с ведром воды. Встав на колени, он зачерпнул в ковш воды и поднес ко рту Одноглазого. Большая часть жидкости стекла по подбородку ему на колени, но сколько-то попало в рот.
— Он не может говорить, — объяснил мальчик, поднося еще один черпак ко рту раненого. — Боги повредили ему мозг, и теперь он не может даже пальцем пошевелить. О чем ты его спрашивал?
Симеркет повторил вопрос.
— Египетский мальчик? — услышал он полный сомнения вздох. — Не было здесь египтян! Насколько я знаю, они не жалуют нашу медицину.
Симеркет опустился на колени, чтобы заглянуть в лицо Одноглазого.
— В Египте мы бы вскрыли ему череп…
Мальчик содрогнулся.
— Я слышал, после этого долго не живут!
Симеркет пожал плечами:
— По крайней мере это не обрекает на долгое умирание. Разве это жизнь?
— Как сказать… — философски заметил мальчик, помогая несчастному. — Я каждый день кормлю его и ухаживаю за ним, как если бы он был каким-то благородным. Если подумать, то ему, может быть, никогда не было так хорошо!..
Симеркет молча встал, сокрушенно покачав головой. Когда придет его собственный День Боли, пусть боги будут милосердны и убьют его сразу, подумал он и обвел взглядом площадь. Но в наступающих сумерках лица больных были неотличимы одно от другого.
— А вы не можете предложить какое-нибудь другое средство, чтобы не вскрывать череп? — спросил мальчик.
— Нет, — ответил Симеркет, отчаянно вглядываясь в лица больных, — это единственное средство, которое я знаю…
Он запнулся, слова замерли у него на устах: знакомая фигура!
— Мардук? — воскликнул он, пораженный. И закричал:
— Мардук!
В полусотне метров от него его бывший раб склонился над кем-то из больных. Услышав свое имя, Мардук резко вскинул голову. Даже в сумерках Симеркету показалось, что его глаза расширились от удивления. Не мешкая ни секунды, Мардук сорвался с места.
Симеркет бросился вдогонку. Но с учетом множества лежащих на земле людей это было непросто. Симеркет изворачивался, как угорь среди тростника. Он перепрыгивал через головы, не обращая внимания на несущиеся вслед ему крики и проклятия больных и тех, кто за ними ухаживал.
До дороги Симеркет добежал через несколько секунд после того, как Мардук бесследно исчез. Тяжело дыша, он остановился в том месте, где дорога раздваивалась. Но и тут никого — ни Мардука, ни тех, кто мог бы его заметить.
— Мардук! — снова позвал он. Тишина. — Мардук!
