Кэролайн Роу - Противоядие от алчности

— Я уже размышляла над тем, что могло случиться, госпожа, — сказала сестра Марта. — Мы останемся во дворце епископа?

— Думаю, нет. Мы сами найдем, где разместиться.

— Конечно, госпожа, — сказала сестра Марта. — Аббатиса монастыря Святой Клары будет рада принять нас.

— Нет, — ответила Эликсенда.

— Они не будут нам рады?

— Мы не можем позволить себе остаться с ними. И так уже ходят разговоры о мирском поведении и о некоторой излишней свободе в этом монастыре. Я с удовольствием повидалась бы с аббатисой. Это очень интересный человек, большого достоинства и учености, — сказала Эликсенда, — но…

— Она не слишком крепко держит в руках своих монахинь, — закончила сестра Марта. — Я слышала это.

— А так как мы здесь не для нашего удовольствия или развлечения, я предлагаю отправиться искать убежища у сестер Сан-Пере-де-лес Пуэллес, — быстро сказала Эликсенда. — Никто не сможет обвинить нас за то, что мы остановились у них.

— И к тому же этот монастырь расположен неподалеку от дворца, — заметила сестра Марта.

— Что понравится епископу, — сухо добавила Эликсенда.

— Я согласна, что наиболее правильным будет остановиться в самом строгом сестринстве, госпожа Эликсенда.

— Исаак, друг мой, — сказал Беренгер. — Боюсь, что сегодня вечером мне придется оторвать вас от семьи. И я не уверен, что дело того стоит.

— Вы больны, ваше преосвященство? — спросил лекарь.

— Нисколько. У меня нет подобного оправдания. Просто я хотел поговорить с вами.

— Для меня нет ничего приятней. В этом саду очень мило, а хорошая компания только прибавит удовольствия.

— Присядем? Здесь поблизости есть скамья. Она выглядит весьма удобной и расположена достаточно далеко от посторонних глаз и ушей.

Исаак положил руку епископу на предплечье и позволил отвести себя к скамье. Беренгер сел рядом. Они погрузились в тишину, длившуюся несколько долгих, томительных мгновений.

— Мы будем говорить о личных делах, ваше преосвященство?

— А что еще заставило бы меня опасаться любопытных глаз? Однако я не уверен, господин Исаак, — сказал Беренгер, — что вы с вашей логикой сможете помочь мне. Исаак, эта смерть монаха вызывает у меня нехорошие предчувствия.

— Предчувствия, ваше преосвященство? Почему? У любого человека возникло бы чувство жалости и ужаса от такого преступления, но почему предчувствие?

— Вы слышали содержание письма, Исаак. Оно было наполнено ужасом еще до того, как оказалось залитым кровью. Брат Норберт — кто это, Исаак? — брат Норберт был в ужасе, когда писал.

— Вас обманули глаза, — сказал Исаак. — Ваше преосвященство, кровь, которой покрыто письмо, заставляет вас ощутить ужас умирающего человека. Я не мог видеть кровь и поэтому услышал только корыстные оправдания человека, который боится наказания за свои преступления. Когда он писал это, что бы он ни говорил, он боялся позора и тюрьмы больше, чем внезапной смерти.

— Вы слишком бесчувственны, Исаак. Там ощущался ужас.

— Некоторый страх, да. Согласен до некоторой степени признать ваше утверждение, что в его словах был страх, ваше преосвященство. Вы же, в свою очередь, должны признать, что потребность в корыстном самооправдании там также чувствовалась.

Епископ помолчал.

— Мне становится легче на душе после ваших четких рассуждений. Но кем был этот человек? Норберт де С., неизвестный соборным каноникам. По его словам выходит, что он хорошо меня знал, господин Исаак. Все же я не могу вспомнить ни одного Норберта, который бы был францисканцем, с фамилией, начинающейся на «С».

— Это действительно странно, — заметил Исаак. — У вашего преосвященства хорошая память. Этому должно быть объяснение, и если мы поймем, кто он, то поймем и причину, по которой вы не можете его вспомнить.

— Кем бы он ни был, Исаак, он должен быть отмщен. Независимо от того, какие грехи он, возможно, совершил, он умер, совершая достойное деяние. Он искал моего прощения за свои заблуждения. Он считал себя членом моей паствы и рассчитывал на мою защиту. Вместо этого он был убит почти у стен моего собора.

— Отомстить за него было бы легче, если бы мы знали, кто он, — сказал Исаак.

