Борис Акунин - Статский советник
Ларионов, взвыв, согнулся пополам, стрелявший же оглянулся на грохот и вскинул руку с компактным вороным „бульдогом“. Фандорин нырнул под выстрел и бросился молодому человеку в ноги, однако тот ловко отскочил назад, ударился спиной о дверной косяк и вывалился в прихожую.
Фандорин приподнялся над раненым и увидел, что дело плохо: лицо инженера быстро заливала мертвенная голубизна.
– Ноги отнялись, – прошептал Ларионов, испуганно глядя в глаза Эрасту Петровичу. – И не больно, только спать хочется…
– Я должен его догнать, – скороговоркой произнес Фандорин. – Я быстро, и сразу врача.
Выскочил на улицу, посмотрел вправо – никого, влево – вон она, быстрая тень, несется в сторону Кудринской.
На бегу статскому советнику пришли в голову две мысли. Первая, что врач Ларионову не понадобится. Судя по симптомам, перебит спинной хребет. Скоро, очень скоро бедный инженер наверстает все свои бессонные ночи. Вторая мысль была ближе к делу. Догнать-то убийцу не штука, да что с ним, вооруженным, делать, когда у самого оружия нет? Не ожидал статский советник от сегодняшнего дня никаких рискованных предприятий, и верный „герсталь-баярд“, семь зарядов, новейшая модель, остался дома, а как бы сейчас пригодился.
Бегал Эраст Петрович быстро, и расстояние до тени стремительно сокращалось. Однако радоваться тут было нечему. На углу Борисоглебского убийца оглянулся и кинул в преследователя трескучий язык пламени – Фандорину обдуло щеку горячим ветром.
Вдруг прямо из стены ближайшего дома выметнулись еще две резвые тени и слились с первой в один смутный, подвижный ком.
– У, гнида, я те побрыкаюсь! – крикнул чей-то сердитый голос.
Когда Эраст Петрович подбежал ближе, возня уже закончилась.
Веселый молодой человек лежал лицом вниз, с вывернутыми за спину руками, хрипел и ругался. На нем сидел крепкий мужчина и кряхтя выкручивал локти еще дальше. Другой мужчина держал упавшего за волосы, задирая ему голову кверху.
Приглядевшись, статский советник признал в нежданных помощниках двоих из давешних филеров.
– Видите, Эраст Петрович, и от Охранки польза бывает, – раздался из темноты добродушный голос.
Оказалось, что поблизости подворотня, а в ней стоит не кто иной, как Евстратий Павлович Мыльников, собственной персоной.
– Вы почему здесь? – спросил статский советник и сам же ответил. – Остались за мной следить.
– Не столько за вами, ваше высокородие, вы – особа, находящаяся превыше всяческих подозрений, сколько за общим течением событий. – Филерский начальник вышел из тени на освещенный тротуар. – Особенно любопытно было посмотреть, не отправитесь ли вы куда-нибудь с той сердитой девицей. Я так полагаю, что вы рассудили ее взять не кнутом, а пряником. И совершенно справедливо. Такие отчаянные от грубости и прямого нажима только звереют. Их по шерстке надо, по шерстке, а потом, как брюшко подставит – цап за мягкое!
Евстратий Павлович мелко рассмеялся и примирительно сделал ладонью: мол, не отпирайтесь, не первый день на свете живу.
– Когда увидел, что барышня одна ушла, хотел своих олухов за ней послать, а потом думаю – погожу-ка еще. Их высокородие человек бывалый, с чутьем. Если задерживается, значит, идею имеет. И точно – вскорости появляется этот. – Мыльников кивнул на воющего от боли и матерящегося арестанта. – Так что, выходит, не просчитался я. Кто он?
– Кажется, член Боевой Группы, – ответил Эраст Петрович, чувствуя себя обязанным неприятному, но неглупому, весьма неглупому коллежскому асессору.
Евстратий Павлович присвистнул и хлопнул себя по ляжке:
– Ай да Мыльников. Знал, на кого ставить. Как будете реляцию писать, не забудьте раба божьего. Эй, ребята, кликните санки! И хорош ему руки выламывать, а то он чистосердечное писать не сможет:
Один из филеров побежал за санями, второй защелкнул на лежащем наручники.
– Хрен тебе с горчицей чистосердечное, – просипел арестованный.
В охранное Эраст Петрович попал лишь далеко за полночь. Сначала нужно было позаботиться об истекающем кровью Ларионове. Вернувшись, Фандорин застал инженера уже впавшим в забытье. Пока приехала вызванная по телефону карета из больницы Братолюбивого общества, увозить застреленного стало уже незачем. Выходило, что время потеряно попусту.
Да еще до Большого Гнездниковского пришлось добираться на своих двоих – по ночному времени ни одного извозчика статскому советнику не встретилось.
