Кэролайн Роу - Успокоительное для грешника
Баптиста откинул кожаную завесу, отделявшую кухню Родриге от зала.
— Ана, — сказал он. — Нам нужно поговорить.
Она подняла взгляд от кастрюли с супом.
— Сядь. Сейчас принесу вина.
Закончив свое дело, она дала указания мальчику-слуге и принесла к столу две чаши и кувшин с вином. Села напротив торговца, разлила по чашам вино и подняла глаза.
— Кое-что произошло, любимая, — прошептал он. — Мне оставаться в городе небезопасно.
Матушка Родриге захлопала глазами и отпила глоток вина.
— Когда уходишь? — спросила она стоически.
— Нужно уйти до рассвета. Мне очень жаль, — добавил он и положил ладонь на ее руку. — Я буду скучать по тебе.
— Ничего не поделаешь, — сказала она. — Я буду скучать по тебе еще больше, сам прекрасно знаешь. Встану пораньше, приготовлю тебе завтрак перед уходом.
— Не беспокойся, — сказал Баптиста. — Я уйду тихо, никого не разбудив.
Поднял глаза, он увидел застывшее выражение ее лица и покачал головой.
— Зачем только я сказал это? Буду благодарен, если приготовишь. И вот, — добавил он, придвинув ей наполненный монетами кошелек. — Это покроет мой счет и, может быть, останется на новое платье. Возьми, пожалуйста.
— Не нужно, — сказала она безжизненным голосом.
— Нужно, — ответил он. — Будь такая возможность, я бы взял тебя с собой, умная Ана.
Он встал.
— Увидимся позже.
Галантно поклонился и вышел из таверны.
Ракель взглянула на пациентку и удовлетворенно кивнула.
— Думаю, сеньора Дольса, завтра вы сможете встать.
— Завтра, — сказала жена перчаточника. — Моя дорогая Ракель, если я проведу еще минуту в этой постели, то с ума сойду от скуки. Я осталась в ней только потому, что Даниель просил меня следовать твоим указаниям. Но едва ты выйдешь из этой комнаты, я позвоню горничной, потребую платье и спущусь во двор.
— Но пошлете за мной, если почувствуете себя хуже? — обеспокоенно спросила девушка.
— Если тебе станет от этого легче, пошлю. Обещаю. Непременно, если покажется, что мне хуже. И благодарю тебя от всего сердца за твою заботу. Выходя, можешь позвонить горничной.
Ракель дернула за шнурок возле кровати сеньоры Дольсы и вышла. На повороте лестницы она ахнула от неожиданности и остановилась. Путь ей был прегражден.
— Даниель, — сказала она, придя в волнение и покраснев. — Я только что оставила твою тетю. Ей как будто гораздо лучше. Она собирается встать.
— Хорошо, — ответил он. — Она бы с удовольствием полежала еще день-другой, но сейчас она слегка раздражена.
Он улыбнулся.
— Я шел к ней в комнату попросить тебя спуститься во двор, немного посидеть. Если у тебя нет других визитов.
— Нет, — сказала она. — Папа взял с собой Юсуфа к епископу. Как и твоя тетя, он чувствует себя гораздо лучше и становится несговорчивым.
Стол во дворе был уставлен всевозможными деликатесами. Даниель налил для Ракели чашку холодного мятного отвара и понес к скамье в тени. Обычно суетливый дом казался покинутым, и Ракель огляделась в поисках каких-нибудь признаков жизни.
— Через минуту тетя спустится к нам, — сказал Даниель, угадав ее мысли. — Служанки носятся собирают для нее подушки и шали. Она будет недовольна, — добавил он. — Но их не унять.
— Она так редко болеет, — сказала Ракель, — что все беспокоятся, когда это случается.
Тут появилась сеньора Дольса в окружении суетливых служанок. С беспомощным жестом она улыбнулась Даниелю и Ракели и позволила служанкам ухаживать за собой.
— Они пытаются удержать меня в постели, — пожаловалась сеньора Дольса, — чтобы вести дом так, как им нравится, но я предупредила их, что у них есть время до завтрашнего утра, а потом мы вернемся к обычным порядкам.
Она оглянулась.
— Эсфирь, — сказала она своей горничной, — я хочу сесть там, — и указала на дальний от Даииеля и Ракели угол. — Там тише, спокойнее.
И, вновь устроив большую суматоху, служанки перетащили ее кресло, подушки, шали, еду и питье в другую часть двора.
— Она мстит им за всю воркотню, которую ей пришлось выносить в последние несколько дней, — сказал Даниель.
