Опасное поручение - Виталий Кулак
Губернатор хотел позвать ординарцев и прислугу, но я его уговорил пока повременить с этим, не поднимать лишнего шума. Дело запутывалось окончательно. Почему Старосельского так интересовала картина Джорджио Бернарди, купленная Пасынковым? Уж не из-за нее, вернее, не из-за проявленного к ней интереса его убили?
— Ваше превосходительство, расскажите, что конкретно было изображено на картине? Вы ведь, верно, помните её сюжет.
Пасынков немного помолчал, раздраженно посматривая в мою сторону. Ему, конечно, хотелось сразу же допросить своих домочадцев. И судя по его настроение, ничем хорошим для них это не могло закончиться.
Наконец он неуверенно проговорил:
— Бернарди изобразил на ней трех девушек периода Древней Греции, то ли купающихся, то ли набирающих воду из ручья. Без одежды. В общем, ничего особенного. — Он замолчал, а потом торопливо добавил: — Мне такая живопись не нравится, да захотелось порадовать приятеля, который знаком с Бернарди.
Теперь мне стало понятно, почему он медлил с ответом. Не думал, что этот старый вояка может стесняться. Подумаешь, обнаженные купальщицы. Да таких купальщиц каждый год появляется сотни, но их почему-то не крадут.
Дальнейшие расспросы показали, что Пасынков приобрел картину «Купальщицы» у её автора, т.е. у Джорджио Бернарди, за четыреста рублей. Как по мне, так он сильно переплатил. Впрочем, может быть я поторопился с выводом, ведь нельзя оценивать картину, не увидев её. Возможно, она стоит потраченных на нее денег.
— Ваше превосходительство, а как отреагировал Павел Николаевич, увидев «Купальщиц»? Он что-нибудь сказал? Какова была его реакция?
Мой собеседник задумчиво сказал:
— Знаете, а ведь вы правы. Он вел себя как-то странно. Я только теперь это понял. Он долго рассматривал картину, говорил, что она ему нравится. Вообще, увидев её, Павел Николаевич даже повеселел. Но знаете, эта веселость была у него какая-то злая, не настоящая. Так мне показалось.
— Он не сказал вам, почему его интересует именно эта картина?
— Нет, он не говорил об этом ничего. Сказал только, что хотел бы посмотреть приобретенные мной недавно картины, мол, его стала в последнее время интересовать живопись. Вот я ему и показал их. Да только одна картина Бернарди его заинтересовала. Возле остальных он даже не останавливался. Странно как-то, не находите, сударь?
Да, это выглядело очень странно. Ещё более странно то, что на следующий день Старосельского убили. Неужели из-за картины?
Я спросил у губернатора, когда он в последний раз видел «Купальщиц», но он мог сказать только приблизительно. Оказывается, эту картину он в последний раз видел как раз вместе со Старосельским.
— Видите ли, во второй зал я не часто захожу. Мои любимые картины находятся в первом зале. Но «Купальщиц» я видел в последний раз точно во время визита Павла Николаевича, — объяснил он.
Пасынков позвал ординарца, и велел ему выяснить, куда подевалась «картина с голыми девками». Целый час губернатор выяснял судьбу этого полотна, но никто из домочадцев и слуг ничего важного не сообщил. Судя по всему, картину украли из галереи вскоре после визита действительного статского советника Старосельского.
Мне не оставалось ничего другого, как раскланяться с губернатором Костромской губернии, предварительно записав в свою записную книжку кое-какие имена и адреса. Они могли мне пригодиться в расследовании этой странной истории. Он пожелал мне успехов, пригласил обращаться к нему, если вдруг у меня появятся какие-то вопросы или новости. Карета быстро довезла меня к постоялому двору купца Аничкова. Когда я наконец-то лег спать, часы показывали второй час ночи.
Глава 7
Утром Кондрат обнаружил под дверью адресованное мне письмо. От него, как говорится, за версту несло неприятностями. Если вы получите когда-нибудь подобное письмо, то лучше всего сразу же сожгите его, даже не читая. Ну а если вы не поборите любопытство, как случилось со мной, то сжечь его всё равно не поздно даже после прочтения. Поздно будет, если вы начнете поступать так, как хочет автор этого послания.
— Вот, Владимир Сергеевич, под дверью письмецо лежало. — Слуга передал мне конверт из недорогой бумаги, на котором было написано: «Лично в руки Версентьеву В.С.» Без обратно адреса и имени отправителя.
Внутри конверта оказался сложенный пополам лист бумаги.
Я прочел:
«Любезный Владимир Сергеевич.
Мы с вами не знакомы, но я случайно узнал, что Вы интересуетесь картиной, которую недавно украли у Его превосходительства губернатора Пасынкова. У меня есть сведенья, которые Вас непременно заинтересуют. Я готов их Вам предоставить за небольшое вознаграждение. Обстоятельства вынуждают меня просить его. Прошу понять меня правильно.
Приходите сегодня в 23.00 в сад при Губернской гимназии, расположенной на Всехсвятской улице. Возле входа я Вас буду ждать. Но обязательно приходите один. Дело строго конфиденциальное».
Внизу была поставлена подпись, слишком кривая для того, чтобы разобрать в ней хотя бы половину букв. В письме не говорилось, кто его автор.
Я перечитал письмо ещё раз. Всехсвятская улица! Так эта же та улица, на которой находится усадьба костромского губернатора! У меня учащенно забилось сердце. Неужели Пасынков или кто-то из его подчиненных все-таки замешан в этой истории? Не может быть. Мне показалось, что он говорил со мной чистосердечно, вполне искренне. Так от кого же письмо? От кого-то из ординарцев или слуг?
Автор таинственного письма назначил мне встречу в саду в 23.00 вечера. Довольно позднее время и, видимо, уединенное место. В таком месте проще простого попасть в засаду. Но пойти на встречу было нужно. Только так я смог бы продвинуться в своем расследовании. Ну а возможность засады, конечно, следует учесть.
Протянув Кондрату письмо, чтобы и он с ним ознакомился, я открыл окно. В комнату сразу же ворвался свежий волжский воздух, прочистил мои легкие, освежил голову. Мысли стали четкими и ясными. В Москве и Петербурге воздух совсем другой. В столицах воздух обычный, пресный, а вот в небольших провинциальных российских городках он настоящий, чистый, ароматный и, если хотите, даже вкусный. От такого воздуха с непривычки даже вначале голова кружится, как после рюмочки хмельной мадейры.
— Что ж это значит, Владимир Сергеевич? Неужели пойдете? — прервал мои размышления слуга.
— Пойду, Кондрат, конечно пойду.
Слуга долго не раздумывал.
— Тогда и я с вами. Не нравится мне письмо это, ох не нравится…
Помощь Кондрата могла пригодиться. Поэтому я разрешил ему сопровождать меня, но только так, чтобы его до поры до времени видно не было.
— Не беспокойтесь, батюшка, — обрадовался слуга, — спрячусь
