Дэвид Дикинсон - Спи, милый принц
— Друзья мои, — начал он, — спасибо, что приехали, дабы помочь нам в это трудное время. Спасибо вам, Роузбери, спасибо вам, Пауэрскорт. Мы никогда не забудем о вашем содействии. Я не думаю, Роузбери, что смогу принять окончательное решение до наступления утра. Однако я хочу, чтобы вы попробовали убедить меня в том, что нам следует обнародовать правду. Сам я склоняюсь к тому, — и полагаю, Сутер уже сказал вам об этом, — чтобы скрыть ее.
Для человека, который в течение последних тридцати лет вел жизнь принца Эдуарда, подумал Пауэрскорт, с любовными интригами, карточной игрой, потаенными разъездами en garçon[20] по увеселительным заведениям Европы, скрытность должна была обратиться в стиль жизни. Слишком много вечеров делал он вид, будто всего лишь играет в бильярд в клубе «Мальборо».
Роузбери начал с выражения соболезнований и сочувствия семье, в которой произошла столь страшная трагедия. Он говорил о своем долгом знакомстве с Александрой и Эдуардом, о частых посещениях им Мальборо-Хауса и Сандринхема, об уик-эндах в собственных его домах, в Ментморе и Далмени. Упомянул о своей давней близости с королевой Викторией и людьми ее Двора.
— Мне нередко случалось повторять, Ваше королевское высочество, — он легко склонил голову, глядя на принца Уэльского, — что за всю мою жизнь я встречал только двух людей, внушавших мне страх. Одним был старый громила Бисмарк. Другим — маленькая женщина, ваша матушка, Королева.
Принц Уэльский слабо улыбнулся, Шепстоуну удалось выдавить подобие смешка. Пауэрскорту ни разу не приходилось слышать выступлений Роузбери в Палате лордов. Правда, однажды он присутствовал на митинге, где Роузбери выступал вместе с Гладстоном[21], — речь Великого Старика показалась на фоне элегантного красноречия Роузбери многословной и мрачной. Но чтобы друг его говорил с такой силой, Пауэрскорт не слышал еще никогда.
— Разумеется, я понимаю, что заставляет вас сомневаться в необходимости выставить это прискорбное дело под холодный свет дня. Разумеется, мне ведомо, что в сокрытии его присутствуют привлекательные стороны, что опий секретности есть зелье сильное и вызывающее привыкание. Разумеется, я сознаю ваши опасения относительно того, что может ожидать нас по другую сторону этих закрытых дверей, какие темные призраки способны явиться, чтобы лишить покоя вас и вашу семью.
— Однако, Ваше королевское высочество, — Роузбери говорил теперь очень тихо, переводя взгляд с принца Уэльского на безмолвствовавшего у камина Сутера и обратно, — я думаю, что существуют соображения порядка более высокого, другие стяги, верность которым нам следует хранить. Я попросил бы вас подумать о правде. И прежде всего, о правде в отношении к моей профессии, к политике. Конечно, политика может быть делом грязным, запятнанным продажностью и коррупцией, опозоренным обманными призывами к избирателям и отвратительными сделками фракций. И все же, около шестисот членов Палаты общин и тысяча — моей Палаты лордов торжественно поклялись хранить верность Королеве. А для того, кто приносит такую присягу, это очень серьезно. Подумайте, что почувствуют и как отреагируют эти люди, узнав, что их принц Уэльский скрыл от них нечто, солгал им о столь важном событии, как смерть второго в линии наследования трона человека. В политике нет зрелища более уродливого, чем Палата общин, осознавшая, что ее обманули. Они пересчитают все суммы, которые утверждают каждый год, дабы поддерживать уровень жизни королевской семьи, и все их инстинкты толкнут их на то, чтобы отомстить вам любым способом, какой они сумеют отыскать.
Подумайте также о правде и о церкви Англии. Наша церковь не является уже той силой, какой была когда-то — Дарвин и те, кто переходит на сторону Рима, ослабили ее, и все-таки она остается церковью нашей страны. Люди сгорали на кострах, чтобы дать ей жизнь. Епископы ее назначаются именем Королевы, состоящей главой этой церкви, каковую когда-нибудь придется возглавить и вам. Сможете ли вы, стоя на коронации в окружении князей церкви и государства, сказать, что будете хранить священные законы Божий и соблюдать Его Заповеди?
Если не считать мягких каденций Роузбери, в комнате не раздавалось ни звука. Снаружи падал густой снег, укутывая тех, кто находился в доме, в новые слои белизны.
