Далия Трускиновская - Государевы конюхи
— Да ладно уж! — ошарашенный этим внезапным покаянием, сказал Стенька. — Ну так как же? Как сговаривались, что ли?
— Ох, и не знаю, право, молодец… Стыдно мне перед тобой! Ждать заставила, а сама…
— Да что — сама?
— Да не могу я! Беда у меня стряслась… Нельзя мне по торгу ходить, рот раззявив!..
— Деньги, что ли, на торгу пропали? Кошелек вытащили? — догадался ярыжка. — Сразу кричать надо было! И я там ходил, и другие! Да и люди бы помогли вора схватить!
— Да хуже того… и сказать-то неловко… — Она потупилась. — Сама я, дура, виновата — протратилась! Прости, Христа ради! Не на что мне теперь чеботы заказывать!
— Все, что было, что ли, истратила?
— Не все, а полтины точно недостанет.
Знал бы Стенька, что имеет дело с зазорной девкой, навычной таким нехитрым враньем у мужиков деньги выманивать, то и не полез бы за пазуху. Но ему так хотелось сейчас привязать к себе Авдотьицу и через нее вызнать новые затеи Приказа тайных дел, что он и кровной полтины не пожалел.
— Да ладно тебе, прибереги деньги-то! — оттолкнула его руку Авдотьица. — Не ты мне, а я тебе должна. Пойдем-ка отсюда…
И повела его прочь — через опустевшую Красную площадь по Никольской.
— Ты куда это собралась?
— А к крестной тебя веду, горячих щей с говядиной похлебать! Она меня звала.
— Так меня-то не звала!
— Крестная у богатых купцов на поварне служит, ей что одну миску налить, что две — там никто и не заметит. Дворни с полсотни человек служит — станут они из-за миски щей мелочиться!
— А кто таковы?
— Да Калашниковы.
Стенька вспомнил, что как раз сегодня Авдотьица забегала на калашниковский склад и вынесла оттуда преогромный сверток. Вроде бы это обстоятельство начало проясняться. Как он и полагал, вся ее беготня, скорее всего, не имела ничего общего с Приказом тайных дел. Но ярыжка хотел в этом убедиться.
— Ну, уж Калашниковых я, поди, не объем. Их и стрелецкий полк не объест!
Девка рассмеялась, и Стенька подумал, что кабы не рост — совсем бы хорошая девка была, не злая, вежество соблюдающая… не то, что иные, да с их подруженьками злокозненными вместе…
И точно — оказался ярыжка на купеческой поварне за длинным столом, где кормили челядь. Авдотьица пошепталась с кем-то — и ему не только щей налили, но и мозговую косточку в миску сунули, и хлеба ломоть — во всю ковригу, и для начала стопку хлебного вина, как положено гостю с мороза, поднесли, и кваса ковшик поставили, и пирог сбоку положили. После такого ужина не то что куда-то бежать, а, пожалуй, сытого брюха до постели не дотащишь, так и уснешь за столом.
Авдотьица тоже поела, но дважды вставала и выходила с кем-то переговорить. Наконец, когда Стенька откинулся, опираясь лопатками о стену, и всем видом показал, что давно уж его таким ужином не кормили, она, словно бы ласкаясь к молодцу, подсела рядом.
— Ну, Степан Ивановач, коли зла на меня не держишь, так пойдем!
— С чего бы я на тебя зло держать стану?
— Из-за меня же твоя женка переполох устроила! Что ж тебя на такой голосистой да костлявенькой женили? Дородной девки мать не нашла?
Стенька изумился — никто бы не догадался назвать его Наталью костлявой! И сообразил, что Авдотьица приняла за Стеньки жену шумную Домну Патрикееву. Та действительно усохла в замужестве. Сколько одежек на себя ни накручивай, а коли мяса на костях нет, так от проницательного взора этой беды не скроешь.
— Моя — другая была, — объяснил он. — Ох, и достанется мне от нее — домой возвращаться неохота.
— А ты ее обмани!
— А как?
— А ты заявись домой попозже, пусть ее побеспокоится, пусть всякого передумает, и что на тебя лихие люди напали, и что лежишь под забором с проломленной головой! Увидит тебя наконец — так обрадуется, что и про меня забудет!
С таким восторгом изложила Авдотьица Стеньке этот замысел, что он чуть было не купился. Однако вспомнил, что Наталья на него уже не первый день из-за ловушки дуется, и помотал головой: мол, не получится…
— А ты уж мне поверь! Вот сейчас проводишь меня, а пока до дому добежишь — она семьдесят семь дум передумает и ума наберется!
