Сюзанна ГРЕГОРИ - Чума на оба ваши дома
Он совершенно не по-монашески осклабился. Неужели Абиньи растрезвонил об интересе Бартоломью к его сестре?
– Не могу, брат. Мне надо поговорить с Элфритом.
Майкл как-то странно на него посмотрел.
– О чем?
– Полагаю, это как-то связано с Августом, – ответил Бартоломью. – Ты мне веришь, Майкл? Как ты считаешь, вчера ночью старик был мертв?
– Ну конечно, – горячо подтвердил бенедиктинец. – Август был мертв. Я видел, как ты все проверил, и его я видел собственными глазами. Послушай, Мэтт, – произнес он внезапно, сжав запястье Бартоломью холодными липкими пальцами, – ты должен быть осторожен. – Он украдкой огляделся по сторонам, точно так же как до него Элфрит. – Я не понимаю, что происходит, но мне страшно. Страшно за себя и за тебя.
– Чего ты боишься? – спросил Бартоломью вполголоса.
– Не знаю, – сказал Майкл раздраженно и еще сильнее сжал руку Бартоломью. – Может, это происки дьявола. Август так считал, и теперь его тело исчезло.
– Полно, святой брат, – попытался урезонить его Бартоломью. – Не можешь же ты верить в это. Не ты ли сам всегда говорил мне, что единственный дьявол – сам человек? И что ты хочешь сказать про Августа и дьявола?
Майкл покачал головой.
– Не знаю. Он говорил об этом перед самой смертью.
– Когда именно?
Майкл снова покачал головой и выпустил руку Бартоломью.
– Не помню. Но ты должен быть осторожен. Отправляйся на встречу с Элфритом, но помни мои слова.
Он поспешил прочь и скрылся в темноте за своей дверью. Бартоломью задумчиво смотрел ему вслед. Что тревожит Майкла? Что происходит в колледже?
IV
Когда Бартоломью вернулся в комнату, его ожидала записка от одного из богатых торговцев сукном с Милн-стрит с просьбой зайти. Он взглянул на солнце, пытаясь определить, хватит ли у него времени до встречи с Элфритом. После секундного колебания он все же отправился в путь, перекинув через плечо тяжелую сумку со снадобьями и инструментами и напомнив себе, что должен идти медленно, иначе разболится колено. Этот купец никогда не обращался к нему прежде; должно быть, муж сестры Бартоломью рекомендовал зятя.
Он отыскал дом – бестолковое строение, сверкающее свежей побелкой, – и постучал в дверь. Слуга провел его по лестнице в роскошную комнату, обитую голубой с золотом тканью. Окна даже были застеклены, и солнечный свет, сочившийся сквозь стекла, причудливым узором ложился на дощатый пол. Бартоломью представился и присел на постель, чтобы выслушать жалобы нового пациента. Очень скоро ему стало понятно, что прояви Натаниэл Фламандец побольше умеренности и не переусердствуй с вином на вчерашнем обеде в Майкл-хаузе, не лежал бы он сейчас в постели и не страдал от головной боли и желудочных колик. Бартоломью с серьезным видом выслушал весь перечень жалоб больного и прописал большое количество разбавленного эля и холодный компресс на голову. Натаниэл был явно ошеломлен.
– Но вы же не посоветовались со звездами. И пиявки вы разве не будете ставить?
Бартоломью покачал головой.
– В пиявках нет никакой нужды, и мне не нужно спрашивать звезды, чтобы уяснить себе характер вашего… недуга.
Он поднялся, чтобы уйти.
– Погодите! – С живостью, заставившей его поморщиться, Натаниэл ухватил Бартоломью за руку. – Освальд Стэнмор уверил меня, что вы лучший врач в Кембридже. Разбавленный эль и мокрая тряпка – это все, что вы предписываете? Как вы узнали о состоянии моих жизненных соков?
Бартоломью подавил вспышку раздражения.
– Разумеется, я могу убить весь день на то, чтобы советоваться со звездами и изучать ваши «жизненные соки». Но в итоге мой совет вам будет тем же самым: побольше пить и прикладывать холодную тряпку, чтобы унять боль в голове. Остальное довершит время.
Натаниэл приподнялся на постели.
– Но этого недостаточно! Какой же вы врач, если не желаете прибегать к средствам вашего ремесла?
– Я честный врач, мастер Натаниэл, – парировал Бартоломью. – Я не пытаюсь содрать с вас деньги за услуги, в которых вы не нуждаетесь.
– Но откуда вы знаете? – уперся Натаниэл. – И я чувствую необходимость в кровопускании.
– Тут я вам ничем помочь не могу, – отрезал Бартоломью и двинулся к выходу.
– Тогда я пошлю за мастером Колетом, – заявил Натаниэл. – Уж он-то знает толк в пиявках. Можете больше обо мне не беспокоиться.
