Йен Пирс - Падение Стоуна
Это его даже не рассердило.
— Да, разумеется, свое мнение я иметь могу, — ответил он. — Полагаю, найти это, чем бы оно ни было, должны были в его письменном столе. И что некто забрал это вскоре после его неожиданной и непредвиденной смерти. Но более я ничего не скажу.
Этого, разумеется, и не требовалось.
— А другие статьи завещания?
— О них мне тоже ничего не известно. Хотя, естественно, после смерти лорда Рейвенсклиффа я списался с Майклом Кардано, его душеприказчиком.
— Кто он?
— Прежде работал у Ротшильда, если не ошибаюсь. Больше я о нем ничего не знаю.
— И он способен управлять компанией?
— Не знаю. Но он и не должен. Обязанности душеприказчика совсем иные. Он сын давнего знакомого лорда Рейвенсклиффа. Отец разорился в тысяча восемьсот девяносто четвертом году и умер в тюрьме.
— Так-так. Расскажите про итальянку.
— Мы послали миссис Винкотти телеграмму. Она приедет в Лондон в среду. Во всяком случае, надеюсь, что приедет.
— Почему? Это так важно?
— Бог мой, конечно! Тем более когда речь идет о такой сумме, как эта. Естественно, мы должны удостовериться, что она именно та женщина, которую подразумевал лорд Рейвенсклифф. Иначе мы не сможем выплатить ей ее долю. Это породит новые осложнения, и нам придется разыскивать не одно лицо, а двух.
— Как так?
— Его дела нельзя привести в порядок, пока все наследники не будут оповещены, чтобы мы могли быть уверены, что капитала достанет на долю, причитающуюся каждому. Например, предположим, что некий человек, умирая, завещал сто фунтов одному лицу и такую же сумму другому. Однако наследство оценивается всего в сто двадцать фунтов. Что нам делать? Совершенно очевидно, что, если один из них к этому моменту умер, то второй сможет получить свою сумму полностью. Если же живы оба, то нет. Вот тогда дело осложняется…
— Так что этот ребенок…
— Должен быть найден, чтобы ситуация с наследством разрешилась быстро. Лорд Рейвенсклифф оставил своей супруге точно обозначенную долю, а также пожизненные проценты с остальной части наследства, которые после ее смерти перейдут разным другим лицам. Следовательно, выплата или невыплата доли ребенка влияет на все остальные завещанные суммы.
— Так каково финансовое положение в настоящий момент?
— Оно зависит от доброй воли душеприказчика и его готовности выделить ей содержание из всей совокупности наследства, которую он, по сути, контролирует.
— Лорд Рейвенсклифф сознавал это?
— Боюсь, я не понял.
— Я вот о чем. Почему лорд Рейвенсклифф составил завещание таким образом, что его жена могла оказаться в подобном положении? Вы ему это объяснили?
— Я осветил ему все возможные последствия.
— И это его не остановило? Какие выводы вы сделали из этого?
— Что он счел это наилучшим способом для улаживания своих дел.
— Нет, я имею в виду, почему он…
— Я понимаю. Но, излагая свои желания, лорд Рейвенсклифф не объяснял мне их причины.
— А вы не пытались их отгадать?
— Очевидный вывод: он считал, что никаких неясностей не останется.
— И вы думаете, миссис Винкотти может быть матерью этого ребенка?
— Этого я сказать не могу.
— Лорд Рейвенсклифф, когда был жив, платил ли кому-либо регулярно? Не служащим и прочим само собой разумеющимся, но людям, никак прямо не связанным с его бизнесом?
Гендерсон прикинул.
— Не через меня. Конечно, он мог устроить это иначе.
— Так-так. Ну, а «Инвестиционный траст Риальто»? Каково его положение сейчас? А также других компаний лорда Рейвенсклиффа?
— Как, возможно, вам известно, Рейвенсклифф через «Риальто» контролировал большое число компаний. А его долей в «Риальто» пока распоряжается его душеприказчик.
— Майкл Кардано.
— Совершенно верно.
— Так что же произойдет? Если наследство зависнет?
— Изо дня в день компаниями руководят опытные управляющие, и вмешательство извне не требуется. Но полагаю, другие акционеры сплотятся, чтобы защищать свои интересы. В частности, они могут вынести постановление о проведении проверки ради своего спокойствия и убедятся, что все в порядке. Смерть его милости…
— …порождает вопросы. Естественно. Есть ли какие-либо намеки?
— Я семейный поверенный, мистер Брэддок. Расспрашивать вам придется других. Однако мой ограниченный опыт в подобных делах подсказывает, что будет неудивительно, если акционеры поступят именно так.
