Новичок в XIX веке. Снова в полиции! (СИ) - Леккор Михаил
— Позвольте мне, ваше превосходительство, немного пояснить, — вмешался Константин Николаевич, — надеюсь, вы помните, куда положили свои наиболее ценные бумаги и деньги?
— Конечно! — уже откровенно раздражено сказал Канкрин, положил на стол красный бювар, — они лежали здесь. Если вы говорите, что они здесь, то они должны быть здесь! Где?
Он перерыл бумаги, затем просто взял бювар и потряс его. Полетели чистые листки бумаги, конверты, какие-то записки, юбилейные адреса. Нужных бумаг не было!
— Князь, я требую объяснений! — вскричал министр, — вместо того, что бы взять за шею эту проказливую девчонку и заставить отдать хотя бы мои наисекретнейшие документы, вы занимаетесь черт знает чем!
— Да! — немногословно обозначил свою позицию Подшивалов.
— Ваше высокопревосходительство, еще несколько минут, — спокойно сказал князь Долгорукий, метнув взгляд на полицейского — этот то что тут вякает, скотина, сожру с потрохами, — заговорил снова с Канкриным — вспомните, в тот вечер, а вы точно положили бумаги и деньги в бювар? Не ошибаетесь?
Мин4истр замер. Раздражение у него, как ветром сдуло.
— Да я помню. Мы немного поиграли в карты под глинтвейн. Но по чуть-чуть и я все помню, — он обвел взглядом остановку номера и внезапно вскрикнул: — вспомнил! Хозяин говорил мне о небольшом секретном местечке. И по-моему, я убрал бумаги туда!
Он вытащил из кармана мундира вицмундира изящный ключ, загадочно показал всем, как важное правдивое свидетельство наличия уже у него важнейших бумаг и быстрым шагом подошел к стене. На нем не было никакого сейфа или хотя бы дверцы с замком, куда можно было вставить ключ. Окружающие молча смотрели — полицейские с уловлением, князь Долгорукий с каменным спокойствием.
Сейчас, — подумал Константин Николаевич, — его логическая цепочка размышлений и точных мыслей либо укрепится Егором Францевичем, либо, наоборот, вдребезги опровергнется. Что тогда будет с оным бестолковым автором, лучше не думать.
Он в душе волновался. Любой бы волновался. Ведь он не искался без хозяина в его номере и поэтому не находил бумаг. А если они не найдутся, что тогда? Солаговолите-ка, князь тогда объяснится!
А ведь один из важнейших лиц в нынешнем правительстве. Кто еще значительнее в верхах? Один, безусловно, — император Николай Павлович. А затем брат императора — представитель Государственного совета великий князь Михаил Николаевич. Хм! Другие почтенные министры? Хм!
Так что, если вы, Константин Николаевич, сейчас облажаетесь, то лучше уж самому перейти в радикальные революционеры. Так хоть красиво будет. Создашь марксистскую партию, первую в отечестве. По идейным соображениям боретесь! Не выкинули из аппарата как неумеху и бездельника. В императорской России ему все равно никакого места не будет.
Министр, меж тем, не торопясь, но и не останавливаясь, подошел к стене, подвинул одну из картин. Искомая дверь сразу же нашлась. Министр быстро ее открыл и торжественно всем показал тоненькую пачку бумаг.
— Батушка Константин Николаевич, как я рад! Вы даже не представляете, какой тяжкий камень упал с моей невинной души!
Полицейские подчиненные тоже удивленно зашумели, как всегда, негромко, чтобы не привлекать внимания почтенных персон. И попаданец почувствовал, как в него уперлись почтительные взгляды полицейских. Такой молодой, но умный. Или удачливый. В любом случае, истинный князь и им с ним не сравнится!
Князь Долгорукий ничего не стал говорить, но и он почувствовал большое облегчение. Нет, господа-с, второго князя Кропоткина с его революционной теории из него не получится!
Канкрин же сдул с пачки листов несуществующую пылинку, благоговейно положил их в лежащий на столе красный бювар.
— А деньги там? — осмелился спросить его Подшивалов, — не пропали?
— Деньги? — равнодушно спросил Канкрин, — конечно здесь, куда же они денутся!
Он показал нетолстую пачку катенек, засунул ее обратно в бювар.
— Так! — заострил Долгорукий внимание всех окружающих, — не заметили ли вы следов постороннего воздействия?
