Джон Карр - Капитан Перережь-Горло
– Ну конечно! – откликнулась Ида богато вибрирующим мелодичным голосом. – Возможно, она так мила, что заботиться о ней будет только удовольствием. Поверьте, я буду обращаться с ней так, как с ней никогда до сих пор не обращались!
Фуше вновь постучал по столу:
– Если вы замышляете использовать ваши трюки, мадам…
– Трюки? – воскликнула Ида, простирая руки жестом оскорбленной невинности. – Неужели я настолько глупа? В конце концов, дорогой министр, вы платите мне очень щедро, так стоит ли мне рисковать, вызывая ваше недовольство ради каприза? Я буду о ней заботиться нежно, как сестра!
Поистине, дилижансу вскоре предстояло помчать на север груз эмоций и чувств, чреватый взрывом. Однако Фуше даже если догадывался об этом, то не подавал виду.
– Я в этом не сомневаюсь, дорогая мадам. Хотя сегодня вечером вы лишили меня преданного слуги в лице юного Левассера…
– Бедный Рауль! Но ведь он не умер?
– Для меня умер, так как немедленно оставит службу. В то же время…
– В то же время, – прервала Ида, приближаясь к столу походкой, производившей сильное впечатление на капитана Мерсье, – ваш эксперимент обещает быть весьма возбуждающим! Где мы будем жить, любезный министр? В замке в Пон-де-Брике, вместе с домочадцами императора?
– Нет. Так называемый замок – маленький дом, где не хватает места даже для сопровождающих его величество. Но рядом находятся несколько гостиниц, пышно, хотя и вульгарно меблированных для знатных постояльцев…
– О!
– …потому что император ничего не умеет использовать так хорошо, как драматические жесты или театральный антураж, – в этом секрет доброй половины его могущества. Вы остановитесь в одной из этих гостиниц, именуемой «Парк тридцати статуй», где с недавних пор проживает американский посланник, месье Хоупвелл. Но вы будете встречаться с обитателями замка…
– А карета, говорите, отправится отсюда через полтора часа? Как же мне быть с моими нарядами, дорогой министр?
Если Мерсье или Шнайдер ожидали, что министр полиции сочтет эту проблему незначительной, значит, они плохо знали Жозефа Фуше.
– Понимаю, – кивнул он. – Ваша карета, полагаю, ожидает на улице? Отлично! У вас есть время съездить домой и приготовиться. Мадам Мадлен будет предоставлена такая же возможность…
– Я была бы в отчаянии, если бы ей ее не предоставили. Между прочим, она согласилась на ваш эксперимент?
– Да. Она согласилась почти сразу же, и ее муж тоже согласен. Мы больше не должны беспокоиться на их счет.
Ида приблизилась к столу, глядя на министра.
– Говоря о нарядах, – продолжал Фуше, – я бы хотел, чтобы вы обе выбрали ваши лучшие туалеты, по причине, которую едва ли нужно объяснять. Но должен предупредить, что места хватит всего для одного чемодана каждой из вас. Впрочем, моя жена утверждает, что дневной костюм современной дамы, даже включая туфли, весит всего восемь унций…
Мерсье, чье философское спокойствие оказалось не таким крепким, как он воображал, был настолько ошарашен, что перестал перебирать свои блестящие черные усы и вскочил на ноги.
– Ваша жена?! – воскликнул он и тут же извинился: – Пожалуйста, простите меня, мой старый учитель! Но я никогда не думал, что вас интересуют… э-э…
– Разрази меня Бог! – произнес свое любимое восклицание неверующий министр и также поднялся. – Я отличный семьянин, у меня преданная жена и шестеро детей, живущих в этом доме. Неужели вы думаете, что я лишен сердца и чувств только потому, что не обнаруживаю их на людях? Мои дети…
– Боже мой, какой отличный пример у них перед глазами! – воскликнула Ида. – Шесть маленьких Фуше подрастают в министерстве полиции, обучаясь предавать своих родителей и друг друга!
– Предавать, мадам? – переспросил Фуше, впервые задетый за живое. – Разве это не смертный грех? По-моему, вы употребили слишком сильное выражение!
– Не сильнее, чем того требует ситуация. А теперь, дорогой министр, я задам вам вопрос в присутствии этих двоих!
Озаряемая пламенем свечи, Ида оперлась руками о стол и посмотрела в глаза Фуше.
– Что стоит за всем этим? – осведомилась она. – Какую двойную игру вы ведете теперь?
Рыжие брови взметнулись вверх.
– Отказываюсь понимать вас, мадам.
– Император знает, что ваш агент в Булони, вышеупомянутый виконт де Бержерак, в действительности англичанин, осужденный на смерть?
