Борис Акунин - Чёрный город
Дятел быстро сообразил, что дело надо ставить по-другому. Тихо, бесперебойно, без полицейских неприятностей. Идеальный плацдарм – не Тифлис, а Баку. Именно здесь бьет самый мощный денежный фонтан, брызги летят во все стороны – только ведра подставляй. А еще тут неисчерпаемый источник революционных кадров: горячие тюрки, пламенные армяне, боевитый пролетариат. Плюс немаловажный фактор – раскормленная, покладистая полиция.
Постепенно оформилась система, всем удобная, а потому прочная. Строилась она на «добровольных взносах» от крупного капитала. Ведь нефтяной бизнес так уязвим – одна спичка, и от сверхприбыльного предприятия остаются головешки. Это только один из методов, а есть и другие, не менее доходные.
Уже который год всю партию фактически кормил один Дятел-добытчик. Из неиссякаемого бакинского источника растекались денежные ручейки вдаль и вширь, от Питера до Владивостока, от Архангельска до Цюриха. Эффективнейшее, рентабельнейшее предприятие функционировало безупречно. Живи себе, в ус не дуй. Вопрос только: ради чего? Всей этой разбойничьей (какой же еще?) деятельности придавала смысл и оправдание только великая цель: завалить Слона. Без нее Дятел был бы просто вымогатель и шантажист, главарь шайки бандитов. А со Слоном он – предводитель охотников.
– Загонщики тебя не подведут? – нарушил молчание Черт. – Паршивые у тебя егеря, приятель.
Что правда, то правда. С помощниками проблем больше, чем с полицией. Давно известно: паршивый союзник страшнее врага. Беда с бывшими однопартийцами эсерами, с меньшевиками, националистами, а особенно с полоумными анархистами. По-настоящему дельные одни большевики. У остальных в голове мусор.
Ничего. Дятел привык работать с «инвалидами». В Баку калек полным-полно. Такой уж это город, зубастый – кому руку оттяпает, кому ногу. Увечье на производстве – лучшая агитация против капиталистической эксплуатации. Но под «инвалидами» Дятел имел в виду не хромых или безруких, а безмозглых. Ох, сколько же их в революции! Самых разных оттенков, от бледно-розового до густо-красного с отливом в черноту. Масса времени и сил уходит на то, чтобы выстроить отношения между участниками охоты. Армянские «маузеристы» грызутся с тюркскими робин-гудами, надутые эсэры уверены, что они главнее всех, потому что с ними транспортники, меньшевики во всё суют нос и ни черта не делают, идиоты анархисты никому не желают подчиняться.
Да, егеря бестолковы и неорганизованны. Но всё же удалось собрать их вместе. Большинство даже не догадываются, на кого идет охота.
– Тех, кто мешается под ногами, мы подчистим. Чтоб не сорвали дело, – пообещал Дятел собеседнику.
– Не сомневаюсь. Но признайся, что с Ялтой ты все-таки сглупил. Притащил на хвосте репей под названием «Фандорин».
– Ты прав, – признал Дятел. – Но осложнение нетрудно исправить. Этот соловей любит петь соло, а значит не особенно опасен. Болезнь всякой гнилой власти в том, что она вытесняет талантливых людей на обочину. С одиночкой, даже очень шустрым, справиться нетрудно.
В эту секунду снаружи, неподалеку, грянули два револьверных выстрела. Это был условный сигнал. В Черном Городе, да еще ночью, можно не стесняться. Если кто услышит пальбу – не удивится.
Дятел повеселел. Все-таки, оказывается, он нервничал из-за «соловья». Верней, из-за того, что своими ялтинскими каникулами поставил под угрозу «Слоновью охоту».
– Что я тебе говорил? – засмеялся Дятел и спустил ноги с кровати. – Вот и Краб. Значит, нет больше никакого Фандорина.
На сигнал полагалось ответить тоже выстрелом.
Дятел вынул из-под подушки «маузер», вскинул руку. От воробья только перышки разлетелись.
А потому что надоел со своим постукиванием.
Банкет в Мардакянах
– Мне в голову пришла идея, которая не приходила еще никому! Мир будет шокэ! После успеха «Калифа» я смогу позволить себе всё! Даже фильму про грязь!
Всю дорогу, от самой гостиницы, Симон не умолкал. Он сел к Фандорину и Масе в их потрепанный кабриолет, самый последний в кортеже, растянувшемся по загородному шоссе. Впереди ехал роскошный черный лимузин, потом три демократичных «форда», и на отдалении – открытый допотопный «парсифаль». Ничего лучше арендовать не удалось. Цены в городе были невиданные. Если в Москве – да хоть бы и в Европе – Эраст Петрович чувствовал себя человеком обеспеченным, то в Баку его достаток сочли бы весьма скромным.
