Тони Поллард - Записки Клуба Лазаря
В ответ Бэббидж подскочил к столу, схватил полупустой графин с вином, вернулся к окну и выплеснул содержимое на голову аккордеонисту. Музыка прекратилась, снизу опять послышался возмущенный голос, но, похоже, музыканта не особенно расстроило, что ему на голову выплеснули вино.
— Скажи спасибо, что мне под руку не подвернулся ночной горшок! — безо всякого угрызения совести заявил Бэббидж, потом закрыл окно и вернулся на свое место. — В городе и шагу нельзя ступить, чтобы тебя не замучили этой отвратительной музыкой!
Я не нашел в его выходке ничего веселого — скорее напротив, был даже немного напуган. Однако мои компаньоны с любопытством наблюдали за Бэббиджем и, судя по всему, не нашли в его поступке ничего из ряда вон выходящего. Только Брюнель недовольно выпучил глаза и пробормотал:
— Ну вот опять.
Сев на место, Бэббидж продолжил свою тираду.
— Однажды у моего дома играл целый духовой оркестр. Без остановки. Целых три часа. И они отказались убраться даже после того, как я вызвал полицию.
— Интересно, а почему они выбрали именно ваш дом? — ехидно поинтересовался Брюнель. — Это никак не связано с вашими попытками запретить в городе уличную музыку?
— Джентльмены, успокойтесь! — воскликнул Броди, с нетерпением стуча кулаком по столу так, словно это был молоток.
— Примите мои извинения, сэр, — немного успокоившись, сказал Бэббидж. — Прошу вас, продолжайте… если, конечно, сможете расслышать что-то из-за этого шума.
— Спасибо, что закрыли окно, — заметил сэр Бенджамин, явно пытаясь разрядить ситуацию. — Теперь шума почти не слышно. Так на ком мы остановились? Ах да, доктор Джордж Филиппс, еще один врач, один из ведущих хирургов в больнице Святого Фомы.
Меня вполне бы устроило, если бы сэр Бенджамин ограничился этим лестным комментарием в мой адрес, и я надеялся, что из-за выходки Бэббиджа он постарается представить меня как можно быстрее. Однако в этот момент неожиданно заговорил Брюнель.
— Доктор Филиппс находится здесь по моему приглашению. Он оказал мне неоценимую помощь, посвятив в тонкости своей профессии, — сказал он, а затем добавил, взглянув на заметки Рассела: — Я также считаю, что он может предоставить нам еще одну важную услугу.
Прежде чем Брюнель успел объяснить, что бы это могло быть, сэр Бенджамин раздраженно перебил его:
— Это все очень интересно, мистер Брюнель. Но если вы не возражаете, мы продолжим. Нам и так пришлось задержаться.
Затем настала очередь мистера Десять часов. Броди представил хорошо одетого молодого человека, которого звали мистер Оккам. Последовала неловкая пауза, как будто Броди придумывал, что бы еще сказать про него, и наконец объявил:
— Который в данный момент работает в штате мистера Брюнеля.
После этого стрелка сразу же переместилась на одиннадцать часов. Это место занимал широкоплечий джентльмен. Судя по его лицу, этому человеку было около пятидесяти, но в его черной бороде не было ни одного седого волоса. Он был одет почти так же хорошо, как Оккам, только фасон его костюма был более консервативным.
— Горацио, лорд Кэтчпол, — начал сэр Бенджамин, — один из самых известных промышленников в стране, владелец нескольких текстильных фабрик на севере Англии. Он внес неоценимый вклад в финансирование технических инноваций в этой области, и на его фабриках установлены машины последнего поколения.
— И как работают новые ткацкие станки? — доброжелательным тоном спросил Витуорт, который либо не замечал недовольного взгляда сэра Бенджамина, либо намеренно игнорировал его.
— Очень хорошо, — ответил лорд Кэтчпол. — Производительность выросла более чем на пятнадцать процентов с тех пор, как мы установили их. А как обстоят дела с деньгами, которые я вам за них заплатил?
— Тоже замечательно. Хотя эта сумма сократилась процентов на тридцать с тех пор, как я начал ее тратить!
Когда смех стих, сэр Бенджамин освободил место для Дарвина и сел на свободный стул, который, вероятно, должен был стоять на двенадцати часах, но из-за присутствия выступающего, оказался где-то между одиннадцатью и двенадцатью. Дарвин, не скрывавший радости, что дело наконец сдвинулось с мертвой точки, вытащил из кармана стопку бумаги и положил на стол перед собой.
