Антон Кротков - Загадка о тигрином следе
Приказ номер три. В связи с обнаружением бактерий бубонной чумы в стволах ружей приказываю сжечь на костре всё имеющееся в наличии огнестрельное оружие.
Солдаты надрывались от смеха. Даже носильщики, привыкшие держаться уважительно с начальством, деликатно подсмеивались.
– Не может быть! – только и смог изумлённо выдохнуть Одиссей, чем спровоцировал новый взрыв дикого хохота. Красноармейцы задыхались от хохота и хватались за животы.
Одиссей видел, что Георгий готов наброситься на его обидчиков, и сделал знак другу, чтобы благородный юноша не вмешивался. Смуглолицего паренька за это могли жестоко оскорбить обозвать «боем» или холуем начальник.
Подполковник возник на авансцене неожиданно. Он появился, поигрывая в руках веточкой, как тростью. Несмотря на ранний час, Ягелло был свеж, гладко выбрит.
– Ну-с? – спросил он тиховатым, неторопливым голосом у того, что ржал громче всех, – понимаешь ли ты, какое совершаешь преступление? Пфуй! Ты будешь за него гнить под арестом по возвращению в Ташкент. Понимаешь ли ты это?
– Так точно, ваше высокоблагородие! – мгновенно перестав хохотать, испуганно рявкнул красноармеец. Округлив глаза, и забыв, что старорежимные обращения к офицерам давно отменены, он похоже начал жалеть, что поддался всеобщему веселью.
Отставив на время первую жертву, Ягелло оглядел притихших солдат пронзительным взглядом.
– Забылись! Оскорбление начальника на походе наказывается расстрелом.
При слове «расстрел» солдаты вздрогнули и вытянулись. Недавние нагловатые весельчаки угрюмо смотрели на подполковника, с опаской ожидая, что он скажет дальше. А он скользил по лицам немигающим взглядом, будто выискивая зачинщиков, чтобы немедленно предать казни. И каждый под взглядом офицера испуганно ёжился.
Однако подполковник ограничился угрозой. Только ещё раз остерёг для порядка:
– Выбирай над кем зубоскалить, а то жевать ничем будет. И скомандовал:
– Разойдись по работам!
Одиссей слышал, как один красноармеец тихо сказал другому:
– Ох, и надоела жизнь на цыпочках! Хоть бы кто подстрелил этого золотопогонного фазана!
Его товарищ угрожающе процедил сквозь зубы:
– Белая кость! Ни-иче-его… найдётся для него пуля. Небось, держал при себе денщика при прежнем порядке, который ему сапоги драил за «брысь!» вместо «спасибо».
Одиссею хотелось объяснить этим двоим, что подполковник никакой не аристократ, а тоже вышел из солдат. Но на лицах этой пары было столько ненависти, что Луков понял, что вряд ли сумеет их переубедить.
Когда они остались вдвоём, Одиссею поблагодарил Ягелло.
– Не стоит благодарностей. Я сразу подумал, что это очередное покушение на вас. Только на этот раз ваш Джокер избрал более изощрённое оружие – решил превратить вас в ходячий анекдот, сделать пищей для голодного солдатского остроумия. Так с вами легче будет справиться.
Одиссей чувствовал такой стыд, что не знал, как ему дальше быть. Ему казалось, что теперь все будут потешаться над ним и говорить за спиной: «Экий ротозей! Небось, нажрался спирта и по пьяной лавочке записал, что ему в белой горячке привиделось. А доктору велел говорить про болезнь. Угораздило же нас иметь такого начальничка!».
– Янус Петрович! Прошу: посоветуйте, что мне теперь делать!
– Прежде всего, не праздновать труса! Конечно дело конфузное, очень некрасивое дело, и для шутников соблазнительное, но не конченое. Если заметите на чьей-то роже насмешку, приказывайте руки по швам и лепите наказание, не стесняйтесь. Не смотрите на это сквозь пальцы, иначе от вашего авторитета скоро камня на камне не останется. А теперь давайте подумаем, от кого этому Джокеру могло стать известно, что мы в курсе его наскальной переписки.
– Я держал язык за зубами, как мы с вами договорились – пожал плечами Луков. – Если только в бреду проговорился…
– Кроме Киры Антоновны и вашего Георгия, кто ещё мог вас слышать, когда вы находились без сознания?
– Возможно, муж Киры. Он иногда подходил её проведать.
– Это вам она сама сказала про мужа? – деловито осведомился подполковник, приподняв правую бровь.
– Да. Но мне он кажется человеком интеллигентным и, в общем-то, порядочным.
– Интеллигентность, господин Луков, вещь темноватая – наставительным тоном сказал Ягелло. – Поскребите иного интеллигента, – из него так и полезет готовность топить ближнего из зависти или, например, ревности к собственной жене, а то и из простого любопытства или скуки… Или вы забыли, что это Каракозов указал вам, где искать мел?