Первым ответил, естественно, министр финансов. Еще раз поверхностно бросил взгляд на тонкую стопку бумаг — виновницу его страшного и мучительного переполоха — покачал головой:
— Нет, князь, право слово, я ничего не заметил. Как я их сложил накануне третьего дня, так они и лежали. Ни-че-го-с!
Константин Николаевич вопросительно посмотрел на подчиненных. А как же они?
Озабоченно ответил, как всегда, Подшивалов, бывший в их троице явным старшим:
— Нет, ваше сиятельство, никаких примет чужой деятельности мы не обнаружили. Здесь, несомненно, никто не рылся, не искал второпях что-то ему очень нужное и важное.
— Ага, — одобрительно кивнул Долгорукий, пояснил: — ваше высокопревосходительство, господа! Ваши драгоценные свидетельства только еще более утверждают мою концепцию. Благодарю за ваши слова!
— Дело, я так понимаю, завершено успешно, — выслушав князя, торжественно объявил министр полицейским, — Спасибо господа. Вы уже можете идти, я сообщу директору Московской полиции Аристарху Поликарповичу о вашей хорошей работе и попрошу соответственно наградить.
«Все, значит? Впрочем, вельможное спасибо он сказал, а большего ждать от чиновника III, а то и II класса мелким служащим не приходится», — кисло подумал Константин Николаевич. Ему потомку княжеского рода где-то аж XVIII колена и попаданцу XXI демократического столетия такой подход откровенно претил. Впрочем, как раз на счет себя он крупно ошибался.
Когда полицейские уже наполовину вышли, а Константин Николаевич собирался откланяться (он выпустил вперед полицейских чином пониже), министр попросил:
— А вас князь, я бы попросил задержаться, если вы не торопитесь. Нет же, батушка? — он неожиданно по-простому улыбнулся, — за одним отужинаем в ресторане. А то я, честно говоря, проголодался. И без чинов, батушка, без чинов.
Ну что тут скажешь? Во-первых, человеку, точно входящего в бюрократическую десятку России, отказывать не осмелишься. Во-вторых, когда он не приказывает, а просто просит, мягко улыбаясь…
— Премного благодарен, ваше высокопревосходительство, — поклонился Константин Николаевич. Хотя Егор Францевич Ии попросил без чинов, но лучше перестраховаться.
— Вот и прекрасно, — одобрил министр, — пойдемте в ресторан. И расскажите мне, как шло следствие. А то его итогами вы меня буквально шокировали. Хотя бумаги найдены! Но как⁉ И почему бумаги оказались на месте, в моем нумере? Вы ведь, надеюсь, тут без меня не рылись!
Попаданец не ответил сразу, хотя вопросы были не трудные и благоприятные для Константина Николаевич. Но всему свое время! Не в коридоре же ответствовать, это роняло его княжеский титул!
Канкрин и не ждал ответа. В ресторане он, прежде всего, обратил внимание на меню блюд. Его усилиями их стол при содействии двух официантов был украшен многочисленными блюдами с закусками и горячими блюдами.
Константин Николаевич в это не лез. И не из скромности. Честно говоря, в прошлой жизни, не смотря на неоднократные посещения ресторанов, в кулинарии он разбирался далеко не очень. Ведь ресторан XXI века, благодаря упрощениям и стандартизации, а также простонародной советской эпохи, подавал не многим лучше, чем обычная столовая. И потому богатое ресторанное меню XIX века он практически не знал. Пусть его высокопревосходительство расстарается, а мы уж, так сказать, «пойдем по следам первопроходцев».
Первое время министр активно кушал, не забывая, впрочем, собеседника. Благодаря его постоянным напоминаниям тарелка и рюмка Константина Николаевича официантом постоянно наполнилась.
Через энное время и он, и министр почувствовали, что будут уже не в силах поглощать еду и спиртное даже по строгому приказу. К счастью, министр был уже не столь категоричен.
К десерту подали кофе, сигары и ореховое печенье.
— Не курите? — кивнул министр на сигары.
— Нет-с, ваше высокопревосходительство! — отказался Константин Николаевич. В прошлой жизни как-то не пришлось, а в этой он и не видел табачные изделия. И дорого, и из-за политики государя не часто. Император Николай Павлович сам не курил и, более того, даже не переносил табачного запаха. Поэтому хоть табак в Российской империи при нем и не был запрещен, но, скажем так, оказался сильно ограничен.
