Линдсей Дэвис - Заговор патрициев, или Тени в бронзе

Гемин сегодня возвращался домой в своем обычном тихом стиле: барский паланкин с шестью здоровыми носильщиками, веселый отряд людей с факелами и два личных телохранителя. Я догнал носильщиков. Пока мы ехали, мне трудно было говорить, потому что всю дорогу Гемин ужасно мерзко посвистывал сквозь зубы. Он хмуро посмотрел на меня, остановившись за два грязных квартала от моего дома.

— Держись за свои корни, Марк; оставь знать для того, чтобы обирать, а не флиртовать! — Я был не в настроении спорить. Кроме того, этот человек был прав. — Расскажешь об этом?

— Нет.

— Ты хочешь оказаться…

— Пожалуйста, не говори мне, чего я хочу! — недовольно усмехнулся я и вылез.

Гемин наклонился ко мне и спросил:

— Деньги могли бы помочь?

— Нет.

— Ты хочешь сказать, не от меня…

— Ни от кого. — Я с упрямым видом стоял посреди улицы, когда паланкин Гемина тронулся дальше.

— Я никогда не понимал тебя! — проворчал он мне вслед.

— Хорошо! — сказал я.

Подходя к своему дому, я услышал зловещий хохот Смаракта, хозяина моей квартиры, который веселился от низкосортного вина и непристойностей Лении. Я был истощен. Казалось, что до шестого этажа целая миля. Я собирался заночевать в прачечной в какойнибудь корзине с грязными тогами, но самонадеянность Смаракта так меня взбесила, что я поспешил наверх, даже не раздумывая.

Внизу резко распахнулась дверь.

— Фалько?

Я бы не вынес еще одной ссоры изза моей неуплаты, поэтому прыгнул на следующую лестничную площадку и стал подниматься дальше.

Через шесть пролетов я уже почти успокоился.

В темноте открыв дверь, я услышал, как зашуршали хитрые тараканы, убегая прочь. Я резко бросился вперед и стал наобум убивать оставшихся. Затем присел на скамейку и дал уставшим глазам отдохнуть от сверкающего мрамора богачей, уставившись на серые дощатые стены дома.

Я сдержался от ругательства, потом перестал сдерживаться и разразился. Мой геккон в шоке скользнул на потолок. Я заметил железную сковородку, стоявшую на кухонном столе; в ней была еще половина вчерашней тушеной телячьей отбивной. Когда я подошел, чтобы заглянуть под перевернутое блюдо, которое использовал в качестве крышки, телятина показалась мне такой слипшейся, что мне не захотелось ее есть.

На столе мне оставили документ — папирус хорошего качества и печать Веспасиана. Его я тоже проигнорировал.

Что касается моего разговора с Гемином, то единственная статуя, для которой у меня найдется место, — это одна из тех трехдюймовых глиняных миниатюр, которые люди оставляют в храмах. Здесь не было места для девушки в полный рост, которой необходимо пространство, чтобы хранить свои платья и в уединении сердиться, когда она обидится на меня.

Борясь с усталостью, я, спотыкаясь, вышел на балкон и полил растения. Здесь наверху могло быть ветрено, однако мои заросли пыльного плюща и голубая сцилла в горшочках цвели лучше меня. Моя младшая сестра Майя, которая присматривала за ними в мое отсутствие, сказала, что этот сад должен произвести на женщин впечатление. Наша Майя была маленькой умной плюшечкой, но в этом она ошибалась; если женщина была готова забраться по ступенькам на шестой этаж, чтобы увидеть меня, то заранее знала, ради какого нищего героя она поднималась по этой лестнице.

Я медленно вдохнул ночной воздух, вспоминая последнюю девушку, которая побывала в моем гнезде, а потом ушла с цветком в брошке.

Я сильно по ней скучал. Казалось, никто другой не стоит такого беспокойства. Мне нужно было с ней поговорить. Каждый день без Елены казался какимто незаконченным. Я легко переносил суматоху, но вечерняя тишина напоминала мне о том, что я потерял.

Я ввалился в комнату, слишком уставший, чтобы поднимать ноги. Я хотел пить, однако сейчас письмо Веспасиана требовало моего внимания. Отдирая воск, я автоматически оценивал события сегодняшнего дня.

Участник раскрытого заговора умер, что было совершенно не нужно; вольноотпущенник, который не должен был играть никакой важной роли, внезапно стал ее играть. Этот идиот Барнаб ставил непреодолимые препятствия. Улыбаясь, я развернул документ.

