Эдвард Марстон - Голова королевы
— Николас, — прошептал он. — Кем же он был на самом деле?
Единственное, что может быть хуже мучительного высасывания из пальца «Победоносной Глорианы», — это ждать, когда Лоуренс Фаэторн прочтет пьесу и вынесет свой вердикт. Лоуренс особенно не церемонился и рубил сплеча, и Эдмунд Худ много раз страдал от этого. Драматург ждал коллегу, чтобы поужинать вместе в «Голове королевы», и пил мелкими глоточками мальвазию[18]. Худ был слеплен из другого теста по сравнению с Роджером Бартоломью. Неопытный Бартоломью верил, что все выходящее из-под его пера превосходно, а Худ с каждой новой пьесой все сильнее сомневался в своем таланте.
Фаэторн вошел и замер в дверях. Лоб прочертила вертикальная складка, глаза глядели недоброжелательно. Худ, в ужасе перед неизбежным, залпом допил свой бокал.
— Прости, что заставил ждать, Эдмунд, — пробормотал Лоуренс. — Меня задержали.
— Я и сам недавно пришел.
— Ну и денек, просто жуть! Мне нужно выпить.
Худ сидел молча, пока Лоуренс заказывал вино, дожидался официантку и пил. Актер был в таком отвратительном настроении после прочтения пьесы, что Худ невольно задумался, есть ли в ней вообще хоть что-то хорошее.
— Ты бывал влюблен, Эдмунд? — вдруг проворчал Лоуренс.
— Влюблен? — Вопрос застал его врасплох.
— Ну, в женщину?
— А, бывал. И не раз.
— А о браке задумывался?
— Частенько!
— Ни в коем случае! — с жаром воскликнул Фаэторн, железной хваткой сжав запястье товарища. — Брак для мужчины — это состояние неуклонной деградации. А супружеское ложе — то же чистилище, но с подушками!
Тут Худ обо всем догадался. Марджери Фаэторн вывела мужа на чистую воду.
— Что тебе наговорила твоя жена, Лоуренс?
— Чего она только ни наговорила! Она обзывала меня такими словами, что у матросов уши увяли бы, и угрожала мне такими ужасами, что струхнул бы и полк солдат. — Он спрятал лицо в ладонях. — Господи! Я словно лежал в постели с тигрицей!
Фаэторну пришлось выпить еще, чтобы хоть немного прийти в себя. Комизм ситуации заключался в том, что между ним и леди Розамундой Варли ничего не было, они всего лишь переглядывались во время спектакля. Актера выпотрошили и четвертовали за преступление, которого он еще даже не совершил, но, в отместку за выволочку, устроенную Марджери, теперь готов был совершить при первом же удобном случае.
— Мне нужно, чтобы ты написал для меня стихотворение, Эдмунд. Строчек десять. Можно сонет.
— Супруге? — поддразнил Худ.
— Нет, этой ведьме — разве что погребальную песнь!
Они заказали обед. Фаэторн был готов перейти к делу. Поскольку он растратил часть своей злости на скандал с женой. Худ расслабился и решил сам сунуться в пасть льву:
— Ты прочел пьесу, Лоуренс?
— Не всю, но мне хватило, — проворчал Фаэторн. — Несколько сцен. Больше не смог осилить.
— Не понравилось? — осторожно спросил Худ.
— Я считаю, что это самая паршивая и бездарная пьеса в истории. Скучная, банальная, бессвязная. Ни юмора, ни хороших стихов. Говорю тебе, Эдмунд, если бы тут стояла свеча, я бы сжег эту дрянь!
— Мне казалось, в ней есть свои плюсы…
— А мне они как-то… не попались. Одно дело — восхвалять победу над Армадой, и совсем другое — проплыть через узкий пролив цензуры. Эта пьеса непременно разобьется о скалы. Ее никогда не позволят поставить. Впрочем, чего еще ждать от такого бумагомарателя, как Бартоломью.
— Бартоломью?
— А кто еще озаглавил бы свое нетленное творение «Враг разбит»? Он сам и есть первейший враг театра. Его нужно разбить! Не знаю, зачем Николас сунул мне эту мерзкую пьеску. Ужас в стихах!
Эдмунда Худа спасли второй раз. Марджери Фаэторн и Роджер Бартоломью приняли на себя основной удар, который, как казалось Худу, предназначался ему. Он не хотел снова испытывать судьбу. Терпение — его сильная сторона. Он дождался, пока Фаэторн выльет очередную порцию желчи на выпускника Оксфорда.
Принесли обед, и только тогда Фаэторн наконец провозгласил свой вердикт. Он поднял вилку, словно скипетр, и улыбнулся снисходительной улыбкой, как и подобает королям.
— Пьеса великолепна, Эдмунд!
— Ты думаешь? — заикаясь, пробормотал Худ.
