Николай Свечин - Завещание Аввакума
Сильные клешни кузнецовских охранников подняли Алексея; он получил чувствительный удар в лицо, но молча стерпел. Его умело обыскали, отобрали револьвер и кастет. Двое держали Лыкова за руки, третий уткнул ему в грудь его же «смит-вессон», четвертый сзади приставил нож.
Может, Алексей и попытался бы убежать, рассчитывая на свою силу, но Буффало без сознания висел на руках у «фартовых». Пришлось пока смириться.
— Не убивать! — раздался сзади властный голос Кузнецова. — Осип ищет человека из полицейских для сведений, а тут сразу два «языка». Который-то да заговорит… Сведите их пока в подвал и как следует прикуйте. Осип придет через полчаса, сам с ними разберется.
Лыкова и начавшего приходить в себя Буффало бегом стащили по черной лестнице в подвал, и там звероподобный детина в кожаном фартуке сноровисто приковал их к толстым цепям на столбах. Прямоугольные столбы, подпиравшие низкие своды подвала, были опоясаны стальной полосой с кольцами, к которым приделали настоящие каторжные ручные кандалы. Чувствовалось, что место было специально приготовлено для подобных случаев.
Бандиты врезали напоследок Лыкову и Буффало по почкам и ушли, поставив в углу керосиновую лампу. Лязгнул засов, и в подвале стало тихо.
Окончательно очухавшийся Буффало тихо чертыхался в углу. Лицо у Лыкова горело, мысли путались. Ему вдруг стало страшно как никогда в жизни, как не было страшно даже перед первым боем.
Рогожец перестал ругаться и сказал голосом злым, но не испуганным:
— Ну мы с тобой и влипли. Надо выбираться, пока Лякин не появился.
Он уперся ногой в столб и стал тянуть к себе кулаки, пробуя цепь на прочность. Шея и плечи у Буффало напряглись, набухли желваки на лице, он пыхтел и упирался изо всех сил, но цепь и не думала поддаваться.
Глядя на него, Лыков не удержался и прыснул.
— Что смеешься, дурак, — рассердился Буффало. — Погоди, сейчас придет Ося Душегуб, он тебе посмеется.
— Да это не так делается, — виновато пояснил Лыков. — Вот, смотри: одно звено закладывается за другое и прижимается третьим, которое используется как рычаг.
Он сложил звенья, ухватился и нажал. Толстое кольцо сразу разошлось, и Алексей освободил правую руку.
— А так, как ты хочешь, не получится, — и Лыков рванул к себе левую руку. Цепь со звоном лопнула и повисла на запястье.
— Странно… — пробормотал он.
Буффало поглядел на него, сложил свою цепь, как было велено, и с удвоенной энергией навалился на нее. Однако у него снова ничего не получилось. Тогда Лыков двумя мощными рывками оторвал и его кандалы. Сложил обрывок цепи вдвое и получилось оружие.
— Как-то сразу веселее стало, — признался рогожец. — Осталась ерунда — выйти отсюда.
Они подбежали к двери. Массивная, она была сколочена из толстых дубовых плашек, стянутых железными полосами. Буффало налег на нее всем весом, но дверь даже не скрипнула.
Алексей внимательно осмотрел железные полосы, петли; все было крепкое, ухватиться не за что… Он нагнулся и увидел внизу щель.
— Ага… пальцы пролезают.
Он присел на корточки, ухватился снизу за дверное полотно и потянул на себя. Дверь зашаталась, но держалась прочно. Лыков взялся поудобнее, уперся и налег изо всех сил. В глазах потемнело, заныл порезанный бок, вены, казалось, сейчас порвутся.
Буффало стоял рядом и молча наблюдал. Он понимал, что сломать такую дверь голыми руками невозможно, но после того что этот парень сделал с цепями… Вдруг раздался короткий противный визг и нижняя петля с четырьмя огромными шурупами выехала из дубового косяка! Буффало чертыхнулся от удивления; ему хотелось протереть глаза.
Алексей выпрямился, ухватился за образовавшийся проем, уперся сапогом в стену и вырвал всю дверь из косяка напрочь. Аккуратно приподнял, своротив наружный засов, втащил внутрь и прислонил к стене.
— Ну ты даешь! — ахнул Буффало. — Говорил мне Каланча, да я не больно верил… Научи меня этому атлетизму, а я тебя стрелять научу!
— Давай сначала драпанем отсюда, — ответил Лыков.
— Как это драпанем? Лякин скоро сам сюда придет, и гоняться за ним не надо, очень удобно.
— Федор, ты больной на голову, — злым шепотом констатировал Лыков. — Тебя с оружием уработали, ты ничего поделать не мог, и еще хочешь в этой крысоловке Осипа с его братвой дожидаться! Ей-богу, больной…
— Ну хорошо, — примирительно сказал рогожец, — давай осмотримся и, если отыщем путь для отступления, тогда уж попытаемся?
