Светозар Чернов - Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе
Перед самым рассветом Фаберовского встревожил странный скрежет снизу из гостиной. Встав с дивана и спустившись вниз, он увидел, как по полу неосвещенной гостиной в сторону двери толчками продвигалась изувеченная доктором Смитом кадка с пальмой. Конроя нигде не было, а Васильев на диване храпел, как пожарный. Поляк подошел к пальме и ногой придавил кадку. Не замечавший его Курашкин продолжал скрести ногами по полу.
– В чем дело? – спросил Фаберовский.
Тот мотнул головой куда-то в сторону, не прекращая попыток уползти к двери, и Фаберовский заметил отвернутый на сторону ковер и открытый люк в полу.
– Мы уже обезвредили заряд, – успокоил Курашкина поляк и захлопнул люк, задвинув на нем засов. – Днем закопаем динамит в саду от греха подальше.
По какой-то одному ему ведомой причине осведомитель Особого отдела не желал успокаиваться и поляку пришлось завалить его на бок вместе с пальмой. На грохот из столовой выскочил Конрой, воинственно размахивая шваброй. Курашкин пытался вывернуться, как краб, перевернутый на спину.
– Кстати, Конрой, – обратился поляк к старому ирландцу. – Этот человек заявился сюда, чтобы арестовать вас с Даффи. Так что я пойду в кабинет, а ты посторожи его до утра.
Поднявшись наверх, Фаберовский остановился около двери спальни, где ночевала Шапиро и где должен был дежурить Владимиров. Приложив ухо к двери, он прислушался. Так ничего и не услышав, он приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
На кровати, в одной ночной сорочке с неопределимого цвета пятном на животе, был распят Артемий Иванович. В рот ему был вставлен кляп, смотанный из двух розовых чулок, а жгуты из разодранной на полосы нижней юбки обхватывали кисти рук и босые ступни Владимирова, намертво привязывая его к железным спинкам ложа. Остекленелые глаза Артемия Ивановича мертвым взглядом смотрели в потолок.
Рядом с кроватью на стуле в одном корсете, бессильно вытянув голые, покрытые свежими синяками и укусами ноги, спала еврейка. Голова ее с распущенными и спутавшимися волосами была запрокинута. Ее обнаженные руки оказались покрыты до локтя чем-то темным, как показалось поляку – кровью.
– Что тут у вас творится? – Фаберовский ткнул Шапиро стволом «веблея» в плечо. Та испуганно вскочила и прикрылась низом занавески.
– Зачем ты его убила? – спросил поляк, указав револьвером на Артемия Ивановича, который вдруг всхрапнул и попытался перевернуться на бок, однако жгуты не дали ему этого сделать и он опять уснул все в том же неудобном положении.
– Я никак больше не могла помазать ему живот йодом, – ответила еврейка.
* * *Утром поляк в последний раз перевернул листок календаря на столе в кабинете: прошло ровно четыре месяца с того дня, как Скуибби с Остругом зарезали в Джордж-Ярде первую жертву. Из засады в пустом доме вернулись Батчелор и Даффи, на удивление бодрые после бессонной ночи.
За завтраком ощущалась общая нервозность. Во время ночных рекогносцировок стало ясно, что бежать через соседний сад нельзя, так как Дарья в лаз не пролезет, а расширение стены могло привлечь внимание филера на Эбби-роуд. Кроме того, Батчелор сообщил, что когда они уходили из пустого дома, с Ньюджент-Террас заступил на наблюдение доктор Гримбл, подъехавший в своем экипаже.
– Батчелор! – поляк отвлек рыжего сыщика от поедания овсянки. – Когда нас будет ждать катер?
– В одиннадцать часов на Лаймхаузском причале.
– Осталось чуть больше часа. Если мы отплывем в одиннадцать, то в Даунсе будем около десяти вечера. Значит, до этого времени ни одна собака в полиции не должна узнать, что мы сбежали. Нам придется как-то избавляться от филера на улице и от Гримбла на Ньюджент-Террас. – Фаберовский дотронулся до плеча Шапиро: – Хая, сходи-ка на Эбби-роуд, узнай, не пожелает ли господин филер съездить с тобой в ресторан приятно провести время.
– Может, Курашкина попросить? – предложил Артемий Иванович. – Если филер из Особого отдела, они друг друга наверняка знают. А я ему сейчас прощение напишу от царя.
И Владимиров принялся за дело, забыв даже о недоеденной каше. Спустя несколько минут он вернулся с листом бумаги.
«Мы, милостью Божьей Александр Третий Александрович и всея Руси, а также и т. д., даруем сим ниженаписанным прощение и помилование беглому матросу Тарасу Курашкину за оказанные нам услуги по уведению филера от нашего дома на Эбби-роуд.
С чем и остаюсь,
Ваш покорный слуга
Гурин Александр (исправленному верить)».
