Вячеслав Денисов - Огненный плен
Поднявшись, я двинулся к дому…
«Нет, почему здесь должны быть немцы, спрашивается? – размышлял я, прижавшись спиной к стене. – Что им здесь делать? А если тут, тогда какого черта сидят и никому не придет в голову выйти облегчиться, к примеру?»
Думать об этом можно было до заката.
Автомат был поставлен на боевой взвод еще в лесу. Выставив его перед собой, я распахнул дверь.
Вошел.Ни немцев, ни русских, ни украинцев.Зато на полочке над печью – спички и коробка «Беломорканала». Непочатая! На столе – нож, воткнутый в столешницу, и пустая кружка. В печи – котелок.Дрожа от предвкушения, я вытянул его из жерла.Пять картофелин в мундире. Хлеба не было.Спасибо и на этом, добрый хозяин.Схватив котелок, я уже собрался выйти, как вдруг услышал – будь все проклято!.. – немецкую речь!Лихорадочно осматривая интерьер, я думал, что делать дальше. Нырнул под окно. Выглянул – снизу.К избе, куря и переговариваясь, шли трое немцев. На шеях их болтались автоматы, каски висели на плечевых ремнях. Пилотки как были на голове – размазаны касками, – так и остались – почти круглыми ермолками. Настроение у них было хорошее. Я скосил взгляд в сторону: маршрут пролегал в десяти шагах от Мазурина. Издай он сейчас стон, и – конец. Но чекист был без сознания и, слава богу, не мог даже стонать. Мозг не получал команд от нервных окончаний. Плохо дело. Только бы не кома. Вот она, золотая середина – и чтоб в обмороке был таком, чтобы звуки издавать не мог, и биологической смерти чтобы не было. Где логика, врач?Прятаться негде. Чердака нет. Подпола – тоже. Но меня туда в такой ситуации и силком бы никто не затащил. Я хочу есть. Чекист – кол ему в сердце – тоже. За пять картофелин я буду стоять насмерть.Поставив чугунок на стол, я вытер ладони о брюки, поднял автомат и замер в трех шагах от двери.Вот эта картина – та, что надо. Мне бы хотелось, чтобы Юля ее увидела. Как же все-таки много неразумных мыслей оказывается в голове за минуту до смерти…В мою, среди всех прочих, вдруг забрела воспоминанием мысль о девочке Майе из Сочи. Она появилась так же внезапно, как и исчезла потом, задолго до Юли…//- * * * -// Июльские дни – последние – двадцать пятого года…При оседающем в море солнце познакомился я с сочинской уроженкой. В тот памятный вечер на берегу Черного моря она меня аккуратно положила на теплую гальку и ловко воссела сверху. Истома длилась недолго, пару секунд. Едва мы с Майей – это имя теперь трудно забыть – слились в творческом замысле, как из кустов выбежал какой-то старый хрен в парусиновых штанах и сандалиях на босу ногу. Натянутая на частокол ребер седовласая грудь его перетягивалась из стороны в сторону в ритм быстрых шагов, и на ней вправо-влево метались фиолетовые соски размером с николаевские рубли. В руках дед держал вырванный из земли столбик ограды. Я хорошо помню оружие, потому что сам столбик был серый от старости, а нижняя часть его, землей покрытая, рыжела гнилью. Вот этой-то гнилью и собирался старик поставить штамп на мне, выпускнике кафедры профессора Смышляева, если уж я не собираюсь ставить таковой в паспорте его внучки. Я попытался вскочить, но, услыхавши и узнавши вопли седогрудого, девушка сама завизжала, как сирена. Одного появления этого монстра с горящими желтым светом глазами оказалось достаточно, чтобы с ней произошли изменения. Причем изменения настолько кардинальные, что встать без помощи хирурга или даже нескольких хирургов я теперь уже не мог. Клетка захлопнулась. Птичка осталась внутри. Так кайф мне еще никто не ломал – тогда это звучало без преувеличений. Но самое ужасное заключалось в том, что я, как хирург, знал, что случилось. Понимая, что через несколько мгновений оптинский старец отоварит меня и остаток отпуска я проведу в очередях в аптеку, я схватил Майю, которая орала не переставая, прижал к груди и рысью поскакал вдоль прибоя. Следующее нужно писать нонпарелью: на фоне засыпающего солнца по берегу моря в костюме Адама мчался отдыхающий с очаровательной девушкой на руках. При этом даже невооруженным глазом было видно, что мешает ей соскользнуть на песок. Позади этого архитектурного ансамбля несся дедушка местной очаровательной девушки, и при каждом пятом шаге своей левой ногой безуспешно пытался разобщить ансамбль ударом столбика…Удивительно, что именно это пришло мне в голову в тот момент, когда немцы входили в избу. Наверное, рефлекторно одна безвыходная ситуация вытолкнула на свет позабытую – давнюю…