— Прошу прощенья. — сказала Ракель. — Даниель, извини. Я думала о другом и не слышала, что ты сказал. Папа беспокоится, очень беспокоится из-за того, о чем все толкуют последние дни — он отправился поговорить об этом с епископом, но помощи от епископа мало. У него свои заботы в связи с этим, и ему не особенно нравится то, что хочет сделать папа.
— Ракель, — спросил Даниель, — о чем ты?
— О сеньоре Аструхе, — ответила девушка. — Не слышал?
— Чего не слышал?
— О Марти Гутьерресе и Аструхе де Местре.
— А что там у них? Я и понятия не имел, что они знают друг друга, — сказал молодой человек.
— Даниель, — произнесла в раздражении Ракель. — Думаю, ты проводишь слишком много времени в мастерской. Ты, наверное, единственный человек в городе, который не слышал отвратительных слухов, которые Марти Гутьеррес распространяет об Аструхе.
— Я слышал, наследник Гвалтера думает, будто Аструх подослал убийц к его отцу, но это такая несусветная чушь, что вряд ли кто ей поверит.
— Многие верят, — сказала Ракель. — Все из-за денег, — добавила она и стала рассказывать то, что знала.
— И Марти утверждает, что Аструх убил его отца? — сказал Даниель. — Я не могу в это поверить. И никто не поверит. Менее вероятного убийцы не существует во всем королевстве. Как может Марти считать так?
— Как я слышала, — заговорила Ракель, — это из-за одного замечания сеньора Аструха. Он сказал Марти, что пусть не беспокоится о выплате долга, потому что он получит деньги с тех, кто взял их. А Марти подумал, что сеньор Аструх знает людей, которые унесли золото, и поэтому решил, что тот — соучастник убийства и похищения денег.
— Тут должно быть еще что-то, — сказал Даниель. — Это бессмысленно. Никто не мог бы подумать…
— Николау говорит, Марти слишком поспешен в суждениях и очень упрям, — сказала Ракель.
— Я поговорю с ним, — пообещал Даниель.
— Ты его знаешь?
— Знаю, конечно. Я не только сшил ему перчатки, которыми он очень дорожит, но еще мы покупали много кожи у них со склада. Они привозят очень тонкую телячью кожу, из которой получаются прекрасные перчатки для верховой езды. С ним приятно разговаривать, мы не раз вели беседы.
Даниель умолк и задумался.
— Боюсь, эта будет не особенно приятной.
— Даниель, я не уверена, что тебе следует это делать, — сказала Ракель.
— А я уверен, — решительно ответил он.
Короткая летняя ночь окончательно вступила в свои права. Над горами только что пошедшая на ущерб луна изредка проглядывала из-за несущихся облаков. Когда Баптиста подошел к воротам сеньора Висенса, город то погружался во тьму, нарушаемую лишь мерцающими факелами и тусклыми фонарями прохожих, то ярко освещался зеленовато-белым светом луны.
Привратник впустил его и проводил до лестницы, ведущей в жилую часть дома. Баптиста поднялся в просторную гостиную, где при свете четырех свечей в подсвечнике сеньор Висенс просматривал цифры, а его жена и дочь спорили о цветах своих вышивок по шелку.
Висенс поднял голову и тут же встал.
— Прошу прощенья, мои дорогие, — сказал он с полной невозмутимостью, — этот сеньор пришел поговорить со мной по важному делу. Извините.
Висенс подошел к двери, перемолвился несколькими словами с привратником и движением подбородка велел сеньоре Алисии уйти. Та вышла, прошуршав великолепным шелком и предоставив дочери собирать работу и нести вслед за ней.
— Добрый вечер, сеньор Висенс, — сказал Баптиста, нисколько не смущенный переполохом, который вызвало его появление.
— Почему вы здесь, приятель? — спросил Висенс. — Мы ведь договаривались не встречаться так открыто.
— Вряд ли это можно назвать открыто, — спокойно ответил Баптиста. — На дороге за вашими воротами совершенно темно. Привратнику и родным вы можете объяснить мое появление, как угодно. Думаю, вы умеете говорить убедительно, когда это в ваших интересах, — добавил он с лукавой улыбкой.
— Ладно, — нехотя сказал Висенс, снова опускаясь своей грузной тушей в кресло. — Но если вы будете приходить сюда слишком часто, об этом узнает весь мир. Чужие дела — пища для сплетен. Да сядьте вы, ради бога. Ставни не закрыты.
— Одну минутку, — сказал Баптиста, подходя к полке, на которой лежало несколько серебряных блюд. — Говоря по правде, сеньор Висенс, я очень обеспокоен тем, что происходит в городе, — добавил он, взяв одно из блюд и разглядывая его с большим интересом. — Пожалуй, я кончу здесь дела и отправлюсь куда-нибудь еще. Здешний климат вряд ли полезен моему здоровью.
— Но вы… это означает, что вы не продадите…