Курашкин внимательно выслушал прочитанное Артемием Ивановичем и согласно замычал.
– А я тебя напоследок еще кашей накормлю, – в дополнение к высочайшей милости от себя пообещал Владимиров и вынул у Курашкина изо рта кляп.
– А у вас там двое в пидвали сыдять, де дынамит, – сообщил Курашкин, с удовольствием отплевываясь.
– Кто там у нас еще сидит? – не понял Артемий Иванович.
Он оттащил в сторону ковер, сдвинул засов и открыл люк. В облаке динамитной вони показались две головы со слезящимися красными глазами.
– Подкоп! – не своим голосом заорал Владимиров, бросаясь в столовую. – Подкоп!
Схватив попавшийся под руку столовый нож, Фаберовский выскочил в гостиную, за ним Даффи с Батчелором.
– Это же Легран и мосье Ландезен, – тихо сказал у них за спиной Васильев. – Он забирал меня из Шарантона.
И француз, и еврей, нанюхавшись за ночь динамита, были просто не в состоянии сопротивляться. Их связали той же веревкой, которую только что сняли с Курашкина, и привязали к той же пальме спинами друг к другу.
– Я могу догадаться, когда эти джентльмены попали в подвал, – сказал Фаберовский. – Я сам закрыл за ними крышку люка. Но как они смогли проникнуть в дом, если господа Батчелор и Даффи всю ночь не смыкали глаз, а Конрой расхаживал со шваброй, как гвардеец в Виндзорском замке?!
Под пристальным взглядом поляка ирландец и рыжий сыщик повинно опустили головы.
– Вам повезло, что вы проснулись сегодня не на небесах, – бросил им поляк и пошел в коридор навстречу Шапиро, которая возвратилась с переговоров с филером.
– Он говорит, что заступил на пост только четыре часа назад и сменится лишь вечером, – сообщила она. – Тогда, говорит, и погуляем. И говорит это, заметьте, на русском языке.
– Эгей! С лышаем в увсю рожу? – спросил Курашкин. – Так це ж Сруль Эвенчик! Вин теж до Салливану ходыть!
– Иди, Тарас, к этому Срулю, – сказал Фаберовский, – скажи, что инспектор Салливан назначил на сегодня четырехчасовое дежурство. Скажи ему, что сейчас ты сменишь его, потом еще кто-то из ваших общих знакомых сменит тебя, а того еще один. И только потом к десяти вечера пусть он опять приходит сюда.
– Вси зроблю як старшой пысарь с нашого броненосця, – уверил Курашкин и отправился на улицу.
Неизвестно, как и что делал на броненосце неведомый писарь, но хохлу удалось спровадить Сруля безо всяких проблем. Теперь оставалось только отвязаться от Гримбла – и путь к свободе был открыт. Фаберовский вывел еврейку в сад и сказал ей, подводя к ограде:
– Доктор Гримбл все еще торчит перед домом на Ньюджент-Террас. Пора его убрать. Как ты думаешь, кого он напоминает? Джека Потрошителя из газетных публикаций. Он доктор, на нем дурацкий парик для маскировки и широкополая шляпа, прикрывающая глаза, а в руках черный докторский саквояж, с которым он никогда не расстается, потому что в нем, скорее всего, очень дорогой набор хирургических инструментов.
– Вы хотите сдать его полиции? – спросила Шапиро.
– Почему бы и нет? При таких данных полдня в участке Гримблу будут обеспечены.
– И как вы намерены это сделать?
– Ты заорешь: «Потрошитель, Потрошитель». А дальше полиция и сама уже его не отпустит.
– Хорошо бы заманить его сюда.
– Нет ничего проще. Он обезумел от ревности и сам готов попасть сюда, если найдет тому оправдание. Вспомните, что пани делала ночью с паном Артемием.
– Что я делала! Я провела эту ночь без сна, глаз не сомкнула! Половину ночи я слушала его трактат, а вторую пыталась намазать ему его брюшко йодом.
– Не мне тебя учить. Издай парочку томных звуков, он непременно клюнет на это.
Шапиро последовала совету Фаберовского и действительно, не прошло и минуты, как над оградой со стороны пустого дома появилась голова Гримбла в сползшем набок парике.
– Потрошитель! – завизжала Шапиро. – Спасите, Потрошитель!
Ее визг услышал находившийся на постоянном посту на Аберкорн-плейс констебль, вбежал в сад пустующего дома и ухватил за ноги висевшего на ограде Гримбла.
– Кто вы такой? – спросил полицейский у доктора, стянув его вниз.
– Я доктор Гримбл! – возмущенно ответил тот, пытаясь вывернуться из мертвой хватки констебля. – Вы не имеете права меня трогать!
– В суде вы можете сослаться на Habeas corpus[25], если считаете свой арест незаконным.
– У него в саквояже нож, – выкрикнула из-за ограды Шапиро. – Он хотел меня зарезать!
