Владимир Брюханов - Смертоносный призрак
Снова пауза. Гюртнер убежденно продолжает:
– Но допустить Гитлера к власти – это, сами понимаете, огромный риск, это просто игра с огнем! Если такой тип дорвется до власти – он может натворить что угодно!
Пауза. Гюртнер всматривается в лицо Зауэра, продолжает:
– Но без него, повторяю, нам с коммунистами не справиться! Однако, чтобы использовать этого Гитлера, нужно его иметь, а то, о чем вы сейчас рассказали, уничтожает его без остатка. Понимаете вы это?
– Да, конечно.
Пауза. Гюртнер продолжает:
– Но, с другой стороны, теперь – при всех этих документах (кивает на бумаги Зауэра) – Гитлер становится для нас совершенно безопасен: мы мгновенно сможем уничтожить его, когда захотим. Это медицинское заключение никогда не утратит свою силу. Мы примем меры к тому, чтобы и до тела этой несчастной никто не смог бы потом добраться – и оно навсегда останется в нашем распоряжении. И слуги никуда пока не денутся: если Гитлер не заподозрит угрозы, исходящей от нас, им ничего не угрожает! Допросить их можно будет и позже, а теперь это только насторожит Гитлера и заставит его избавляться от свидетелей – а нам это ни к чему! Так что спешить нам – и вам! – совершенно некуда. Это дело всплывет тогда, когда будет нужно: когда придет момент избавляться от Гитлера. Но пусть до этого он для нас очистит Германию от красного сброда, а заодно – от еврейского засилья!
Пауза. Гюртнер:
– Вы видите, никто не собирается спасать эту мразь, этого убийцу от ответственности. Но он нужен нам сейчас – незапятнанным и дееспособным. Потом он не уйдет от возмездия. Готовы ли вы, Зауэр, действовать вместе с нами?
Зауэр молчит. Гюртнер:
– Я понимаю, вам нелегко. Ваша совесть полицейского не позволяет вам покрывать убийцу. Но ведь это только временно! Верите вы мне?
Зауэр (с трудом):
– Да!
Гюртнер:
– Тогда – по рукам?
Они пожимают друг другу руки.
Зауэр:
– Что мы должны теперь делать?
Гюртнер:
– Это (указывает на бумаги) я оставляю у себя. Тела никто теперь не должен видеть. Вы возвращаетесь в морг и проследите за тем, чтобы тело было упаковано и прочно запаяно в свинцовый гроб. Так с ним ничего теперь не случится. Уверены ли вы в молчании своих подчиненных?
– Да, конечно. Они – люди надежные и верят мне. А что будет с гробом потом?
Гюртнер:
– Его похоронят на Центральном католическом кладбище в Вене.
Зауэр поражен. Гюртнер видит это, усмехается:
– Ничего, все будет в порядке!
Зауэр:
– А что будет с прессой?
Гюртнер:
– Думаю, что ничего. Какие-то слухи они, конечно, напечатают, но, если ваши люди никак не протекут, то никаких подробностей у прессы не будет. Впрочем, это выяснится завтра-послезавтра: в воскресные газеты ничего толком не успело попасть. Ну, за дело!
Они снова пожимают друг другу руки. Зауэр тяжелым шагом выходит из кабинета.
Утро понедельника, 21 сентября 1931 года.
Местечко Санкт-Квентин на Тегернзее. Вилла Адольфа Мюллера – владельца типографии, где печатается нацистская газета «Фолькише Беобахтер». Гитлер один на террасе в домашней одежде.
Входит Ганс Франк (31 год), ведущий юрист НСДАП. У него в руках – пачка газет. Франк крайне озабочен.
Гитлер (с любопытством):
– Ну, что там?
Франк:
– Во всех газетах на все лады – о самоубийстве. Вот, например, «Мюнхенер Нойсте Нахрихтен» (читает): «Самоубийства: в квартире в Богенхаузене женщина 23 лет, студентка, совершила самоубийство. Несчастная девушка – Ангела Раубаль – была дочерью сводной сестры Адольфа Гитлера... Причины самоубийства не выяснены. Согласно одной версии, фройлен Раубаль познакомилась в Вене с одним певцом, но дядя запретил ей ездить в Вену. Другие предполагают, что девушка наложила на себя руки, потому что она хотела стать певицей, но чувствовала, что ей не хватает таланта».
Гитлер (взбешен):
– Это все Грегор Штрассер – это он запустил сплетню о самоубийстве! Никогда ему этого не прощу!.. А теперь эти грязные писаки выуживают сведения по всем подворотням от всех знакомых и незнакомых!.. Меня, конечно, постарались ко всему этому приплести!..
Франк:
– Погодите, это еще что! Вот что пишут наши замечательные социал-демократы в «Мюнхенер Пост» (читает): «В пятницу, 18 сентября, вновь произошла сильная ссора между господином Гитлером и его племянницей. Какова была причина этой ссоры? Жизнерадостная девушка 23 лет, занимавшаяся музыкой, хотела поехать в Вену. Она хотела обручиться. Гитлер был категорически против этого. Они сильно повздорили. После ссоры Гитлер покинул квартиру... Нос погибшей девушки был сломан... на теле было обнаружено множество тяжелых телесных повреждений... Господа из Коричневого дома обсудили между собой, что говорить представителям власти и прессы о мотиве смерти Гели Раубаль. Они пришли к выводу, что смерть Гели следует представить как результат краха артистических надежд».