Пятьсот рублей за недельный прокат драндулета, едва выжимающего сорок километров в час!
Баку, безусловно, был самым дорогим городом империи. А может быть, и всего евразийского континента. Если в центральных губерниях человек, имеющий сто тысяч, слыл богачом, то в этом нефтяном эльдорадо состоятельность начиналась с миллиона, и миллионеров на Апшеронском полуострове, вероятно, проживало примерно столько же, сколько во всей остальной России.
Из обеих столиц сюда, как мухи на мед, слетались адвокаты, инженеры, рестораторы, коммерсанты, артисты, профессиональные красавицы. Фандорин прочитал в газете, что у бакинского городского головы неслыханно высокое жалование – впятеро выше, чем у тифлисского, хотя центром Кавказского наместничества был не Баку, а Тифлис.
Оказалось, что и пролетарии здесь зарабатывают очень недурно. Мало-мальски квалифицированный рабочий на буровой вышке или на нефтеочистительной фабрике получал от шестидесяти рублей – как титулярный советник в российской глубинке. А пролетарии еще и бастовали, требовали больше.
«Парсифаль» астматически пыхтел, подпрыгивая на ухабах. Пыль клубилась над скверной дорогой, садилась на стекла автомобильных очков, на плащ, которым Фандорин предусмотрительно прикрыл свой белый смокинг. Солнце стояло в зените, его тяжелые лучи лились отвесно, будто кипящий сироп. Конечно, разумнее было бы взять закрытый автомобиль, но Эраст Петрович выбрал кабриолет нарочно – знал, что жена побоится растрепать прическу.
Так и вышло. Клара с Леоном Артом поехали в присланном дядей «роллс-ройсе», прочие приглашенные члены киногруппы расселись по «фордам», а Фандорин, Маса и присоединившийся к ним продюктёр глотали пыль в самом хвосте.
– Фирьма про грядзь? – заинтересовался Маса. – А цендзура пропусчит?
– Я имею в виду нефть. – Симон показал на виднеющиеся вдали вышки Черного Города (путь в дачные места лежал через него). – Еще никому из кинематографистов не приходило в голову заинтересоваться этой липкой, жирной, черной грязью! А я тут такого насмотрелся, наслушался! Анкруайябль! О-о, это гораздо эффектней, чем добыча золота! Столько страстей, преступлений! Феерик, фантастик! Какие сюжеты, какие типажи! Они просто просятся на экран! Нефтью могут заниматься только люди из железа. Мягкотелые не выживают. Мне рассказали истуар про Алексея Ивановича Путилова, директора трех нефтяных компаний. Он запретил своей дочери брак с молодым человеком, которого та любила. Бедняжка приняла мышьяк. Возлюбленный в день похорон застрелился прямо у ее дверей. И ву савэ, как отреагировал на это Путилов-отец? Он сказал: «Ну, нам еще не хватало дешевой оперетки». Каково?
– Г-гнусно, – ответил Эраст Петрович, притормаживая, чтоб переехать через трубу, врытую в грунт поперек дороги.
– А по-моему, готовая фильма! Или вот вам другой железный человек, директор Горного департамента Сальковский. Покровитель балерин, свой человек на Ривьере, Ротшильды добыли ему орден Лежьон д’Онёр. Ни одно важное решение по нефти не проходит через правительство без Сальковского. Веселый господин – легкий, обаятельный, ничего не боится! Ему предлагают взятку, говорят: «Мы вам заплатим двадцать тысяч и гарантируем полную конфиденциальность». А он в ответ: «Давайте лучше сорок и болтайте кому угодно». Не человек – крупповская броня!
– У нас в империи таких бронированных сколько угодно, – заметил Фандорин, снова тормозя – на сей раз у переезда через узкоколейку, за которой начинался дымный промышленно-промысловый район.
Здесь на перекрестке располагался полицейский околоток, который словно оберегал «чистые» кварталы от преисподни, подступавшей вплотную к Баку. Давеча в поезде, занятый дневником, Эраст Петрович толком не рассмотрел Черного Города. Теперь ему предоставилась такая возможность.
Даже на знаменитых нефтяных полях Техаса он не видел ничего подобного. Здесь действительно всё было черным: стены фабричных корпусов, складов и бараков, круглые бока цистерн, буровые вышки. Черной была земля, по которой во всех направлениях черными змеями расползались бесчисленные трубы. В воздухе летали клочья сажи и копоти. Зато лужи были очень красивыми, переливались густым, радужным перламутром – нефти в них было больше, чем воды.
Наверное, так будет выглядеть планета, когда жадные индустриалисты заполнят заводами каждый клочок пространства, истребив всю зелень, подумал Эраст Петрович. Жизнь задохнется и прекратится. Всё станет таким же черным и мертвым.