Часть IIДруг поневолеАвтомат задергался в моих руках, издавая оглушительный кашель. Я никогда не стрелял из «шмайссера», хотя на курсах подготовки несколько раз разбирал его и собирал – как оружие врага. Длинная очередь уводила ствол в сторону – об этом я тоже слышал, но впервые почувствовал…Мозги, ошметки погон и щепки из дверного полотна смешались в кучу, взлетели, и немец, вошедший первым, умер так быстро, что не успел даже удивиться.Второго я ранил, но не смертельно. Его загораживал, как щит, товарищ, теперь уже покойный, остальное пространство закрывал узкий проем двери. Последняя пуля впилась, выбивая из старого дерева пыль, в самый косяк. Она-то и должна была прошить второго. Но ему повезло. Лишь крик удостоверил меня, что он поражен, а потом – немецкая нецензурщина и – тихо.В избе пахло сгоревшим порохом. Я почти задыхался.Схватив со стола чугунок, я рассовал картофелины по карманам и швырнул его в неумело слепленный оконный переплет.Звон разбитого стекла, треск сухого дерева. В ответ раздалась очередь, и стена напротив окна застонала от пуль.Задыхаясь от адреналина и гари, я выбил дверь ногой, но тут же заскочил обратно. Напротив расположился немец и врезал по двери очередью. Как меня не зацепило – понять не могу, да и некогда. Зацепившись ботинком за порог, я рухнул на спину и дал очередь в проем, почти наугад, меж колен.Откатился в сторону и вдруг услышал звук, который был мне уже знаком. Словно упала неподалеку тяжелая палка. Граната с деревянной ручкой. Залетев в окно, упала на пол и, описав рукояткой круг, замерла.Вскочив на ноги, я выбросил тело вперед и вылетел из избушки в тот момент, когда грянул взрыв.Над головой что-то просвистело. Несколько осколков, не заметив меня, улетели в лес. И тут же ветки, срезанные очередью с березы, посыпались мне на спину. Я слышал грохот двух очередей сразу. И следом – немецкая речь:
– Я зайду справа, держи его на мушке!
Справа так справа. Генрих Карлович, если ты слышишь меня, мой славный учитель немецкого языка, это я, Саша Касардин, передаю тебе привет! Спасибо, старый злобный хрыч, что учил не щадя!
Передо мной была неглубокая ложбинка. Скатившись в нее так, чтобы немцы видели – я ухожу влево от них, то есть готов к обороне именно там, я, отплевываясь от прошлогодней листвы, пополз по дну ямы вправо.
Меня выкурили из избушки и теперь теснили в лес. Чем дольше я оставался жив, тем дальше от меня оказывался Мазурин. Он подонок, но если припомнить, то количество подонков, которым я спасал жизнь, приблизительно равно количеству благородных людей. А последние годы работы в больнице НКВД повысили процент первых до критического максимума.
Я лег на бок и положил «шмайссер» на землю. Несколько минут была тишина. Наверное, от меня ожидали каких-то действий. Это хорошо. Мы находимся вдалеке от главных сил немцев. Эти трое скорее всего пешая разведка, пущенная для того только, чтобы добивать таких, как я да Мазурин. Победоносное шествие германской армии убедило немцев, что по Украине они могут ходить вот так, куря и добивая раненых.
Хотя и ждал его, но не думал, что все произойдет так неожиданно. Голова в размазанной на голове пилотке с любопытными, чуть с дуринкой глазами появилась надо мной сразу, без предварительных звуков. И потому реакция моя была молниеносной. Необдуманной, машинальной… Так поступает человек, желающий выжить…
Кровь сливалась на ствол моего автомата и быстро густела. Теряла блеск сразу.
Над головой моей качались ветви уманской березы. Нижние из них, спускающие кривые длани прямо к ложбине, были окрашены в малиновый цвет. Что там осталось от немца?..
Где третий?
Хорошо, что этот вопрос сменил предыдущий. Два трупа фрицев – это награда мне за быструю реакцию. Но третий мог испортить этот праздник виктории. И нам с чекистом вообще-то пора спешить, если мы хотим добраться до своих.
«До своих… – думал я, осторожно пробираясь сквозь заросли и перешагивая через поваленные, истлевшие стволы деревьев. – Где они – свои?..»
Немцы вклинились в оборону Шестой и Двенадцатой армий и окружили с севера и юга. Если танковые части вермахта обнимут это кольцо с двух сторон, то нам к своим уже не пробиться… Пока еще есть шанс выскочить из кольца на восток, нужно торопиться…