Они осторожно вышли в подвальный коридор. В дальнем конце его, где была лестница, неярко светил фонарь; в их тупике обнаружилось забранное решеткой окно.
— Сними решетку, — приказал Буффало.
— Еще начальник выискался, — обиделся Алексей, но решетку оторвал и приставил обратно к раме, чтобы было незаметно. — Пролезешь, бычина толстомясая? — съехидничал он.
Буффало примерился — пролезает.
Внутри Алексея совсем уже исчез недавний страх и разливалось другое ощущение: силы, уверенности и злости. Разогретые мускулы играли, вернулся кураж; хотелось посчитаться с Лякиным. Он решительно намотал обрывок цепи на кулак и тут услышал приближающиеся голоса. Бесшумно, как кошка, Лыков в два прыжка подобрался к лестнице, несколько секунд слушал, потом так же бесшумно вернулся и затолкал Буффало обратно в комнату. Успел по пути заметить, что из узкого коридора не видно, что дверь выломана.
— Идут трое один за другим, впереди тот в фартуке, за ним Кузнецов, у третьего голос незнакомый, возможно, Лякин, — шепотом пояснил Алексей диспозицию.
Глаза у Буффало сверкнули, он натянул цепь, чтобы не звенела, и принял боевую стойку. Лыков, хотя был ниже его на голову, молча отодвинул рогожца за спину, стал за косяк, занес кулак с намотанной на него цепью и так застыл.
Голоса приближались, бандиты шумно, не таясь, спускались в подвал.
— Один-то, молодой, точно сыщик, он утром городовыми командовал, когда ребят твоих из засады побили. А второй, что Али застрелил, не пойми кто.
— Сейчас разберемся, — угрожающе произнес третий голос, хриплый, властный.
«Лякин», — понял Алексей и вдруг сразу успокоился, и только холодная ясная злость охватила его. Вот теперь посмотрим…
Пора! Он выскочил в коридор и, как кувалдой, ударил идущего первым «кузнеца» в переносицу. С грохотом и криками все трое покатились по коридору, чудовищной силы удар сбил их, как кегли. Сразу же Лыков перепрыгнул через первого прямо на грудь второму и с него коршуном упал на лежащего под самым фонарем Лякина. Тот, хоть и оглушенный, каким-то образом успел выхватить нож, но Алексей зажал его левую руку коленом, правую с ножом стиснул так, что хрустнуло запястье, а свободной рукой ухватил Лякина за горло. Тот хрипел, выгибался дугой, изо всех сил пытаясь сбросить с себя Алексея, пинал его коленями в спину, в ребра. Сзади слышались удары и шум борьбы, но Лыков не решался обернуться и смотрел в волчьи глаза Осипа, медленно усиливая хватку. «Особенно опасен при задержании… в одиночку даже не пытайтесь» — вспомнил он инструктаж Благово. Может, все же попытаться? На секунду он ослабил пальцы, и Душегуб чуть не сбросил его с себя. Ну уж нет! Лыков молча, не отрываясь, смотрел Лякину в глаза, а тот так же бессловесно глядел на Алексея. Такой лютой злобы и ненависти Лыков не видел даже на войне. Этот угасающий, до последнего не сдающийся звериный взгляд он помнил потом всю жизнь…
«Четырнадцать доказанных убийств за два года» — снова вспомнились слова из инструкции. А сколько не доказанных? Алексея захлестнуло злостью, так, что потемнело в глазах.
— Сдохни, пес… гореть тебе в аду! — выкрикнул он в ярости и свел, наконец, пальцы. Из горла Лякина послышалось бульканье, глаза налились кровью, искаженное лицо стало синеть, губы хватали воздух. А потом вдруг волчий взгляд потух, как свечка, и Осип обмяк и вытянулся.
Алексей еще несколько секунд недоверчиво смотрел на него — не уловка ли? Однажды раненый шапсуг едва не обманул его таким приемом на красивом берегу Черного моря… Но Душегуб лежал без движения, и вид у него был неважный. Алексей решился наконец оглянуться.
Сзади него, на теле Кузнецова, сидел Буффало и с интересом разглядывал синее лякинское лицо. Протянул руку, потрогал за левым ухом и удовлетворенно кивнул:
— Готов!
— Точно он?
— Он, не сомневайся. Видишь шрам от чирья?
Посидели немного молча, потом Буффало спросил:
— Тебе сколько годов-то, Алексей Николаич?
— Двадцать два… почти.
— Далеко пойдешь.
Наконец они встали, осмотрелись. Бандит в фартуке лежал с залитым кровью лицом, нос у него был буквально вколочен в череп. Рядом валялся Кузнецов с разбитой буффаловскими кандалами головой. Все было кончено.
Алексей закинул себе на плечо тело Оси Душегуба и шагнул к окну.