— Подумайте и о вещах еще более нематериальных, но более ценных, чем сама правда. Подумайте об отношениях между королевской семьей и рядовыми гражданами страны. Для некоторых из них, тех, кто учился в наших великих частных школах либо служил в армии, верность и патриотизм воплощаются в особах Королевы и членов ее семьи. Можно хранить верность флагу страны, знамени своего полка или своему Итонскому колледжу, однако высшая верность, подвигающая людей на смерть за свою страну, вдохновляется Королевой и принцами крови. Люди среднего класса впитывают ее, вырастая; войдите в дома рядовых граждан этой страны, людей, которые тяжко трудятся ради того, чтобы улучшить свою долю и долю тех, кто придет им на смену, войдите в эти дома, и вы увидите верность, ярким светом горящую у семейного очага. Вы увидите на стенах портреты Королевы или картины, изображающие отдаленные уголки империи. Это те люди, которые оборачиваются и размахивают грошовыми трещотками, когда мимо проезжает особа королевской крови, люди, которые часами стояли в очередях, чтобы попасть на парад юбилейного года. Они верят вам — предадите ли вы их доверие? Нарушьте его и вы нарушите связь, соединяющую народ с сувереном. Нарушьте его — допустите, чтобы вас уличили в этом, — и вся королевская конница, вся королевская рать не смогут его восстановить.
Если вы не встанете в этом деле на сторону истины, подумайте о других истинах, других обязанностях, которым вы измените. Подумайте о долге честности, о требовании говорить правду, сколь бы неприятной она ни была. Сама плоть этой страны, ее нравственный центр, ее правовая система зиждятся, как целое, на предположении, что люди будут говорить правду. Но если вы этого не делаете, почему должны делать это ваши подданные? Во имя честности, во имя вашей ответственности перед парламентом и церковью этой страны, вашей страны, нашей страны, я призываю вас поступить так, как вы и сами считаете правильным поступить. Сказать правду. Смириться с последствиями. Выполнить ваши обязанности перед страной.
Еще не закончив, Роузбери понял, что говорит впустую. Почувствовал себя человеком, плывущим навстречу приливной волне.
— Мой дорогой Роузбери, — сказал принц Уэльский. — Я так вам благодарен. Я всегда полагал, что рано или поздно ваше красноречие сделает вас премьер-министром. Теперь я в этом уверен. И все же, в настоящем случае я, хотя бы раз, намереваюсь последовать правилу моего отца.
Пауэрскорт внутренне застонал, ожидая услышать некую неуклюжую немецкую сентенцию принца Альберта.
— Он всегда говорил: прежде чем решить какой-то вопрос, переспи с ним. Это я и собираюсь сделать. Однако могу ли я попросить вас, джентльмены, и в особенности вас, лорд Пауэрскорт, подумать о том, как именно можем мы скрыть эту историю, буде решение окажется именно таким. И могу ли я попросить вас изложить для меня ваши соображения на бумаге — обещаю, что в чужие руки ваша записка не попадет.
— Не больше одной страницы, — посоветовал Сутер, когда принц удалился в свои покои. — Иначе может выйти сцена. Скажем, к девяти утра, хорошо, джентльмены? И огромное вам спасибо за помощь.
После чего Сутер и Шепстоун выскользнули в ночь, оставив гостиную в распоряжении Роузбери и Пауэрскорта.
— К девяти, — сокрушенно произнес Роузбери. — Не думаю, что он хоть раз поднимался в девять утра со времени, когда и самому ему было девять. Как по-вашему, Фрэнсис, какое решение примет старый лицемер?
— Я не питаю ни малейших сомнений, — ответил Пауэрскорт, — в том, что он намерен все утаить. Как на ваш вкус кончина от инфлюэнцы?
7
Немногие спали той ночью в Сандринхеме. Снаружи все падал снег, покрывая огромные шиферные крыши и гравий подъездной дорожки, облекая высокие деревья в причудливые наряды.
Памятная записка Роузбери — Пауэрскорта, начертанная блестящим каллиграфическим почерком Роузбери, ожидала в гостиной Сандринхем-Хауса девятичасового совещания.
Предмет: Предстоящие дни.1. Если убийство следует утаить, необходимо указать иную причину смерти. Наилучшим решением является смерть от инфлюэнцы. Принц Эдди уже страдал от простуды. В последние недели эта болезнь стала причиной многих трагических кончин. Еще одна никого не удивит.
2. Для того чтобы смерть от инфлюэнцы могла стать прикрытием случившегося, принц Эдди должен, если можно так выразиться, оставаться в живых еще два-три дня. Сегодня в полдень или же завтра необходимо будет вывесить здесь, на Нориджских воротах, а также на двери Мальборо-Хауса извещение о том, что имеются серьезные причины для опасений и что из Лондона затребован дополнительный медицинский персонал. На следующий день это извещение должно появиться в газетах.