— Это правда, — сказал Беренгер. — Но как мы узнаем это? Исаак, я уверен, что это довольно просто, но я так устал, к тому же происки моих врагов сильно утомили меня, и я не могу понять, что мне делать дальше. Именно поэтому вы нужны мне. Бернат и Франсес заняты только моей безопасностью и защитой моих интересов, и они искренне желали бы, чтобы я не занимался делами этого Норберта.

— Что мы знаем о нем?

— Ничего, — устало ответил Беренгер. — Вообще ничего. За исключением того, что он был одет как францисканец.

— Нет, — сказал Исаак. — Мы знаем, что он назвал имя Родриго де Лансии; он также знал человека, имя которого скрыто пятном крови. Он, возможно, знал Гуго де Лансию. Если ваше преосвященство мог бы написать этому Гуго де Лансии…

— Не Гуго, я полагаю, — сказал Беренгер, и в его голосе послышался живой интерес. — Я не стану беспокоить его в это трудное для него время. У меня есть более близкий друг, который к тому же живет поблизости. Это превосходная идея. Бернат! — позвал он. — Франсес изложит вам мои соображения об изменении планов нашего путешествия. Франсес!

— Похоже, на ночь или две нам придется просить пристанища в Барселоне у нашего старого друга, — сказал Исаак, когда Франсес отвел его к семье, которая мирно прогуливалась в саду около замка.

— Почему? — спросила Юдифь.

— Поскольку, моя дорогая, епископ решил, что мы проведем два или три дня в городе.

— Отец, если он старый друг, нам не придется его упрашивать.

— Возможно, нет, Ракель, — живо заметил ее отец.

— На что похожа Барселона?

— Довольно скоро ты сама все увидишь. Теперь давайте пройдем в дом и посидим немного у камина. Поднимается холодный ветер.

Когда они вернулись в залу, число путешественников, расположившихся в гостеприимных стенах замка, увеличилось на двух человек.

— Подстилка из соломы в хлеву будет для нас роскошью, господин, — сказал более высокий из них. — Мы проехали мимо нужной нам дороги и, скорее всего, не сможем сегодня вечером добраться до цели нашего путешествия. Провести ночь в поле не слишком приятно. Чувствую, что будет дождь.

Дворецкий сделал знак, и один из слуг принес суп и хлеб.

Двое мужчин были в дорожной пыли и выглядели уставшими и голодными. После того как они съели суп, низкорослый путник, бородатый блондин в короткой темно-красной тунике изящного, хотя несколько старомодного покроя, осмотрел комнату так, словно стоял перед публикой.

— Господа, дамы, — произнес он, — мы приносим извинения за то, что вторглись сюда без приглашения. Мы очень благодарны за возможность находиться здесь. Меня зовут Андреу, а моего молчаливого товарища — Фелипа.

— Что привело вас на дорогу в Барселону, господа? — серьезно, но вежливо спросил Беренгер.

— Мы с севера. Нами движет желание увидеть мир и учиться. Мы стремимся выучиться всему, что только возможно, у людей и философии, — сказал Андреу.

— И заработать себе на жизнь по дороге, — добавил Фелип с сильным акцентом, продемонстрировав, что он умеет говорить, когда это необходимо.

— Каким образом? — спросил Беренгер.

— Честным, ваше преосвященство, клянусь вам, самым честным образом, — сказал Андреу. — Фелип, возьми свой инструмент.

Фелип потянулся к узелку, стоявшему у его ног, и вытащил из него ребек[1] и маленький смычок. Насупившись, он тщательно настроил его, затем повернулся к своему товарищу, бросив на него вопросительный взгляд. Андреу кивнул, и Фелип заиграл грустную мелодию. Сначала полилась основная тема, а затем он принялся украшать ее. Через некоторое время Андреу запел, и его легкий, нежный тенор заполнил залу. В песне говорилось о горе человека, покинувшего родные края. Это была печальная мелодия, и музыкант, и певец, оба были мастерами своего дела. Затем Фелип взял веселый аккорд, и они на пару спели грубоватую комическую песню о любви, разлуке и новой встрече. Баритон Фелипа был не столь изысканным, как тенор Андреу, но звучал приятно, и конец песни заглушил смех собравшихся.

— Вот, ваше преосвященство, — сказал Андреу, — так мы и зарабатываем себе на жизнь по дороге.

— Значит, вы уличные музыканты? — спросил Беренгер.

— О, нет, ваше преосвященство. Но мы одинаково хорошо поем и играем и счастливы продемонстрировать наше искусство перед тем, кто достаточно щедр, чтобы разделить с нами свой обед.

— Так, может, вы доставите нам удовольствие, исполнив одну-две песни? — спросил Беренгер. — Мы будем рады, если вы поможете нам развеять дорожную скуку.