Тайный архив Корсакова. Оккультный детектив - Игорь Евдокимов
– Надо было биться с вами об заклад, Гаврила Викторович, – морщась от боли в ноге, проворчал Корсаков. – Был бы сейчас богаче. Идемте.
Владимир и исправник оказались в полутемной прихожей. В нос ударил затхлый запах запущенного и брошенного людьми дома. Свет горел лишь в помещении справа – это была столовая. На стенах огромной комнаты плясали отблески свечей в одиноком канделябре. Длинный стол был накрыт на двоих. Корсаков брезгливо тронул рукой содержимое одной из тарелок – еще теплое.
– Господи, чем же она питалась здесь все эти годы, совсем одна? – почти сочувственно прошептал исправник.
– У меня есть правило, которое стоит взять на вооружение, Гаврила Викторович: не задавать вопросов, ответы на которые могут вам не понравиться, – поморщился Корсаков. Судя по блюду на столе, последние несколько лет старуха трапезничала червями и прочими ползучими гадами, что кишели в окрестностях усадьбы.
Владимир извлек из сумки фонарь, зажег его и протянул исправнику:
– Возьмите. Разделимся. Нужно найти Стасевича и хозяйку дома.
– А как же вы?
– Я же говорил – я одарен феноменальным зрением, – криво усмехнулся Владимир. – К тому же у меня будет это.
Он поднял со стола тяжелый канделябр.
– Возьмите на себя левое крыло, я осмотрю правое. Увидите художника или Серебрянскую – стреляйте.
– Не забывайтесь, Корсаков! Вам почти удалось меня убедить, но убивать без суда и следствия я не готов.
– Не забываюсь, господин исправник. И перспектива лишить кого-то жизни мне тоже немила. Но они смертельно опасны. Что художник, что Серебрянская. Дадите им приблизиться к себе – пожалеете.
XI
22 июля 1880 года, ночь, усадьба Серебрянских, левое крыло
С фонарем в левой руке и револьвером в правой Родионов аккуратно ступал по темным коридорам старинного барского дома. Дело было не только в скрывающихся в темноте беглецах: особняк гнил и разваливался на глазах. В какой-то момент раздался треск, нога исправника провалилась сквозь трухлявые доски, и лишь чудом ему удалось сохранить равновесие.
Родионову было страшно – так страшно, как никогда в жизни. Даже когда в проломы самаркандской цитадели лезли обезумевшие от крови бухарцы, потрясающие своими кривыми клинками, он так не боялся. В те минуты его движения были спокойны, уверенны и доведены до автоматизма – он стрелял, пока в револьвере не кончились патроны, а затем парировал, рубил и колол шашкой, пока напор нападающих не иссякал. Да, было не по себе, но враги его были людьми из плоти и крови, а сам бой шел днем. Сейчас было страшнее. Фонарь не мог полностью развеять темноту дома. За каждым поворотом, за каждой дверью таилось нечто пугающее. Может, портрет, готовый свести его с ума. Может, красавица Серебрянская с искаженным безумной улыбкой лицом, заносящая нож у него над головой. Исправник поборол желание бросить все и бежать. Если странный, но убедительный Корсаков прав, то бежать ему было некуда. Оставалось лишь крепче сжать мокрой от пота ладонью рукоять револьвера и проверять комнату за комнатой, коридор за коридором.
Следуя указаниям Корсакова, исправник осматривал каждое новое помещение сперва краем глаза, а затем еще раз – внимательно и пристально. Ему начинало казаться, что все усилия тщетны: комнат было слишком много, они были связаны между собой и коридором, и внутренними анфиладами, да и фонарь не давал достаточно света, чтобы быть уверенным в тщательности обыска. Родионов замирал каждый раз, услышав подозрительный скрип гнилых половиц, ожидая, что художник или хозяйка дома обошли его со спины и сейчас подкрадываются, таясь в темноте.
Открыв очередную дверь, он подавил в себе желание зажмуриться. За ней оказалась художественная мастерская: комната была заставлена законченными портретами и набросками. Городской голова. Священник. Доктор. С замиранием сердца Родионов пытался угадать в выхватываемых лучом фонаря изображениях одно-единственное лицо – его собственное. Вместо этого он увидел какое-то движение в дальнем углу. Ему на миг показалось, что это худая женская фигура в черном платье. Выставив вперед револьвер, он сделал шаг внутрь комнаты и попытался высветить силуэт фонарем. Луч света отразился, бросив россыпь бликов во все стороны, и Родионов с ужасом понял – перед ним зеркало, а значит, увиденная им женщина в черном на самом деле у него за спиной.
Лишь инстинкты, ставшие за годы армейской службы второй натурой исправника, спасли ему жизнь. Он успел повернуться, и в результате нож, грозивший впиться в шею Родионова, вспорол левое плечо, оставив длинную кровоточащую рану. Исправник оказался лицом к лицу с Серебрянской. Глаза ее были широко распахнуты, лицо кривилось в гримасе ненависти – Родионову даже показалось, что оно идет трещинами, словно старая картина, и из-под личины молодой красавицы проступает образ жуткой старухи. Хозяйка дома уже заносила нож для второго удара. Не теряя ни секунды, Родионов перехватил ее руку и ударил рукояткой револьвера в висок. Тело Серебрянской обмякло. Нож выпал из руки. Исправник аккуратно опустил ее на пол и проверил пульс. Черт! Напуганный внезапным нападением, он перестарался с силой удара. Хозяйка дома была мертва.
Родионов глубоко вздохнул и вытер испарину с намокшего лба… Осмотрел рану на плече. Выглядела она жутковато, но, кажется, перспектива истечь кровью ему не грозит. Исправник обернулся к двери, намереваясь продолжить осмотр, – и замер.
То ли от недостатка свободного места, то ли из желания поймать его в ловушку, но художник повесил завершенный портрет Родионова на обратную сторону двери. Ужас внутри исправника боролся с восхищением – настолько точно и красиво была написана картина. На ней Родионов стоял в полной униформе – начищенных до блеска сапогах по колено, перекинутых через грудь ремнях, в черной шапке и с орденом Святого Владимира на груди. В позе чувствовались гордая сила и уверенность в себе. Настоящий солдат, русский орел! Как тогда, в Самарканде! До того, как один из фанатиков вскользь ударил его саблей по голове. Господи, как же она болела! Прямо как сейчас! Исправник схватился за виски, пытаясь унять пульсирующую боль в голове, но все усилия были тщетны.
Что там говорил врач в полевом госпитале? Пилюли! Нужны пилюли от головной боли! Что угодно, лишь бы унять ее! Исправник озирался, пока взгляд не упал на жестяную коробочку с пилюлями, которую он держал в руке. Как удобно! Он аккуратно достал одну и положил в рот. Почувствовал привкус металла на языке. Что это, кровь? Запить лекарство было нечем, поэтому,