Гитлер (в полном бешенстве):
– Вот это подкоп! Но ведь это кто-то из близких, а скорее всего – из полиции! Позвоните к этому прохвосту Гюртнеру: он же обещал, что все будет шито-крыто!
То же утро. Мрачный Зауэр в своем служебном кабинете в полицейском управлении Мюнхена. На столе перед ним – пачка газет. Зауэр размышляет, с отвращением поглядывая на телефон.
Телефонный звонок. Зауэр поднимает трубку:
– Зауэр! (Короткая пауза). Здравствуйте, господин министр.
Пауза подлиннее. Зауэр еще сильнее мрачнеет. Говорит:
– Да, я, конечно, в курсе. Конечно, это моя недоработка, целиком беру на себя. Я найду утечку. Думается, все не так безнадежно: пресса больше никакой пищи не получит – это я вам гарантирую, а из того, что уже вышло – многого не выжать. Я как раз сейчас с этим разбираюсь, как закончу – доложу. Думаю, не позже, чем через 2-3 часа. (Снова пауза) Благодарю вас, всего хорошего.
Вешает трубку, поднимает ее заново, набирает номер, слышит ответ, говорит:
– Это Зауэр. Госпожа Фишбауэр, с нетерпением жду вас в моем кабинете!
Вешает трубку.
Снова вилла Адольфа Мюллера на Тегернзее. Франк и заметно успокоившийся Гитлер.
Франк:
– Так или иначе, нужно писать опровержение.
Гитлер вдохновляется:
– Сейчас продиктую!
Франк садится за пишущую машинку.
Гитлер ходит по комнате – сначала молча. Потом решительно диктует, все более возбуждаясь. Франк профессионально стучит на машинке:
«1. Это неправда, что я „поспорил“ либо „сильно поссорился“ с моей племянницей Ангеликой Раубаль в пятницу 18 сентября 1931 года или до того.
2. Это неправда, что я „был решительно против того“, чтобы моя племянница поехала в Вену. Правда в том, что я никогда не был против запланированной поездки моей племянницы в Вену.
3. Это неправда, что моя племянница собиралась обручиться в Вене, или что я имел что-то против помолвки моей племянницы. Правда в том, что моя племянница, которую беспокоило то, что она еще не готова к тому, чтобы выступать на публике, хотела поехать в Вену, чтобы проконсультироваться с одним педагогом по поводу возможностей ее голоса.
4. Это неправда, что 18 сентября 1931 года я покинул свою квартиру „после сильной ссоры“. Правда в том, что не было никакой ссоры, не было нервозности, когда в тот день я уходил из квартиры».
Кабинет Зауэра. Входит Мария Фишбауэр. Сухо приветствуют друг друга, но заметно, что они близкие друзья.
Зауэр спрашивает, тыча пальцем в газету:
– Твоя работа?
Фишбауэр (агрессивно):
– С чего ты взял?
– С того, что про нос и, главное, про травмы на теле знали только ты и доктор Мюллер. Ты укладывала эту Раубаль в гроб в субботу, ты и ассистировала Мюллеру при вскрытии, ты и упаковывала ее в свинцовый гроб в воскресенье.
– Во-первых, когда я была одна, то я не все время была одна – мне помогали и другие сотрудники; одной, как ты прекрасно понимаешь, со всем этим не управиться. В воскресенье со мной была, например, Розина Цвекль – ты ее хорошо знаешь. Во-вторых: а почему не Мюллер?
– Потому что он никогда в недержании языка не уличался!
– А я, значит, уличалась?
Зауэр:
– Знаешь, когда я тебя вызывал, у меня еще были сомнения. Но теперь, когда я вижу, как ты отбрехиваешься, я все сомнения утратил! Давай, сознавайся!
Пауза.
Фишбауэр (сдается):
– Прости, ты прав. Но тут такая странная история приключилась... Не знаю, как и рассказать...
Зауэр (гораздо мягче):
– Расскажи, как получится!
Фишбауэр:
– Ладно... Только ты тогда в субботу ушел из квартиры Гитлера, звонок в дверь – и является эдакое чудо: шатеночка с рыженкой, 18-ти лет, смущенная, нахальная и бесстыжая – я как бы увидела себя сто лет назад. Ева Браун, ассистентка фотографа Гоффмана, который как раз с Гитлером ездил. Эта ведьма Винтер пускать ее не хочет, Гесс по-другому держится, но тоже бы не впустил. А она говорит: пришла чем-нибудь помочь. Я и впустила ее: чувствую, что-то не так, и мне по-женски захотелось узнать – что же. Я ее пригласила – и они не осмелились возразить. Гесс прямо тут же, во избежание дальнейших свар, выставил почти всех слуг из квартиры. Ну, а девчоночка мне действительно помогла, повозились мы вместе с четверть часа, я одна так бы легко не управилась...