Ягелло стал инструктировать:
– Стало быть, первый же грешок Каракозова поставьте ему на счёт, чтобы он тут же написал вам рапорт. А я сличу его почерк с образцами текста с обоих камней. Я уже скопировал их для себя.
– Неужели вы всерьёз можете подозревать Каракозова? – Одиссею не понравилось, что подполковник намекнул на его интерес к Кире и на ревность, как один из возможных мотивов Каракозова. К тому же Лукову было неприятно думать, что тень подозрения, ложащегося на Каракозова, может, пусть даже краем затронуть Киру. Но Ягелло явно никому не собирался давать поблажки.
– Надо обязательно проверить этого Артурчика – сказал он полузло, полупрезрительно, выдавая этим, что недолюбливает за что-то мужа Киры. – Эта сегодняшняя шутка вполне могла быть выдумкой этого хлыща. Но это с вами он распустился, как павлин. А предо мной будет стоять с повисшим хвостом. Я спешить не стану. Пусть из кожи лезет, чтобы оправдаться.
*
Хотя это время считалось самым удачным в году для экспедиции, так как перевалы становятся доступными для путешествия, Одиссей и его люди с каждым днём восхождения сталкивались с ещё большими трудностями. Они покинули зону альпийских лугов с вечнозелёной травой и вступили в мрачную страну камня и снега. Подъёмы делались всё кручи и опасней. С грузом на плечах тащиться вверх было вдвойне тяжелей.
Одиссея удивил комиссар, который упорно тащил с собой огромный мешок, набитый какими-то книгами. С самого Ташкента он не расставался с этой торбой. Когда ещё были лошади, это можно было понять. Но теперь фанатичная книгомания Лаптева вызывала непонимание у многих.
Часто приходилось идти так: с одной стороны узкой тропы – отвесная скала, а с другой – бездонная пропасть. Под ногами же скрипел предательский щебень, который вдруг начинал увлекать путника к обрыву. И надо было сохранять спокойствие в такие секунды, ибо резкие движения только ускоряли движение каменной крошки под ногами, которая могла унести тебя на дно ущелья, где грохотали бурные потоки или клубился синеватый туман. Уже дважды Одиссей записывал в экспедиционном журнале «сорвался», «слетел с тропы в пропасть». Сам он сумел преодолеть собственный страх, и подбадривать остальных. Люди снова должны были поверить в него!
Однажды Одиссей решил немного обогнать отряд, чтобы осмотреть тропу впереди. Ничего не подозревая, он обогнул отвесную скалу и обмер – прямо перед собой на снегу он увидел следы большой кошки. Нервная дрожь передёрнула его. Мелькнула мысль, что проклятый тигр снова обхитрил их и каким-то образом оказался впереди; возможно сейчас он где-то рядом – прячется за одним из лежащих вокруг россыпью больших камней. Одиссей уже знал, как мягко, совершенно бесшумно умеет атаковать полосатый зверь. Тревожно озираясь по сторонам Луков пытался определить откуда ждать нападения. Знакомое чувство беспомощности охватило его. Хотя в руках у Одиссея было оружие, оно не придавало ему уверенности. Подошёл Ягелло, взглянул на след и сразу успокоил:
– Это снежный барс.
Глава 76
Памирский пост располагался на горном плато. Ещё утром Ягелло обмолвился, что служил в этих местах. Правда, мол, было это слишком давно. Только видно было, что окружающий ландшафт разбудил в его душе сентиментальные воспоминания.
Издали форт почти сливался с местностью. Только за версту можно было различить фасы укрепления и выглядывающие из-за него крыши. Пост представлял собой земляную насыпь, за которой, как за крепостной стеной, располагались приземистые строения из глины, но были и дома, сложенные из сырцового кирпича и камня. Часть их предназначалась для жилья, быта и хранения разнообразного имущества, а часть была отдана науке. Впрочем, вместо учёных и военнослужащих прежнего гарнизона путешественники застали на посту восемь чехов, которые не знали чем себя занять. Когда-то их было семнадцать, но остальные лежали под кладбищенскими крестами в низине. Чехов взяли в плен на германском фронте во время знаменитого Брусиловского прорыва. Только вместо лагеря для военнопленных их отправили на восточную границу бывшей Российской империи, чтобы они могли службой искупить свою вину перед братским славянским народом. Но уже несколько лет, как исчезла с мировой карты пленившая их держава. Затем развалилась и Австро-Венгерская империя, на верность которой они присягали. Затерянные во времени и пространстве чехи узнали об этом лишь недавно и теперь мечтали вернуться домой, но страх покинуть тюрьму без разрешения, не получив подорожной продолжал держать их здесь.