Бартоломью вышел, с трудом подавив желание сказать Натаниэлу, что он болван. Сбегая по роскошной лестнице купеческого дома, он услышал, как хозяин приказывает слуге позвать Колета. С досадой сжимая кулаки, Бартоломью спросил себя – а может, следовало исполнить просьбу Натаниэла? Приставить пиявки к его руке, чтобы удалить избыток жизненных соков, и посоветоваться со звездами, чтобы узнать, какое лечение они могут предложить. Но у этого человека было обычное похмелье! Зачем тратить время на лечение, в котором нет необходимости? И зачем Натаниэлу за него платить? Пока он возвращался домой, гнев и досада улеглись. В который раз он упустил богатого пациента из-за того, что пытался назначить ему то лечение, которое считал наилучшим, вместо того, что пациент ожидал от него получить. Сэр Джон проявил мудрость, поощряя стремление Бартоломью работать среди бедных – они-то редко ставили под сомнение его искусство, даже если не всегда следовали его советам.
Он заскочил на кухню чего-нибудь попить, и к тому времени, когда он доковылял до сада, Элфрит уже ждал его. В сени деревьев, окутанных густым ароматом спелых яблок, было так славно. Бартоломью направился к стволу векового дерева, лежащему у стены, который бессчетные студенты использовали для того, чтобы позаниматься в одиночестве или вздремнуть на солнышке.
– Я убедился, что мы здесь одни, – сказал Элфрит. – Не хочу, чтобы кто-нибудь нас подслушал.
Бартоломью настороженно смотрел на него; предостережение Майкла звучало у него в ушах. Элфрит глубоко вздохнул.
– В колледже творится зло, – сказал он, – и мы должны попытаться искоренить его.
– Что это за зло и как нам его искоренить? – спросил Бартоломью. – И к чему вся эта таинственность?
Элфрит пристально вгляделся в глаза Бартоломью, будто что-то искал в них.
– Мне не хочется говорить тебе об этом, – начал он. – До вчерашней ночи я бы сказал, что лучше тебе этого и не знать. Но теперь все изменилось, и я получил указания открыть тебе все ради твоего же блага.
Он замолчал и прищурился, глядя куда-то в яблоневую листву, как будто в душе его происходила борьба.
– Затевается зло, которое грозит не только нашему колледжу, но и всему университету, а может быть, и всей Англии, – сказал он. Бартоломью наблюдал за ним. Монах был сильно чем-то взволнован, на лице его выступили бисеринки пота. – Сатана пытается уничтожить нас.
– Бросьте, святой отец, – сказал Бартоломью; терпение его начинало истощаться. – Вы ведь не за этим меня сюда позвали. Вы говорите как Август!
Элфрит резко повернул голову и устремил на него взгляд.
– Вот именно, – прошептал он. – Август видел, но он лишился разума и не мог хранить тайну. Видишь, что с ним случилось?
– И что же с ним случилось, святой отец? – поинтересовался Бартоломью. Он никому не говорил о своем подозрении, что Августа убили. Возможно, сейчас он услышит подтверждение.
– Августа унес дьявол! – прошептал Элфрит. Бартоломью постарался не выказать раздражения. Он лично разделял мнение Майкла, что все дьявольские козни существуют единственно в душе самого человека, и всегда считал Элфрита выше расхожих суеверий про чертей и демонов.
– Это все? – спросил Бартоломью, поднимаясь на ноги.
Элфрит потянул его назад.
– Нет, не все, – ответил он холодно. – Наберись терпения. Мне сейчас крайне нелегко. – Он стиснул руки и пробормотал какую-то молитву, пытаясь собраться с духом. Бартоломью поднял с земли упавшее яблоко и принялся его грызть. Оно оказалось кислое и недозрелое.
– История запутанная, так что наберись терпения. Не забывай, я рассказываю тебе обо всем потому, что это может оказаться необходимым для твоей собственной безопасности, а не потому, что хочу тебя поразвлечь.
Бартоломью кивнул, против воли заинтригованный.
– Чуть более года назад умер мастер Кингз-холла.[16] Ты, верно, помнишь. Говорят, он повесился, хотя официально было объявлено, что он упал с лестницы и сломал себе шею.
Бартоломью хорошо помнил тот случай и слышал толки, что смерть на самом деле была самоубийством. Но будь слухи правдой, мастера Кингз-холла не стали бы хоронить на освященной земле, как это произошло с сэром Джоном. Однако он умер в стенах своего колледжа, и подчиненные сумели скрыть обстоятельства его смерти от посторонних глаз. Поэтому прах его покоился в величественной алебастровой гробнице церкви Всех Святых. Сэр Джон предпочел свести счеты с жизнью в общественном месте, и сколь бы сильно большинство членов коллегии ни желали скрыть подробности его смерти, через несколько часов они стали известны всем и каждому.
