Эллис Питерс - Прокаженный из приюта Святого Жиля
Настоятель подумал и степенно признал:
— В твоих словах есть смысл. Быть может, столь неусыпное наблюдение — просто признак излишней заботы. Но тем не менее необходимо дать звучать и голосу невесты свободно. Что если я сам нанесу визит в странноприимный дом? Посмотрим, может, мне и удастся остаться с нею наедине. Это успокоит мою душу не меньше, чем твою. Ибо, скажу тебе откровенно, сэр Годфри уверяет меня, будто молодой человек злоупотребил их доверием. Он имел возможность часто видеться с девушкой — ведь он повсюду сопровождал своего господина. А кончилось тем, что сам начал втайне за нею ухаживать. Девушка будто бы раньше не имела ничего против брака. Но парень без конца оказывал ей любезности и знаки внимания, и в конце концов она заколебалась. Что ж, если все дело в этом, то, наверное, события сегодняшнего утра открыли ей глаза, и она вновь стала думать как прежде.
По словам и по тону аббата невозможно было понять, считает ли он обвинение в воровстве бесспорной истиной и верит ли уликам, которые видел сам.
Впрочем, настоятель был слишком проницателен, чтобы упускать из виду некоторые детали.
— Я намереваюсь, — сказал он, — пригласить жениха с его племянником и сэра Годфри Пикара отужинать со мной нынче вечером. Это дает мне возможность зайти к ним, чтобы пригласить их лично. Почему не сейчас?
И впрямь, почему? Кадфаэль вышел вместе с настоятелем. День уже начинал клониться к вечеру. Монах был сдержан, но в душе испытывал удовлетворение от беседы. Как-никак, Радульфус — аристократ и ровня барону. Да, он суров и считает, что молодежь обязана руководствоваться советами тех, кому дана власть над нею. Но он не отрицает, что старшие часто злоупотребляют своей властью. Сплошь и рядом им не хватает доброжелательности, чтобы правильно обустроить жизнь подопечных. Что ж, пусть он хоть раз останется на несколько мгновений наедине с Иветой. Он безусловно вызовет у нее доверие. Она не упустит такую возможность. Ведь в этих стенах он — повелитель, ему дано право простереть над девушкой властную руку и защитить ее даже от короля.
Они прошли через сад настоятеля и, выйдя на большой двор, направились к странноприимному дому. Кадфаэль уже собирался расстаться с аббатом и вернуться к себе в сад, как оба вдруг замерли при виде нежданной картины. На каменной скамье у трапезной сидела Ивета. Глаза ее были опущены, взгляд устремлен в лежавший на коленях молитвенник. Падавший из-за туч солнечный свет придавал мягкий блеск ее волосам. Подобная сцена опровергла все только что сказанное о девушке: она сидела одна на свежем воздухе и мирно читала. Никого из домашних рядом не было.
Взглянув по сторонам, Радульфус удостоверился, что их действительно нет. Затем он повернулся и направился к девушке. Он ступал почти что неслышно, но, вероятно, Ивета услышала шуршание его сутаны. Она подняла глаза. Ее застывшее лицо хранило чуть ли не ледяное спокойствие. Трудно было сказать, выглядела ли она бледнее обычного. Впрочем, увидев идущего к ней настоятеля, она улыбнулась, по крайней мере губами. Встав с места, она приветствовала Радульфуса изысканным реверансом. Кадфаэль встал за спиной у аббата, с трудом веря своим глазам и не в силах постичь смысл видимого.
— Дочь моя, — кротко сказал Радульфус, — я рад видеть тебя в таком умиротворении. Я боялся, что волнения сегодняшнего утра несказанно расстроили тебя. Меж тем тебе предстоит столь серьезная перемена в жизни, и ты нуждаешься во внимании и покое. Я думаю, ты была лучшего мнения об этом молодом человеке, чем он заслуживал, и никак не могла ожидать такого открытия. Я уверен, что оно тебя потрясло.
Девушка взглянула на него. Лицо ее оставалось окаменевшим и ясным, немигающие пустые глаза ровно смотрели на собеседника. Она сказала:
— Да, святой отец. Я никогда не думала о нем плохо. Но теперь в мою душу закралось сомнение. Я знаю свой долг. — Она говорила очень тихо, но достаточно твердо и обдуманно.
— Покойна ли душа твоя перед завтрашним таинством? У меня тоже есть долг, дитя мое. Это долг по отношению ко всем, кто приходит сюда и о ком мне надлежит печься. Я доступен для всех. Если ты желаешь сказать мне что-нибудь, говори без стеснения: никто не прервет нас и не оспорит твое мнение, я же выслушаю все с вниманием. Твое благополучие, твое счастье — моя забота, покуда ты в нашей обители. А когда ты ее покинешь, я по-прежнему буду молиться о твоем благе.
