Жан-Франсуа Паро - Мучная война
— Дичь замела следы, — с улыбкой заявил он. — Это не аббат скрестил со мной шпагу. Вы, как поначалу и я, изначально перепутали лошадей.
Ластир не сумел скрыть своего удивления.
— Вы в этом уверены? Значит, вы потеряли след, а так как он только что покинул Вену… Однако… Но он же точно вышел из гостиницы! Я следовал за ним как тень, ни на минуту не упуская его из виду.
— Значит, это был его брат! Уверяю вас, нападавший на меня не имел ничего общего с нашим аббатом из дипломатической канцелярии. Что ж, будем надеяться, что Семакгюс узнал настоящего аббата и проследил за ним. Это наш последний шанс.
— О чем это вы, маркиз?
Сообразив — не без некоторого злорадства, — что шевалье по-прежнему считал, что они действовали по плану, принятому до его исчезновения, Николя счел нужным поведать ему о вновь выработанной стратегии. Выслушав его, шевалье умолк и надолго задумался.
— Что ж, — наконец произнес он, — тогда, действительно, ничего не остается, как ожидать возвращения наших друзей.
Воцарилась тишина; каждый думал о том, какими еще соображениями не поделился с ним его собеседник. Вытащив трубку, Ластир протянул ноги, положил их на скамеечку и, запрокинув голову, с видимым наслаждением стал пускать колечки дыма. Николя чувствовал себя отвратительно: дурному настроению у него всегда сопутствовали недомогания. Чувствуя, что нервы его напряжены до крайности, он попытался выстроить логическую цепочку событий, однако каждый новый вопрос порождал целый ряд гипотез, неуклонно возвращавших его к отправной точке его размышлений. От бессилия вопросы множились, а мыслительный процесс становился крайне мучительным; вдобавок усталость от пережитых событий с каждой минутой давила на него со все большей силой.
Разумеется, если шевалье действительно принадлежит к тайной службе Сартина, значит, его первейшим долгом является сохранение тайны. Однако комиссар и сам принадлежал к числу посвященных… и все же… Тут он кстати вспомнил, что Сартин всегда скупо делился сведениями. Даже от близких к нему людей, среди которых числился и Николя, он с очевидным удовольствием скрывал то, что известно ему одному. Он всегда приберегал часть секретных сведений для себя лично, чтобы в нужную для него минуту воспользоваться ими к своей выгоде или для пользы дела.
Также его немало удивила дискуссия с Ластиром, превратившаяся в своеобразный поединок, разумеется, словесный, но от этого не менее острый, ибо из-под маски вежливости то и дело выглядывало лицо человека, обуреваемого яростными страстями. Теперь вместо легкомысленного вояки Николя видел в шевалье человека действия, исполненного решимости и холодного расчета. Он судил об этом по тому способу, каким он спас ему жизнь, умчав от возможных преследователей. Подумав еще немного, он решил, что его сомнения относительно шевалье проистекают оттого, что он, к собственному стыду, с самого начала не разглядел его истинного характера, совершив тем самым огромную ошибку; привыкший во всем доверять своей интуиции, он сделал выводы на основании внешности… Тем не менее он решил, что так как первое впечатление чаще всего бывает самым правильным, надо бы поразмыслить над ним как следует. А пока придется согласиться с тем, что с самого начала Ластир настолько успешно изображал человека недалекого, едва ли не дурака, приспособив и внешность, и манеры к этому образу, что никому в голову не пришло усомниться в его фальши.
Около полуночи появился Рабуин. Полагая, что его шпионская миссия завершена, он направил свои стопы в гостиницу. С умением, приобретенным за долгие годы работы полицейским агентом, он поводил полицейских ищеек по городу, а затем вернулся в «Золотого тельца». Полагая, что Николя отсутствует, он торопился отбыть к себе, дабы поскорее встретиться с хорошенькой субреткой с последнего этажа. Но надеждам его не суждено было сбыться: комиссар оказался на месте и приказал ему остаться в номере и дожидаться Семакгюса, дабы затем всем вместе оценить уроки, полученные этой бурной ночью. Пока же Николя поведал изумленному Рабуину о своих похождениях.
Время шло; Николя начал волноваться об участи корабельного хирурга и ругал себя за то, что вовлек его в это дело. Ночные часы тянулись медленно; наконец в половине третьего дверь с грохотом распахнулась. Пошатываясь, в комнату с ехидной улыбкой на лице ввалился Семакгюс и немедленно рухнул в кресло, издавшее громкий жалобный скрип. Николя испугался, как бы его друг вновь не вернулся к прежним вредным привычкам. Когда он четырнадцать лет назад впервые встретил Семакгюса, тот вел крайне распутный образ жизни; постепенно возраст и благотворное влияние Авы, его чернокожей кухарки, сумели обуздать его неистовый темперамент, но сейчас Николя пришлось констатировать, что сегодня вечером его хваленая интуиция вновь его подвела.