– Нет, не знает. Его величество слишком нетерпелив. Когда в его руки попадает шпион, он немедленно велит его расстрелять, расходуя таким образом полезный материал.
– Так я и думала!
– Что вы имеете в виду, мадам?
– Вы сказали, что императору требуется секретный агент, который сможет отыскать капитана Перережь-Горло, и что он дает вам па эту операцию только семь дней. И тем не менее вы тратите два дня из них, чтобы уговорить упрямого англичанина, который может в конце концов отказаться! Не говоря о том, что вы, как безумный, намеренно открываете ворота Булони британскому шпиону. Но вы рискуете собственным положением, доверяя эту миссию одному-единственному агенту поневоле, который может с легкостью предать нас англичанам! Вы бы не осмелились на подобный риск, министр, если бы…
– Если бы – что?
– Если бы все это не являлось частью какого-то вашего хитроумного плана!
На сей раз вскочил лейтенант Шнайдер, но никто этого не заметил.
– Что это за план, я не могу понять! – настаивала Ида, прижимая ладони к вискам, словно в поисках вдохновения.
– Если бы вы могли это понять, дорогая мадам, то стали бы вторым Жозефом Фуше. Но никакого плана не существует. А даже если бы он существовал и вам каким-то образом удалось в него проникнуть…
– О, я умею хранить молчание! У меня имеются кое-какие собственные планы, и я не стала бы совать нос в ваши, если бы вы не совали нос в мои. О господи, министр, как бы я заставила вас задрожать, если бы догадалась о ваших замыслах! Поручая Алану такое невыполнимое задание, вы словно… – Внезапно Ида преобразилась. – Вы ведь не хотите, чтобы он достиг успеха, не так ли? – воскликнула она. – Вы думаете, что он не сможет разыскать капитана Перережь-Горло! Ответьте только на один вопрос. У него есть шанс спасти свою жизнь?
В воцарившемся молчании, напряженном, словно пробка огнетушителя, отчетливо слышалось тиканье часов Фуше.
– Откровенно говоря, мадам, очень небольшой шанс.
– Так я и думала!
– Но уверяю вас, – продолжал министр полиции, показывая испорченные зубы в любезной улыбке, – единственная тому причина – упомянутая вами трудность задачи. Я выполнил свою работу – нашел лучшего агента. А он ни при каких обстоятельствах не сможет связаться с англичанами.
– Но что стоит за этим? Что у вас на уме?
– По крайней мере, никакого обмана, дорогая мадам. У меня тоже есть человеческие чувства. Мне симпатичен этот молодой англичанин. В конце концов, есть небольшая
возможность, что он выберется из этой истории целым и невредимым. Об остальном не беспокойтесь: если мадам Мадлен уговорит его, он будет служить мне весьма охотно. Ему просто больше ничего не остается.
Внезапно послышался жуткий и пронзительный нечеловеческий звук, который издавала одна из переговорных трубок, словно кто-то бешено дул в нее с другого конца. Она изо всех сил свистела и захлебывалась. Ида и Мерсье сразу же вскочили. Фуше и Шнайдер остались невозмутимыми. Но все устремили взгляды на комнатку, где горела свеча под портретом всемогущего императора.
– Держу пари, – любезно заметила Ида, – что звучит трубка из Зеркальной комнаты. Лучше ответьте на вызов, дорогой министр. Возможно, вам еще неизвестны намерения заключенного.
Глава 7
«ОГНИ СЕМАФОРА ГОРЯТ ЭТОЙ НОЧЬЮ»
Алан впоследствии признавал, что, если бы Мадлен Хепберн не произнесла этих слов в Зеркальной комнате именно в тот момент, он никогда бы не смог поверить ей, и его дальнейшее поведение было бы совсем иным.
Находясь в состоянии шока, незадолго до ее прихода, Алан решил, что его подозрения в адрес жены были необоснованными. Но он знал, что отчасти просто подчиняется своему желанию думать так. Ведь нельзя было в одну секунду отбросить копившееся долгое время недоверие, которое вернулось, лишь только он увидел ее.
Если бы Мадлен стала умолять его быть благоразумным и повиноваться Фуше…
Но она не сделала ничего подобного.
– Если ты соглашаешься на это ради меня и поступаешь так с отвращением, то скажи им, чтобы они расстреляли нас и покончили со всем этим! По крайней мере, я смогу доказать…
Шли секунды, но Алан не возобновлял разговор. Впервые глядя на жену после долгой разлуки, он чувствовал только всепоглощающую нежность. И тем не менее ее слова ставили его в еще более затруднительное положение.
