Далия Трускиновская - Подметный манифест
- Надобно Шварца звать, - сказал Ваня.
- Я того же мнения, - отвечал Клаварош. - Будьте тут, я приведу его.
Француз тоже не хотел видеть неразумную дочку своей крестной. После тех наставлений, что он сделал Терезе ради ее же блага, обнаружить ее в трех шагах от мятежного театра, по непонятной причине запертую наедине с пособником шулеров и лучшим приятелем заговорщика Горелова, - это могло бы разозлить и куда более спокойного человека, чем Клаварош. Докапываться до подробностей и исследовать ход мыслей Терезы, приведших ее сюда, он совершенно не желал. Коли ей угодно жить в окружении сплошных неприятностей - ее воля…
Шварц, услышав краткий, но весьма сердитый доклад, призадумался. Он понимал, что соваться к Архарову с вопросами о судьбе француженки просто опасно - кулак у него опять окажется быстрее здравого рассуждения… Следовало решать самому.
Решение было простым и блистательным.
- Ничего не трогать, окно забить, - распорядился он. - Оставить возле дома засаду. Может статься, тот, кто их туда запер, за ними явится - и мы узнаем много любопытного. Макарка, Максимка, ступайте сюда.
- А когда не явится?
- Тогда и будем думать далее. Позаботься, сударь, чтобы им прислать хлеба и напитку какого придется.
Архаров заметил, что Клаварош совещается со Шварцем, и понял - подчиненные решили избавить его от докуки. Вмешиваться не стал: Шварц не дурак, и как решит - так пусть и будет. У обер-полицмейстера была другая морока - вывели наконец связанного князя Горелова. Князь высказывался в том духе, что знать ничего не знает, ведать не ведает, а на сцену вышел, дабы завершить трагедию поучением, сие на театре именуется эпилогом.
- Актерку заколоть велел тоже в поучение? - спросил Архаров и показал на двери, из коих как раз выносили тело госпожи Тарантеевой, исполнившей сегодня самую блистательную свою роль.
- Твои, сударь, люди вокруг нее стояли! - огрызнулся князь.
Докладывать, что главная свидетельница ночной беседы с замаскированной дамой спрятана в доме князя Волконского, Архаров не стал - решил приберечь козырь до нужного времени.
- Тимофей, сопроводи его сиятельство в карету, - обер-полицмейстер показал на тот экипаж с решетками на окнах, который прибыл вместе с драгунами и архаровцами. Другой был предназначен для Шварцевых подручных и канцеляристов.
- Ваша милость, никак нельзя… - отвечал, несколько смутившись, Тимофей.
- А что такое?
- Ваша милость, мы трех иноков из Сретенской обители-то привели, а в конторе ни души, подвалы заперты, один старик Дементьев, и тот знать ничего не желает, - как всегда, рассудительно и последовательно начал Тимофей. - Ну, куды их девать? С собой взяли… вон они там, в карете, и сидят…
- Прелестно, - произнес Архаров и вспомнил древнюю загадку про волка, козу и капусту. Теперь следовало так исхитриться, чтобы князь не имел возможности побеседовать со своими сообщниками.
Обер-полицмейстер едва ли не на пальцах принялся считать количество тех, кто нуждался в экипажах, включая раненого в ногу Ушакова и Захара Иванова, который прискакал сюда верхом, но после неудачного падения с театральной лестницы в седло садиться отказывался. У него уж образовалось было какое-то окончательное число, и вдруг он вспомнил, что не посчитал самого главного участника событий - самого себя…
Архаров расхохотался.
- Недоросля! Вернуть! - сквозь смех приказал он.
И то - нелепо, чтобы Вельяминов добирался домой один в роскошном экипаже, а обер-полицмейстер - в компании Шварцевых кнутобойцев. Опять же, Дунька, которую неплохо бы сдать с рук на руки ее покровителю. Ибо служба отечеству может ей выйти боком - не найдя ее дома и допросив прислугу, господин Захаров может и лишить девку своей благосклонности.
Театральный разъезд знатных особ походил на повальное бегство - никто не ждал на крыльце, пока выкрикнут его карету, пока она подъедет по плавной и широкой дуге, дамы и господа сами побежали в аллею рассаживаться и подняли там немалый шум - экипажи при выезде мешали друг другу, пугались кони, ругались и едва ли не бились на кнутах кучера. Архаров глядел вслед быстроногому Никишке, побежавшему звать недоросля, и вдруг понял, что никуда отсюда не поедет - хоть за ним пришли ту карету, в коей государыню везли на коронацию.
Он перестал слышать гомон, перестал слышать и голоса архаровцев. Он просто стоял - сам с собой, вне суеты, как иногда стоит победитель, даже не пытаясь осознать свои труды, а просто дыша и глядя вперед бессмысленно.