а) «По приказу Веспасиана Августа; М. Лидий Фалько обязан доставить прах А. Курция Лонгина, сенатора (покойного), его брату А. Курцию Гордиану (жрецу), который, как нам известно, находится в Регии. Отправление: немедленно.

б) Документы для поездки прилагаются».

Звучало довольно твердо. Само собой, праха не было; и мне пришлось бы подписывать какуюто бумагу, чтобы забрать его. Вместо Регия читай Кротон. Писцы во дворце всегда невнимательны: имто не придется делать крюк в сорок миль по горным дорогам, если они неправильно напишут. Как обычно, они забыли приложить мой паспорт, и в бумаге ни слова не было об оплате.

Внушительная змея на полях рукой самого императора восклицала:

в) «Почему я должен восстанавливать храм Геркулеса? Не могу этого себе позволить. Объясни, пожалуйста!»

За половинкой кабачка я нашел чернильницу и на обратной стороне написал:

«Цезарь!

а) Жрец готов был помочь нам.

б) Всем хорошо известна щедрость императора.

в) Храм был не очень большим».

Затем я снова запечатал письмо и переадресовал, чтобы отправить обратно. Под кабачком, который, должно быть, оставила для меня мама, я обнаружил еще одно важное послание — от нее. Она мрачно заявила:

«Тебе нужны новые ложки».

Я почесал затылок. Непонятно, обещание это или угроза.

Император знал цену своим деньгам; я пошел спать. Обычная процедура была проста: я ставил стакан моего любимого вина на край ящика с постельным бельем, снимал тунику, забирался под ворсистое покрывало и выпивал вино в постели. Сегодня я просто упал на кровать прямо в одежде. Мне удалось думать о Елене довольно долго, чтобы отвлечься от остальных переживаний, но как только я понял, что может случиться потом, сразу почувствовал, что засыпаю. Даже если бы она сейчас была здесь, в моих объятиях, события, возможно, разворачивались бы по тому же сценарию…

Осведомитель — это скучная старая профессия. Оплата паршивая, работа еще хуже, и если ты когданибудь встречаешь женщину, которая заслуживает твоих усилий, то у тебя нет денег и времени, а если и есть, то просто не хватает энергии.

Я уже не помнил, как уходил из дома сегодня утром; вечером я вернулся слишком измученным, чтобы поужинать, и слишком расстроенным, чтобы наслаждаться выпивкой. Я прошел мимо своего лучшего друга не в состоянии поболтать с ним; забыл навестить маму и не позволил Елене узнать, каким отвратительным образом я связан с историей избавления от трупа ее родственника. Я поделился обедом со сторожевым псом, обменялся оскорблениями с императором и подумал, что видел дух убитого человека. Теперь у меня ныла шея, болели ноги, нужно было побриться, я жаждал принять ванну. Днем я хотел пойти на гонки на колесницах, вечер собирался провести в городе. Вместо этого я подписался на путешествие на триста миль, чтобы навестить человека, которого мне не разрешается расспросить и который, возможно, откажется встретиться со мной, когда я приеду.

Для личного осведомителя это был всего лишь обычный день.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПУТЕШЕСТВЕННИК В КРОТОНЕ

ЮЖНАЯ ИТАЛИЯ (Великая Греция)

Несколько дней спустя

…Кротон, город древний, когдато первый в Италии…

Если же вы люди более тонкие и способны все время лгать тогда вы на верном пути к богатству.

Ибо науки в этом городе не в почете, красноречию в нем нет места, а воздержанием и чистотой нравов не стяжаешь ни похвал, ни наград…

XII

Веспасиан подписал мой паспорт. Я с трудом выбил это сокровище у его секретарей и забрал казенного мула из конюшни у Капенских ворот. Старинная сторожевая башня все еще стояла в начале Аппиевой дороги, хотя город разросся в тихие окрестности, которые славились более разборчивыми миллионерами. Отец Елены Юстины жил недалеко, так что я занес ее коробку с рецептами и осмелился сказать, что хочу зайти к ней, чтобы передать несколько слов благодарности, но она была общительной девушкой со своей собственной жизнью, и привратник утверждал, что ее нет дома.

С юным Янусом у нас и раньше были стычки. Семье Камилла никогда не требовалась напольная мозаика, чтобы предупредить: берегитесь собаки; этот двуногий чесоточный экземпляр отпугивал посетителей еще до того, как в дверях покажутся их сандалии. Этому парню было около шестнадцати. У него было очень вытянутое лицо — прекрасный рассадник для такой массы прыщей — и очень маленькая вмятина для мозгов на макушке; внутри же мозг был неуловимым комочком. Разговор с ним всегда меня утомлял.