Фил Рикман - Кости Авалона
Леланд. Боже, как же я мог забыть?
Едва переступил я порог, как один только вид древнейших книг поразил мой разум благоговейным трепетом, и потому я оцепенел и остановил шаг…
И там было все. «Жизнь Мерлина» Гальфрида Монмунтского. Летопись святого Патрика, который, по преданию, жил некоторое время в Гластонбери. Если бы Леланд не умер лет семь или больше тому назад, я бы разыскал его, поскольку знал о его увлечении всем, что связано с Артуром, и, так же как я, он питал интерес к астрологии и алхимии. И, вне всяких сомнений, в этом старейшем и богатейшем аббатстве скрывались неоспоримые образчики многовековой мудрости.
Благоговейный трепет и оцепенение. Боже, это чувство было так хорошо знакомо мне, что легкое покалывание, вызванное им в моем теле, казалось почти греховным искушением. Ведь если какие-то части монастырской библиотеки уцелели и оставались где-то в городе?..
Еще одно основание, помимо мощей Артура, для путешествия в Гластонбери.
Размеренно дыша, я успокоил сердце и опустил голову на руку, лежавшую на столе. Мысли потекли плавно, тихо и радостно. Я решил не думать о том, что Джон Леланд за несколько лет до своей смерти лишился рассудка.
Сова-сипуха крикнула под самым окном, и я поднял голову. На миг мне показалось, что пахнуло летними розами.
Свеча оплывала. Должно быть, я уснул за столом. И видел сон. С некоторых пор я начал вести дневники своих снов, чтобы со временем перечитать их и понять, о чем они пытались сказать, какое предсказывали будущее.
Однако в этот раз я не сделал запись. Мне приснилась светловолосая Катерина Медоуз — обнаженная, она лежала рядом со мной на соломенном тюфяке. Но едва я осторожно приподнял локон светлых волос с ее лица, как она превратилась…
Я тупо глядел широко раскрытыми глазами на слабое пламя, пораженный ощущением твердости в своих чулках. Боже мой… Ее Величество в моих руках? Два часа в опасной компании Роберта Дадли — и кем я стал?
Я тряхнул головой, попробовал улыбнуться. Женщина из моих фантазий обернулась королевой, видимо, лишь потому, что для людей вроде меня королева была недосягаема, как ни одна другая женщина. Так же далека, как Гвиневера от Мерлина. И потому, при моем жалком положении, доступна только во сне.
Один из наших котов терся о мою ногу. В голове еще звучал смех королевы, легонько ударившей меня по руке, рыжеватые кудри на ее белокожем лбу.
Так вы готовы к общению с ангелами, Джон?
Лишь в моем воображении, буйно расцветшем от чтения сотен книг и манускриптов, от чужих мыслей, чужих идей, чужих влияний. В действительности, готов не на многое. Жаль, что Дадли не потрудился отобрать экземпляр памфлета у того негодяя. Тогда я, по крайней мере, знал бы, какие видения мне приписывают.
Последнее полено догорело в камине, и в комнате стало холодно, как в подземелье. Разве внезапный холод не признак скорого появления не нашедшего покоя духа?
Лишь в моих снах. Некоторые наделены дарованьями ангелов, другие умели видеть умерших. Только не я.
Основанием левой ладони я надавил на стол, чтобы размять онемелую руку, на которой лежала моя голова, и затуманить опасные образы, возникшие в ней.
Дадли был прав. Если костям Артура суждено найтись на острове Авалон, стало быть, нам-то и должно найти их.
Глава 8
ДОМ БЕЗ СТЕН
Если вы хотя бы раз слышали запах обугленной плоти — человечьего мяса, — то уже никогда его не забудете.
Да, я видел, как горят люди. Завороженная толпа подпирала меня со всех сторон, когда больше всего мне хотелось уйти. Видел тот страшный момент, когда волосы вспыхивают кудрявым пламенем, образуя адское гало вокруг головы. Толпа исступленно вопит неистовым ревом, а десятки карманников принимаются за свое дело.
Но даже образ этого ужаса погаснет в памяти прежде, чем запах испарится из ваших ноздрей… горьковато-слащавый привкус во рту, что будто бы снова настиг меня в тот день, когда один из каноников проводил меня в дом.
Правда, на сей раз меня проводили не в роскошный приемный зал наверху, а в тесную каменную каморку среди комнат для слуг, в нижнем этаже епископского дворца в восточном Лондоне.
— Добро пожаловать в мою келью, — произнес Боннер.
