Далия Трускиновская - Кот и крысы
Вельяминов мог не знать про указ - сопляк еще, запутали, запугали. Но даже всякий взрослый человек, что не первый год балуется картишками, может попасть в ловушку благородства и навесить на себя неподъемный долг чести. А теперь понять бы, кто им там это благородство своим ясновельможным присутствием обеспечивает… кто из московских аристократов нанялся к шулерам, будь они неладны…
Вот и прелестно, подумал Архаров, у них - ловушка, и у нас тоже.
Ежели в городе появится место, где по-крупному играют люди благородного звания, однако же шулерство по каким-то причинам невозможно, то вокруг того места начнут вертеться посланцы шайки, чтобы разнюхать, что да как, чем переманивают их дойную скотинку, потому что рискуют лишиться заработка… Именно те самые сукины сыны, которые образуют благородную часть общества шулеров… графья да князья, поди…
Архаров встал и потянулся. Затем надел и крепко подпоясал розовый кафтан.
– Собирайся, Дуня, - велел он. И вышел.
Никодимка околачивался поблизости. Архаров велел ему отыскать Устина, выдернуть из постели и отправить в кабинет, а одновременно - собрать на поднос кренделей, апельсинов, всяких заедок и доставить к дверям спальни, водрузив на стул.
Устина долго ждать не пришлось. Приплелся даже одетый - заново, вспомнив былые грехи, вычитывал перед образами допоздна молитвенное правило.
– Пиши, - сказал Архаров. - В Санкт-Петербург, в Главную полицию, как полагается, тут же отправишь к князю Волконскому, чтобы спозаранок послал со своим курьером.
И задумался.
Устин довольно долго глядел на него, ожидая слов.
– Надобно, чтобы они отыскали в Санкт-Петербурге французскую рулетку, - вдруг сказал Архаров. - Вот черт, надо бы это слово по-французски написать, а Сашка в деревне, Клаварош хрен знает где! Пусть отыщут и как можно поспешнее доставят в Москву, тайно. Расходы покрою. Изложи вразумительно, понял? Чтобы не приняли меня за бешеного. Напишешь, стукни в дверь спальни, только сам не лезь, я выйду и руку приложу.
Затем он отпер большую черную шкатулку, в которой хранил деньги, долго на них смотрел, наконец решил - деньгами нехорошо. А надо завтра послать Левушку в ювелирную лавку выбрать модные браслеты.
Вернувшись к Дуньке, он прямо на кровать поставил поднос.
– Угощайся и слушай. Заведешь у себя в доме большую игру. Я сам первый приеду деньги проигрывать. Среди товарок раззвони - у нас-де теперь по-крупному играют. Тысячи на стол мечут, поняла? И… погоди…
Оставив Дуньку с лакомствами, он опять мелкой побежкой устремился в кабинет.
– Устин, припиши еще - пусть объяснение пришлют, как играть! Они-то уже грамотные, а мы тут сиволапые, опозоримся! Подробное, понял?
– Напишу «доскональное», - пообещал Устин.
– Ну-ка, прочитай, чего ты там навалял.
Навалял Устин невразумительно - и они долго ломали головы, как описать рулетку, которой оба ни разу в жизне не видели, словами. Сошлись на цифирном игровом колесе.
Устин сел переписывать письмо.
Архаров быстро вернулся к Дуньке и сел рядом.
– Чего-то ты пыхтишь, монкьор, - жеманно сказала она.
– Дунька, я тебя самой модной на Москве блядью сделаю. Слушай и не перебивай. Привезут к тебе в дом одну игрушку, что все карточные игры разом заменяет. И эта игрушка будет у тебя самой главной для гостей приманкой, поняла? Второй такой на Москве нет - так всем и говори. Всякую шваль не зови, а с большим разбором! Чтобы понимали - им честь оказана!
– Не блядью, а мартоной, - поправила Дунька.
– Кем?
– Мартоной. Так теперь называют.
– Может, Матреной? - усомнился Архаров.
– Мар-то-на, - четко произнесла Дунька. - По-благородному.
– Ишь ты. А скажи, Дуня, как это вышло, что ты вся в жемчугах и парче оказалась? Вряд ли твой сожитель тебя в Зарядье сыскал.
Дунька рассмеялась.
– А я в горничные нанялась, - сообщила она. - Марфа, пошли ей Господи здоровья и хорошего жениха на старости лет, место нашла. У госпожи Тарантеевой, что на театре Венер представляет. Она мне сказала: ты тут со мной пропадешь, зазря истаскаешься, а ты ступай-ка туда, где большие деньги крутятся. А у моей хозяйки как раз молодой любовник завелся, музыкант! А у нее сожитель об этом проведал!…
Дуньке страшно хотелось рассказать всю свою историю, достойную французского романа, где были и спрятанные под кроватями мужчины, и не вовремя тявкающие постельные собачонки, и звонкие оплеухи, и поспешные переодевания, и ларчики с деньгами, и побеги из окон, и много иного. Но Архарову было довольно - суть он уже понял.
* * *
На следующий день Архаров встал довольно рано - Никодимка разбудил.