— Я верю в это, — сказала девушка, — и искренне вам благодарна. Но в душе моей мир и покой, святой отец. Я ясно вижу свой путь, и меня больше не сбить с него.
Настоятель посмотрел на нее долгим серьезным взглядом, она встретила его не дрогнув. На губах Иветы играла бледная, но решительная улыбка. Радульфус задумал высказать все напрямик, ведь это могла быть единственная возможность.
— Я хорошо понимаю, что брак, в который ты собираешься вступить завтрашним утром, очень по сердцу твоим дяде и тетушке. Жених ровня вам и по титулу, и по состоянию. Но по сердцу ли он тебя самой, дочь моя? Ты вступаешь в брак по собственной воле?
Она раскрыла свои и без того большие глаза — лиловые, словно ирисы — еще шире, разомкнула сложенные в невинном удивлении губы и сказала просто:
— Да, конечно, святой отец. Разумеется, по собственной воле. Я делаю то, что считаю для себя разумным и правильным, и делаю это от всего сердца.
Глава четвертая
Симон Агилон решил воспользоваться выдавшимся у него свободным часом, пока его господин отсыпался после обеда, а также после неизбежного приступа гнева: как и следовало ожидать, сообщение о побеге не обрадовало барона. Выскользнув из дома, Симон поспешно пересек епископский садик. Миновав амбары и фруктовые сады, он выбрался наружу через калитку в стене и оказался в перелеске, тянувшемся параллельно Форгейту. По словам очевидцев, Йоселин скрылся из виду далеко внизу по течению. Вероятно, вблизи того места, где его последний раз видели, он и выбрался на берег. Несомненно, на правый берег, чтобы быть подальше от замка. Зачем вылезать из реки прямо во вражеском логове, даже если там и можно найти укрытие? Лучше попытать счастья на монастырском берегу, где-нибудь подальше, за Гайей.
За беглецом, конечно, охотились, но охота велась методично, без спешки. Первым делом расставили стражников на всех радиальных дорогах, ведущих из города, и отправили вооруженные патрули прочесывать местность между постами. Таким образом, преследователи замкнули кольцо, из которого у юноши было мало надежд вырваться. Приняв подобные меры, они могли позволить себе дальше не торопиться и тщательно осматривать каждое возможное укрытие в пределах этого кольца. Спешить было некуда: у сбежавшего не было ни лошади, ни оружия, равно как и возможности заполучить то или другое. Как только Домвиля известили о бегстве, он велел перевести серую лошадь из общей конюшни, куда ее отвел Симон, в другое место. Барон опасался, что хозяин решится пробраться ночью за лошадью и, завладев ею, попытается скрыться. Словом, повторный арест Йоселина считали всего лишь вопросом времени.
Спускаясь вниз по реке, Симон зашел в лес. В какой-то момент он подумал, что, должно быть, неподалеку отсюда Йоселин и выбрался на берег. Здесь, вдали от воды, деревья росли густо, с обильным подлеском. Вскоре Симон увидел два маленьких ручейка. Оба стекали в реку недалеко друг от друга. Йоселин был все равно мокрый. Значит, ничто не мешало ему выбрать русло ручья вместо тропы — на случай, если ловцы приведут с собою собак. Симон пошел вверх по течению второго ручья и попал в еще более густой лес. Он остановился и прислушался. Тишина, ни звука, кроме разве что случайной птичьей трели. Симон замер и насторожился, а затем принялся насвистывать мелодию веселого танца. Оба они переняли ее у капеллана Домвиля. Капеллан был человек разносторонний и увлекался светской музыкой не меньше, чем церковными песнопениями.
Симон двинулся дальше, продолжая насвистывать тот же мотивчик. И лишь когда он отошел от реки еще на четверть мили, прозвучала мелодия в ответ. Густые кусты справа зашелестели, показалась чья-то рука и раздвинула их. В глубине мелькнул глаз, настороженно всматривающийся в пришельца.
— Йосс? — шепнул Симон.
Если даже преследователи еще не добрались сюда, все равно какой-нибудь любопытный крестьянин, пришедший в лес за дровами, мог поднять тревогу и все испортить. В лесу, однако, царила полнейшая тишина.
— Симон? — Беглец не спешил поверить товарищу. — Они что, используют тебя как приманку? Я в жизни не прикасался к его проклятому золоту.
— Да я и не думал, что прикасался. Тише, оставайся в укрытии! — Симон подошел ближе, чтобы удобнее было перешептываться. — Я пошел тебя разыскивать один. Тебе нельзя оставаться здесь на ночь, ты же весь мокрый. Лошадь твою я вывести пока не могу, она взаперти. Все дороги перекрыты. Тебе нужно спрятаться где-нибудь на день или чуть больше. Скоро у них пропадет азарт, и они успокоятся. Хозяин перестанет жаждать твоей крови, лишь минёт завтрашний день.