— Ах ты, черт! — выругался Семакгюс, насмешливо глядя на приятелей. — Главное, не старайтесь скрыть свою радость по поводу моего возвращения. Черт возьми, да у вас рожи кающихся грешников!
— Что поделаешь! — не скрывая досады, произнес Николя. — Однако зачем вы сюда пришли, если не собираетесь каяться?
— О-о! Должен сказать, мое первое впечатление подтвердилось: здесь шутить не расположены. И никаких каламбуров. И все же, рискуя вогнать вас в еще большее уныние, я, как говаривал мой учитель Рабле, сейчас расскажу вам про кающихся…
Почувствовав, что ничто не в силах остановить Семакгюса, Николя смирился и приготовился слушать.
— …Когда-то давно, во время остановки в Марселе, я почувствовал желание испытать свой скальпель и оправился на поиски трупа, пригодного для анатомических исследований. Во время этих поисков я наткнулся на братство милосердных людей, чья миссия заключалась в том, чтобы даровать утешение христианским душам осужденных, а после казни хоронить сих осужденных в освященной земле. Народ называл их монахами смерти. Излишне говорить, как они встретили мою просьбу. Вот уж истинно весельчаки! Так вот, сейчас вы мне их напоминаете. И нечего смотреть на меня такими большими глазами. Да, я злоупотребил огненной водой, но ради доброго дела!
— Всего лишь! — с облегчением вздохнул Николя. — Тогда давайте выслушаем новости сегодняшней ночи…
— Да я только об этом и мечтаю, — прервал его Семакгюс, — тем более что нас опять четверо.
Встав с кресла, он, пошатываясь, поклонился шевалье, попытавшись при этом исполнить еще и некий замысловатый реверанс.
— Сударь, тысяча извинений. Алкогольные пары помешали мне сразу обнаружить ваше присутствие, то есть я хочу сказать…
— …точнее, объяснить, — подхватил Николя, — где вы были.
— Но сначала Рабуин принесет мне кувшин свежего пива; когда надо вернуть мысли и мозги на место, лучше пива нет ничего.
Не дожидаясь возвращения Рабуина, Николя второй раз за вечер принялся излагать свои приключения.
— Ч’орт, — икнул Семакгюс, — провал по всем статьям. И я тоже хорош: ведь настоящий Жоржель валялся у моих ног!
— Откуда вы знаете, что он был настоящий?
— Да оттуда же, откуда вы узнали, что гонитесь за поддельным! — воскликнул Семакгюс и залпом осушил содержимое кувшина с гербом, поднесенного ему Рабуином.
Однако у этого малого поистине не счесть талантов, подумал Николя. Где, черт побери, он сумел отыскать кувшин с пивом в три часа ночи?
— Смейтесь! Хохочите! Я заслужил! Да, я пошел за настоящим Жоржелем, и он несколько часов таскал меня за собой по всей Вене, в кромешной тьме.
Корабельный хирург встал и, выбросив вперед руку, продекламировал:
Беги, дневное светило, предоставь царство теням,Ночь, окутай мраком мир!Тьма скроет наши похождения.[12]
— Ого! — не сумев сдержаться, расхохотался Николя, слушая басовитый голос друга, исполнявшего весьма уместные строки. — Жоржель встретился с Юаскаром, Заирой или с самим Адарио?
— Если бы! С самым что ни на есть невзрачным типом. Крупные черты лица, широкая спина, большие ноги и такой отвратительный парик, что даже мой приятель-моряк Габриэль не рискнул бы его надеть. Они долго разговаривали в тени церковного портала. Потом произошел обмен. Разумеется, бумаг на золото. Затем Жоржель распрощался с типом, и я больше не стал за ним следить.
— Но почему? — спросил молчавший до сих пор Ластир.
— А что бы мне это дало? Конь всегда возвращается в конюшню.
— Вы не могли этого знать. Вдруг он отправился на следующее свидание?
— Господин шевалье, похоже, комиссар Ле Флок еще не сообщил вам, что самое главное часто заключается в том, чтобы сделать выбор между двумя неприятностями. Мне показалось более важным проследить за конфидентом аббата.
— Не сомневаюсь, сударь что вам это удалось.