В тихом переулке было темным-темно, лишь в окнах знакомого двухэтажного дома жизнерадостно горел свет.
Нынче в Охранном отделении было не до сна. Войдя, Эраст Петрович стал свидетелем любопытной сцены. Мыльников заканчивал разбор вечерней операции. Все шестнадцать филеров были выстроены вдоль стены длинного коридора, а коллежский асессор мягко, словно огромный кот, прохаживался вдоль шеренги и ровным, учительским голосом наставлял:
– И снова повторю, чтоб вы, болваны, наконец запомнили. При задержании группы политических, особенно если с подозрением на терроризм, действовать следующим порядком. Первое – ошеломить. Ворваться. С треском, криком, грохотом, чтоб у них поджилки затряслись. Даже храбрый человек от неожиданности цепенеет. Второе – обездвижить. Чтоб каждый задержанный прирос к месту, не мог пальцем шевельнуть, и уж тем более голос подать. Третье – обыскать на предмет оружия. Сделали вы это? А? Тебя, Гуськов, спрашиваю, ты на захвате старший был. – Мыльников остановился перед пожилым филером, у которого из расквашенного носа стекала красная юшка.
– Ваше высокоблагородие, Евстратий Павлович, пробасил Гуськов. – Так ведь мелюзга же, желторотики, сразу видать было. У меня глаз наметанный.
– Я те сейчас в этот глаз еще добавлю, – беззлобно сказал коллежский асессор. – Ты не рассуждай, дурья башка. Делай, как положено. И четвертое: за каждым из задержанных постоянный догляд. А у вас, разгильдяев, барышня из ридикюля пукалку достает, и никто не видит. В общем так… – Мыльников заложил руки за спину, покачался на каблуках. Агенты, затаив дыхание, ждали приговора. – Наградные получат только Ширяев и Жулько.
За арестование опасного террориста по пятнадцати целковых от меня лично. И в приказе будет. А с тебя, Гуськов, десять рублей штрафу. И на месяц из старших филеров в обычные. Справедливо выйдет, как считаешь?
– Виноват, ваше высокоблагородие, – повесил голову наказанный. – Только от оперативной работы не отстраняйте. Я заслужу, вот вам крест, заслужу.
– Ладно, верю. Мыльников обернулся к статскому советнику и сделал вид, что только сейчас его заметил. – Замечательно, что пожаловали, господин Фандорин. Петр Иваныч и Зубцов битый час с нашим приятелем толкуют, да все впустую.
– Молчит? – спросил Эраст Петрович, поднимаясь за Мыльниковым по витой лесенке.
– Совсем наоборот. Дерзит. Я послушал немножко и ушел. Все одно толку не будет. А у Петра Иваныча после давешнего еще и нервы прыгают. Опять же обидно ему, что не он, а мы с вами такую важную птицу зацапали, – заговорщически присовокупил Евстратий Павлович, полуобернувшись.
Допрос велся в кабинете начальника. Посреди просторной комнаты на стуле сидел знакомый Фандорину весельчак. Стул был особенный, массивный, с ремешками на двух передних ножках и подлокотниках. Руки и ноги пленника были намертво пристегнуты, так что шевелить он мог только головой. По одну сторону стоял начальник Охранного, по другую – господин приятной наружности, на вид лет двадцати семи, худощавый, с английскими усиками.
Бурляев хмуро кивнул чиновнику, пожаловался:
– Отъявленный мерзавец. Целый час бьюсь, всё без толку. Даже имени не говорит.
– Что в имени тебе моем? – задушевно спросил подполковника наглец. – Оно, голуба, умрет, как шум печальный.
Не обращая внимания на дерзость, подполковник представил:
– Зубцов, Сергей Витальевич. Я вам про него рассказывал.
Худощавый почтительно поклонился, улыбнувшись Эрасту Петровичу самым приязненным образом.
– Счастлив быть представленным, господин Фандорин. Еще более счастлив вместе работать.
– А-а, – обрадовался арестованный. – Фандорин! То-то, смотрю, седые височки. Раньше не разглядел, не до того было. Что вы смотрите, хватайте его, господа! Это он старого осла Храпова убил.
И засмеялся, очень довольный шуткой.
– Разрешите продолжать? – спросил Зубцов разом у обоих начальников и повернулся к преступнику. – Итак, мы знаем, что вы член Боевой Группы и участвовали в покушении на генерала Храпова. Только что вы косвенно признались, что располагали описанием внешности господина статского советника. Нам известно также, что ваши соучастники в настоящее время находятся в Москве. Даже если обвинению не удастся доказать вашу причастность к покушению, вам все равно грозит самая строгая мера наказания. Вы убили человека и оказали вооруженное сопротивление представителям закона. Этого совершенно достаточно, чтобы отправить вас на эшафот.