Правая рука сжалась в кулак - ей недоставало эфеса офицерской шпаги. Глаза прищурились - день, уже катившийся к вечеру, был избыточно ярок.
И если бы кто сказал Архарову, что он-де перенесся в минувшее, в ночь, в ховринский особняк, где в трех шагах от мародеров, ведомых к расстрелу, клавикорды вызванивают Моцарта, он бы даже не понял, к чему это, для чего слова.
Он стоял, не ощущая решительно ничего, и только закаменел правый кулак, только глаза, избегая света, прищурились, а голова клонилась все ниже и ниже. А как еще прикажете стоять победителю? Именно так - потому что впереди прорва малоприятных, но неотложных дел.
* * *У дома Волконского, как всегда, народу была труба нетолченая, и Архаров даже порадовался, что велел привести для себя с Пречистенки Фетиду, а для Левушки - Агата. Они без затруднений подъехали к крыльцу.
- Глянь, Николаша, пожар! - Левушка указал на окна, в коих отразился закат.
- Сплюнь, - хмуро посоветовал Архаров. - Ч-черт, примет кто-нибудь лошадей? Или на крыльцо верхом взъезжать?
Однако нашлось кому кинуть поводья, и они вошли в сени, поднялись в гостиную.
Там навстречу Архарову с Левушкой вышел отнюдь не князь, а невысокий, хрупкого сложения, стремительный офицер с тем особенным чуть рассеянным взглядом, который обер-полицмейстер вспомнил сразу.
- Александр Васильевич, наконец-то! - воскликнул он.
- Помогай Бог, Николай Петрович, - отвечал Суворов, обнимая его. - И тебе, сударь. Что ж не в мундире?
- Он и в парижском кафтане исправно служит, - вступился за Левушку Архаров. - Откуда, надолго ли?
- Может, дождусь тут графа Панина, а может, и без него к Михельсону поеду. Мне приказ вышел - самозванца воевать. Турку-то и без меня почитай что одолели. Стало быть, есть кого двигать против маркиза Пугачева - полки, поди, уж в дорогу подымаются…
- Его сиятельство умолял государыню усилить полками Москву, нам тут впору уже дьячков и просвирен ставить под ружье, - пошутил Архаров, искренне радуясь встрече.
- Ты, сударь, не знаешь еще, а сегодня письма получены, сама государыня, осознав опасность, собиралась вам на помощь из Петербурга скакать!
- Государыня? - переспросил Левушка.
- Велик Господь - обошлось, отговорили. А ведь прискакала бы. Сказывали, она однажды так выразиться изволила: я-де, родись я мужчиной, и до полковника не дослужилась бы, а из-за любви своей к риску сгинула в чине поручика.
- И я про это слыхал, - вставил Левушка.
Тут из кабинета вышел Волконский.
- Извольте радоваться, господин Архаров - пишут, полк донского старшины Платова стоит под ружьем, ждет, пока наверху соблаговолят хоть что-то решить. А мы тут - как на ладони, бери нас голыми руками!
- Что разведка? - спросил Архаров.
- Разъезды на одни лишь следы самозванца натыкаются, да следы-то - со всех сторон… Ты, сударь, с известиями?
- Да, - сказал обер-полицмейстер. - Сегодня утром люди мои взяли склад с амуницией едва ли не посреди Москвы. И потом предотвратили некоторое возмущение, виновники взяты под стражу.
Подробнее докладывать он пока не стал - не потому, что иссякло вдруг доверие к Суворову, а просто не составил еще разумного и правильного доклада. Не рапортовать же, что ворвался в театр, где силами крепостных неведомого помещика была поставлена перекроенная сумароковская трагедия, и повязал публику, сидевшую в креслах. Тут следовало начинать с самых истоков преступного замысла, а истоков-то пока и не было - из всех заговорщиков один лишь князь Горелов сидел под замком.
- Позволь рекомендовать тебе - вот кто отныне командует нашей шестой Московской дивизией, - князь Волконский сделал жест в сторону Суворова. - Однако желал бы я ее видеть.
- Я, сударь, думаю, когда приедет граф Панин, все тут переменится, - заметил Суворов, - и в Москве мне делать нечего. Я чай, он и сам тут долго не засидится, и меня с собой увезет. Слухи ходят, государыня желает облечь его чрезвычайными полномочиями, а не только во главе войск поставить.
- Панина? - переспросил Архаров.
- А более некого, - язвительно произнес Суворов, да и не произнес - как-то по-птичьи выкрикнул. - Князь Орлов по обыкновению своему никаких идей не имеет. Голицын с Разумовским, прости Господи, дураки. Князя Щербатова от войск отозвать изволили - якобы для изустного донесения о настоящих того края обстоятельствах. Ну так он туда более не вернется. И слава Господу.