— Без тени сомнения, это твоя лучшая работа. Действие развивается динамично, стихи прекрасны, а любовные сцены божественны. Если Николас придумает, как вытаскивать на сцену и убирать с нее корабли, о пьесе будет говорить весь Лондон.
Они принялись обсуждать самые удачные места, и целый час пролетел незаметно. Фаэторн предложил внести кое-какие изменения. Худ с радостью согласился. Долгие дни и еще более долгие ночи он корпел над «Победоносной Глорианой», но похвала Лоуренса искупила все страдания.
— Еще кое-что…
Эдмунд Худ напрягся, услышав знакомую фразу. Неужели все-таки придется переписывать? Но его страхи оказались беспочвенны.
— Кто исполнит роль Глорианы?
— Я думал, Мартин Ио.
— И я так думал, пока не прочел. Да, Мартин — самый опытный из учеников, но у него такие резкие черты лица, что он скорее подошел бы на роль более зрелой женщины…
— Но Глориане за пятьдесят, — напомнил Худ.
— В твоей пьесе — да. Но не тогда, когда она восседает на английском троне! — Лоуренс хихикнул. — Все женщины одинаковы, Эдмунд. Они стараются победить время. В глубине души Елизавета все та же девчонка, какой была, когда ее короновали.
— К чему ты клонишь, Лоуренс?
— Думаю, стоит поменять ее возраст. Пусть скинет лет двадцать-тридцать. Королева-девственница, излучающая молодость. Этот прием обогатит образ, а любовные сцены с моим участием сделает более убедительными.
— Хм, не лишено смысла. Возможно, такое изменение пойдет на пользу пьесе. В таком случае нужно отдать роль Джону Таллису. У него такой внушительный вид…
— К несчастью, у его челюсти тоже, — проворчал Фаэторн. — Да, Джон талантлив, но его талант блистает всеми гранями, когда он исполняет роли ведьм или фрейлин. Нельзя, чтобы у королевы было такое вытянутое лицо с выступающей челюстью.
— Остается Стефан Джадд. Ну, Стефан так Стефан.
— Ты кое-кого забыл, Эдмунд.
— Кого же? — Он с удивлением распрямился. — Ах! Дик Ханидью?
— А почему бы и нет?
— Но мальчик у нас совсем недавно, ему еще многому нужно научиться. Он так юн.
— Именно поэтому я и остановил на нем свой выбор. В нем чувствуется хрупкая невинность — то, что надо. Зрители увидят не сварливую королеву, бросающую вызов недругам, а трогательную, ранимую молодую женщину.
— Ты действительно думаешь, что он потянет?
— Да. Это, может, и главная роль, но слов немного. Глориана в основном выступает как некий символ, а основные диалоги произносят седовласые капитаны типа меня.
Эдмунд Худ задумчиво постукивал пальцами по столу.
— Остальным мальчикам это не понравится.
— А мне плевать, — отрезал Фаэторн. — Я поставлю их на место. Они втихаря травили Дика, как только он появился. Если Дик уведет у них из-под носа главную роль, это будет справедливое наказание. — Лоуренс отодвинул стул и потянулся. — Что скажешь, Эдмунд?
— Ну… ты меня не убедил до конца.
— Уверен, парень нас не подведет. Так согласен?
— Согласен.
— За Дика Ханидью в роли Глорианы!
И они подняли бокалы.
Глава 6
Когда далеко за полночь Николас вернулся домой, Анна Хендрик встретила его теплой улыбкой. Радость, что Николас снова дома, смешивалась с облегчением, что он жив и здоров. Николас прошелся еще раз по всем борделям Бэнксайда, и Анна беспокоилась, как бы с ним чего не случилось в районе, куда стекался всевозможный сброд.
— Ну, как успехи? — спросила она.
— Да не особо, — он покачал головой. — Один парень в «Антилопе» вспомнил высокого человека с рыжей бородой, но не уверен, что это тот же, что на изображении. Хозяйке «Пса и дуплета» показалось, что она узнала мужчину на портрете, но она настаивает, что у того черная борода.
— А в «Шляпу кардинала» ты заглядывал?
— Да, — Николас оживился, — и есть новости. Эллис скоро выпишут из больницы. Девушка быстро идет на поправку. Искренне надеюсь, что она расскажет мне подробности про Рыжебородого.
— А что Сэмюель Рафф?
— Продолжает поиски, как и я. Мы этого негодяя из-под земли достанем.
Лицо Анны на секунду омрачилось, она подошла к Николасу и обняла его. Ее желание увидеть убийцу представшим перед судом сдерживалось естественным беспокойством.
— Если ты найдешь его, Ник…
— Никаких «если», мы его непременно найдем.
— Ты будешь осторожен? — взмолилась она.
— Не бойся, Анна. Я не хожу без оружия. Рыжебородый не застанет меня врасплох.
Он заключил Анну в объятия и поцеловал, успокаивая.