Толстяк священник, который в самые мрачные времена правления королевы Марии отправил стольких людей на костер, всегда любил посмеяться. В прошлом законник, умный и расторопный… кем стал он теперь?
В комнате было только одно высокое окно с решеткой и низкая, узкая кровать — чуть пошире тюремной лежанки. Комод с кувшином и зеркалом. На книжной полке, высоко на стене, стояли штук двадцать книг. Стул со столом, на нем другой кувшин и каменный кубок. И тот самый знакомый мне сладковатый запах — вероятно, вино.
Показав мне на единственный стул, сам Боннер уселся на край кровати. Он был облачен в простую буроватую сутану монаха, однако пояс с вплетенными золотистыми нитями будто притягивал лучи света сквозь брусья зарешеченного окна.
— Что значит эта келья, Нед?
— Чистилище! — Боннер разразился громким смехом. — Готовлюсь, мой мальчик. Начинаю привыкать.
— Но вы…
— Маршал моря, кажется. Я уже был. Могло быть и хуже. Могла быть флотилия.
— Почему не хотите принести клятву? Ведь вы не сторонник Рима.
— Совсем не сторонник, — подтвердил Боннер.
— И королева… ведь вы не питаете к ней ненависти?
— Просто обожаю ее, Джон.
— Она пошла на уступку. Королева не глава англиканской церкви — только ее блюстительница[13]. Никого не преследуют. Католики могут свободно молиться, в деревнях служат мессу, и никого не казнили за это с тех пор, как она стала ко…
— Отступи от меня, Сатана!
Боннер вскочил на ноги и выставил вперед пухлый, короткий палец. Затем вновь опустился на прежнее место, заливаясь ехидным смешком и озираясь вокруг своей «кельи» с видом некоего упрямого триумфа. На мгновение я подумал, что он, возможно, умирает от какой-то болезни и знает об этом, хотя и выглядит, как всегда, абсолютно здоровым.
— Ну-с… — расплылся он в лучезарной улыбке. — Как следует из твоего письма, ты желаешь поговорить о королеве Марии и короле Артуре.
— Да.
Я рассказал ему о своем задании в Гластонбери. Рассказал почти все — даже больше, чем матери.
Как мог я ему так доверять, спросите вы? Человеку, который в свою бытность католическим епископом Лондона угрожал, мучил, избивал и отравлял воздух сальным дымом инквизиций, оставляя на пепелищах искореженные, обугленные тела… Как можно было довериться этому монстру? Помоги мне Бог, я не знаю почему. Но я доверял ему.
Когда я закончил рассказ, Боннер медленно кивнул головой, обхватив руками свое необъятное пузо.
— Скажи-ка мне, — начал он наконец. — Молодой Дадли. Это правда, что он пялит королеву?
— Никогда не спрашивал его, — ответил я.
— Никогда. — Боннер добродушно улыбнулся. — Ты единственный во всем королевстве, кто, будучи близок к мальчишке, не спрашивал его об этом.
Он прошелся по мне глазами, потом развел руками.
— Ладно, к Марии обращались с прошением. Только о реставрации аббатства, как таковой, речь не шла. Просили, чтобы само место и то, что осталось там от построек, передали во владение одному монашескому братству. Так что это можно было устроить почти даром… И, кажется, прошение поддержал далеко не единственный епископ, как и многие дворяне Сомерсета, надеясь, что будут посеяны семена возрождения.
— Почему же Мария не согласилась?
— Трудно сказать, Джон. Возможно, у Тайного совета имелись возражения. А может, если б Мария прожила дольше, это случилось бы. Во всяком случае, это местечко — сокровищница святой старины, не разграбленная Кромвелем до конца, и оно слишком приметно, чтобы некто столь же набожный, как Мария, упустил бы его из виду.
— Упоминались ли мощи Артура?
У Боннера аж расширились глаза.
— Тот, кто упомянул бы о них, должно быть, не вышел умом.
— Как это?
— Мощи всякого кельтского святого, конечно, священная реликвия. Но разве Артур был святым?
— Более чем святой, — возразил я, — в глазах некоторых людей.
— Нет, нет и нет, — закачал головой Боннер. — Что символизирует Артур, кроме магии и колдовства? Король, который не умирает, но дожидается где-то в мистическом, неземном мире, пока его призовут? Доставленный в ладье на Авалон прекрасными девами в черных одеяньях? Превосходная легенда для Генриха Тюдора, когда ему понадобилось вторгнуться в Уэльс, но неужто ты не можешь представить себе несчастную Марию, напуганную одним только упоминанием о нем? — Боннер подался вперед и прошипел: — Меч-ч, Джон, меч-ч.