Вот так и вышло, что Стенька отправился провожать Авдотьицу — непонятно зачем, если посмотреть разумно, потому что рослая девка не то что в защите нуждалась, а и сама бы могла земского ярыжку от лихих людей одним лишь кулаком оборонить. Но он шел в надежде, что зимняя пустынная улица как раз к деревянной грамоте приведет…
Оказались они на Ильинке. И более того — когда сделали крюк, Стенька узнал местность. Он полгода назад уже носился тут как угорелый, выслеживая ватагу скоморохов, которых пригласил потешить свое семейство именитый купец Белянин. К задворкам купеческих владений и привела провожальщика Авдотьица. А ведь именно белянинской мамке передала она в Варварской церкви тот сверток…
Великие вавилоны принялись тут громоздиться в Стенькиной голове! Он понял, что купец как-то связан с грамотой, может, даже у него в доме она и хранится! Он понял также, что ловкие конюхи через Авдотьицу поклонились той мамке чем-то ценным, судя по тому, что с калашниковского склада вынесено, — дорогим тонким сукном. И теперь, возможно, затевается выемка грамоты!
— Так ты тут, что ли, живешь? — спросил он Авдотьицу, радуясь, что девка не знает, как он докопался до белянинской мамки.
— Тут и живу. Да только, веришь ли, домой идти неохота.
— Ругать, что ли, будут?
— Да уж изругают… Не задался у меня денек — деньги протратила, к тому твоему сапожнику не попала…
— Ну, деньги-то — дело наживное.
Неподалеку раздался свист.
Стенькино сердце возрадовалось — начиналось ДЕЛО!
— Напрасно тут балуются, — сказал он. — Стрелецкий караул как раз прибежит — достанется свистуну. Знаешь, кто так по ночам-то пересвистывается?
— А воры, — уверенно отвечала Авдотьица. — Только ведь воры-то разные бывают! Одни кошельки крадут, другие скотину со двора сводят, а третьи… Ох!.. Укрой меня, укрой…
Девка развернула Стеньку спиной к углу, образованному улицей с переулком, и присела, словно бы спрятавшись за ним.
— Да что ты?! — зашипел на нее земский ярыжка. — С ума съехала?..
— Стой так, стой так…
И ведь не просто в молодца вцепилась — повисла на нем, не давая повернуться. Длилось это примерно столько, чтобы «Отче наш» прочитать.
Стенька отчаянно прислушивался, но даже шагов не услышал. И чего девка вдруг испугалась, понять не мог. Зато снова раздался свист.
— Ахти мне… — прошептала Авдотьица. — Пропала моя головушка…
Скрип шагов раздался-таки! И это был весьма уверенный скрип. Несколько человек приближались, никого не боясь, не крадучись вдоль заборов, а по самой середине улицы. Тут уж Стенька, сбив резким ударом девичьи руки, вцепившиеся в борта тулупа, развернулся навстречу тем людям. И это оказались четверо стрельцов — обычный ночной стрелецкий караул с факелом, задача которого — спешить, коли кто на помощь позовет, и не допускать явных безобразий.
Авдотьица закрыла лицо руками.
— Что, девка, с женихом застали? — спросил старший и сделал знак, чтобы факел поднесли поближе к Стенькиной роже. — Гляди ты, ярыга!
— А ведь я тебя знаю! — воскликнул стрелец-факелоносец. — Тебя Степаном зовут! А я — Давыд Потапов, не признал? Ивана Нараманского полка!
— Узнаешь вас, как же, в тулупах-то! — отвечал Стенька.
Будь дело летом — он по цвету одежды безошибочно определил бы принадлежность к любому полку. Ивана Нараманского полк носил платье вишневое с черными петлицами и светло-синим подбоем, шапки имел малиновые, а сапоги, как большинство полков, — желтые.
— А ты, девка, чьих же? — спросил старший, пожилой уже стрелец, усмехаясь тому, как Авдотьица прятала в рукавицах лицо.
— Я — белянинская…
— Выманил красавицу? Так я и думал, что тут молодцы с девками шалят! — Факелоносец был рад, что вместо воров обнаружил человека совсем невинного, к тому же давнего знакомца, служилого человека.
— Пошли, ребята! — приказал старший.
— Бог в помощь! — напутствовал Стенька.
— И тебе!
Стрельцы ушли. Авдотьица, отведя от левого глаза край рукавицы, следила за ними, пока не скрылись за углом.
— Слава те Господи, пронесло… — прошептала она.
— Так ты стрельцов, что ли, испугалась?
— Дядька у меня тут служит, сердитый — страсть! Он с соседским ключником сдружился, с Поликарпычем. Как досуг, так и бежит в гости через улицу. Оттуда-то нас с тобой и видно!
Авдотьица указала на верхушку соседского крыльца, что виднелась над забором, и на темные окна справа и слева от нее.
— Так что ж ты на видном месте стала? Могли же в переулок войти!
По тому, как девка промедлила с ответом, Стенька догадался — с переулком-то дело неладно. И следующее озарение посетило его — уж не от конюхов ли, что таятся в том переулке, отводила она подозрения стрелецкого караула?