– К вашем милостям дамская особа!
– Какая такая особа? - первым делом он, понятно, вспомнил благодетельницу Дуньку. И подумал - надо же, не наигралась!
– Да Марфа! - уныло воскликнул Никодимка.
Архаров невольно улыбнулся - день начался неплохо, Марфа не с пустыми руками явилась.
Встретил ее по-свойски - в шлафроке.
– Ух, пока от Зарядья до тебя, сударь, добрела! Вели Никодимке кофею сварить. Погляжу, не забыл ли, чему я его, дармоеда, учила, - потребовала Марфа, войдя в кабинет. - Ну, одно тебе скажу - женить тебя пора! Жена в дому-то порядок наведет.
– Садись, Марфа Ивановна, в ногах правды нет, - предложил Архаров. - Я тебя не только кофеем попотчую - а чумные пироги помнишь?
Она рассмеялась.
Архаров вывалил на блюдо тех конфектов в нарядных бумажках, которые Левушка привез из Санкт-Петербурга. Они были недолговечны - желательно бы съесть поскорее. А когда ешь - поглядеть с изнанки бумажки, там непременно стишок.
Марфа, жуя, разобрала по складам свой:
«Он был тотчас
Пленен заразами твоих прелестных глаз».
– Нешто у меня, кроме глаз, больше ничего не осталось? - смеясь, спросила она. - Ты глянь, сколько округлости! А тебе, сударь, что досталось?
Архаров вынужден был прочитать нелепицу:
«Коли душу погублю,
То тебя я полюблю».
– Сечь таких шутников! - рассердилась Марфа. - Удумали - душу губить! Жить надо весело, да, но душу беречь… хотя ее скука пуще всякого соблазна губит… Никодимка, это у тебя кофей?! Пенку сам, что ли, слопал? Пеночка должна быть, сколько раз тебя учила, а сверху, над пузыриками, вроде масляной тоненькой пленочки!
Наконец дошло и до дела.
– Род Хворостининых на убыль пошел, и свелся он к немногим старикам, прямого потомства нет. Прасковья Хворостинина - вот тетка твоего Вельяминова. Хворостинина она по мужу, Вельяминова - в девичестве.
Все на ней сошлось, все к ней стеклось. Своих детей схоронила, есть внуки, но с внуками она в ссоре, и потому написала завещание на племянника Кирилу, а он ей даже не прямой племянник, а сын родного племянника. Коли и на этого озлится - опять все на внуков перепишет. Но Кирила ей угодил - красавчик, любезник, одет всегда как куколка! Лет ему восемнадцать, приписан к какому-то полку, но тетка дала кому надо денег - вот его в полк и не зовут.
– А многие ли про то знают?
– Да вся Москва!
Марфа еще кое-чего наговорила про Хворостининых, указала приметы недоросля - совпали, и замолкла. Никодимка догадался - сделал из бумаги фунтик, ссыпал туда оставшиеся конфекты. То есть, дал понять бывшей подруге: попила с барином кофею, пора и честь знать. Но Архаров еще кое-что вспомнил.
– Ты, Марфа, всю Москву знаешь. Со свахами, поди, дружишься.
– Я и сама сосватать не хворая! А что, надумал-таки жениться, сударь? Так та вдова-то…
– Надумал, да не я. Как там у вас, у свах, Москва на участки не поделена?
Это была шутка, однако Марфа задумалась.
– А оно бы и неплохо - поделить… Так где ты себе красавицу высмотрел?
– На Воздвиженке. Кто из свах вокруг дома Шестуновой петли вьет?
– А я-то понадеялась! - с притворной печалью воскликнула Марфа. - А у тебя и тут - сыск. Сглупила княжна - нужно было отдавать, пока честью девку брали. Уперлась - и ни в какую! А теперь - ищи-свищи!
Осведомленность Марфы Архарова не удивила - на то она и Марфа. Он и не подумал подозревать Федьку.
– К этой беглой воспитаннице сватались четверо. Один в Санкт-Петербурге, ему я сам напишу. А есть еще такие… - Архаров взял листы, исписанные Устином, и с грехом пополам отыскал нужное место. - Бухвостов, Голятовский, Репьев. Поузнавай, кто таковы, только по-хитрому.
– А я иначе не умею, - кротко сказала Марфа.
– Может, эта девка давно уже у кого-то из них блудным образом живет.
– Голятовский, Репьев, Бухвостов, - повторила Марфа. - А по именам как?
– Кабы знал - сказал бы.
– Коли чего разнюхаю - или сама приду, или девчонку пришлю.
– Приходи сама, - пригласил Архаров. - Да, вот еще что. Помнишь, при тебе девка была, Фаншета, оказалась Дунька?
– Как не помнить! - Марфа даже улыбнулась. - А ты, сударь, не позабыл, поди, как она тебе тогда угодила?
– Знаешь, кто ее подобрал?
– Как не знать? Господин Захаров. И поселил у Ильинских ворот. Там всякого спроси - скажут, где дом Черкашина. Так чего еще надобно-то? Ты сразу говори, пока я не увеялась. Ты не смотри на мои приятные округлости, я на ногу легка!