— Понимаю. Но ничего неуместного они не найдут, верно? То есть не предполагается…
— «Ищите и обрящете», — сказал он с легким проблеском улыбки. — Любой индивид, с каким мне приходилось иметь дело, был обременен секретами. Сомневаюсь, что найдется компания без них. Но ничего конкретного я не знаю, если вы об этом.
— Еще один вопрос. Все деловые предприятия находятся в своего рода лимбо, это так?
— Да.
— Включая «Кроникл»?
— Разумеется. Душеприказчик решит, отойдет ли она леди Рейвенсклифф или ее надо будет продать ради наличности для выплаты завещанных сумм. Естественно, это не прояснится, пока мы не установим, сколько придется сделать таких выплат.
Макюэн не обрадуется, услышав это, подумал я.
— Позвольте, я уточню. Лорд Рейвенсклифф составил завещание примерно полтора года назад, и никакой ребенок в нем не упоминался. Приписка эта была добавлена шесть месяцев спустя. Так?
Гендерсон кивнул.
— Почему? Он должен был знать о существовании этого ребенка. Так почему не упомянуть его, когда завещание составлялось?
— Не знаю.
На этом мистер Гендерсон был исчерпан. С жалкими добытыми у него проблесками я отправился перекусить. Мне требовались пиво и мясной пирог перед новым посещением леди Рейвенсклифф.
Глава 10
Когда на Сент-Джеймс-сквер меня провели в маленькую гостиную, мной овладели дурные предчувствия. Совсем другая комната, более уютная и интимная, чем великолепный салон, где мы сидели в прошлый раз. В камине горел огонь, насыщая воздух приятным теплом и ароматом яблоневых поленьев. Каминную полку заполняли всякие безделушки — зеркальца, вышивки в рамках, бронзовые статуэтки. Красивая голубая фарфоровая чаша. Стены прятались за книжными полками. Видимо, Рейвенсклифф был ненасытным читателем, притом всеядным. Книги эти предназначались для того, чтобы их читали. И их читали. Романы на французском, английском, немецком и итальянском. Труды по истории и философии. Медицинские журналы, записки путешественников. Классики — в переводах и на языке оригинала. Словари и справочники. Многие английские заголовки были мне знакомы, о других я слышал. Золя, Толстой, Дарвин, Милль, Маркс, заметил я с любопытством. Познай своего врага. Книги по психологии и социологии. Даже несколько по криминалистике. Внушительный ассортимент. Счастливец — человек с достаточным досугом и энергией, чтобы прочесть их все. Рейвенсклифф, разумеется, досугом не располагал. Любопытно! Я чуть-чуть устыдился того времени, которое проводил в пабах.
А на стене две картины. Небольшие. Портрет леди Рейвенсклифф, написанный, прикинул я, лет двадцать назад. Я уловил обаяние. Она принадлежала к тем, кого художники должны любить. Левое плечо обращено прямо на смотрящего, голова повернута за пределы холста. Золотисто-алое платье оттеняло ее длинную изящную шею. Никаких украшений, она в них не нуждалась. Достаточно было ее лица и волос. Она была и все еще оставалась обворожительной женщиной.
— Эннёр, — раздался тихий голос позади меня.
Я обернулся. В дверях стояла леди Рейвенсклифф с легкой улыбкой на губах.
— Простите?
— Жан-Жак Эннёр. Он умер несколько лет назад, и, полагаю, его слава сошла на нет, но он был одним из лучших портретистов своего поколения. Это я в тысяча восемьсот девяностом, до того, как стала старой и морщинистой.
— Вот уж нет, — пробурчал я. Настроение рассыпаться в комплиментах у меня не было. Собственно, за мной этого вообще не водилось, и тут я был полнейший профан.
— А это Джон. — Она кивнула на портрет, запрятанный в углу. — Он и слышать не желал ни о каких портретах и уступил потому лишь, что я потребовала такой подарок на мой день рождения. Он продолжал ворчать и согласился только на этот, почти миниатюру. Такой крохотный, что его почти невозможно разглядеть.
Я всмотрелся. Таким, значит, был лорд Рейвенсклифф. Я напряженно щурился, но никаких подсказок не извлек. Ничего примечательного. Ничего похожего на надменность или гордость; ни тени жестокости или доброты. Просто лицо. Лицо весьма преуспевшего джентльмена, невозмутимо глядящего перед собой, лишь с легчайшим намеком на сожаление из-за необходимости попусту тратить время, чтобы умиротворить требовательную жену. Он выглядел почти симпатичным.