— Джентльмены, сегодня вечером я хочу познакомить вас с моей теорией эволюции путем естественного отбора, о которой я сейчас пишу новую книгу. — Он бросил взгляд на Брюнеля, и тот доброжелательно улыбнулся ему. — И, как уже упомянул сэр Бенджамин, лекцию на эту тему я собираюсь прочитать в Королевском обществе. Если не возражаете, то с помощью ваших вопросов и комментариев я надеюсь заранее устранить все недочеты в моей теории.
Затем последовало интересное и весьма убедительное выступление. Глядя на генеральскую выправку Дарвина, я с трудом мог поверить, что это тот самый насквозь больной человек, жалобы которого я выслушивал несколько минут назад. Он говорил по памяти и лишь изредка обращался к своим записям. Передо мной стоял человек, который многие годы задавался великими вопросами бытия и добился значительных успехов в их решении. Несколько раз я бросал взгляд на Рассела и замечал, как он что-то лихорадочно записывал. Очевидно, он делал конспект доклада, но, как бы быстро ни водил пером, за словами Дарвина было трудно поспеть. Рассел сосредоточенно кривил рот и время от времени тряс рукой, чтобы снять напряжение.
В своем докладе Дарвин выдвинул гипотезу о том, что человеческая раса развилась, или, точнее, эволюционировала, как он сам это определил, благодаря ряду изменений и адаптаций из животных низшего порядка, вероятнее всего обезьян. Он объяснил, что в процессе размножения у всех видов возникает ряд изменений. Некоторые особи обладают большей способностью к выживанию, которая может передаваться как наследственная черта новым поколениям, но иногда такого не случается, и тогда новые качества исчезают после смерти этих особей. Как человек, выросший в деревне, я понимал, что Дарвин был прав, когда рассказывал о фермерах, использовавших подобное явление для селекции домашнего скота в целях увеличения показателей по мясу.
Даже в моей собственной работе я сталкивался с подобными явлениями. В анатомическом музее больницы содержалось несколько образцов человеческих мутаций; самым невероятным экспонатом был новорожденный с двумя головами — одна росла из другой, на свинцово-белых личиках, казалось, застыли удивление и обида за подобную природную несправедливость. До этих пор я воспринимал подобные деформации как ошибки природы, сбой в естественных процессах, но если Дарвин был прав, то эти отклонения были результатом эволюции. Проще говоря, вид процветает до тех пор, пока подобным ошибкам не настанет конец, в противном случае от него остаются лишь окаменевшие останки, что и произошло со многими вымершими животными.
В конце выступления послышались радостные аплодисменты. Дарвин вытер платком выступившую на лбу испарину. Я очень надеялся, что он не примет это явление за первые симптомы тифа.
Сэр Бенджамин поднялся со своего места, продолжая хлопать.
— Спасибо, Чарлз, ваш доклад заставил нас о многом задуматься. А теперь, с вашего позволения, мы перейдем к вопросам.
Дарвин кивнул и убрал в карман влажный платок.
Первым заговорил Базальгетт:
— Мистер Дарвин, как, вы думаете, отреагирует Церковь на ваше заявление о том, что мы произошли от обезьян?
— Разумеется, сочтет его ересью и богохульством, — ответил Дарвин с нервной усмешкой.
Базальгетт снова хотел заговорить, но Витуорт опередил его:
— А где находилась Церковь во время процесса эволюции?
Дарвин усмехнулся.
— Те из вас, кто сведущ в вопросах теологии, знают, что епископ Ашер подсчитал по поколениям, упомянутым в Библии, что мир был сотворен около четырех тысяч лет назад. Разумеется, это полнейшая чушь. Еще в середине прошлого столетия во Франции натуралисты вроде Буффона признали, что мир скорее всего намного старше, чем это традиционно считалось, а последние наши достижения в геологии почти не оставляют сомнений, что нашему миру должно быть уже сотни тысяч, если не миллионы, лет.
Дарвину продолжали задавать вопросы. Некоторые были весьма каверзными, но чувствовалось, что Дарвин провел тщательную работу и его ответы были весьма убедительными. Оставалось лишь дождаться, отреагирует ли Королевское общество столь же благожелательно на его выступление.
После получасового обсуждения сэр Бенджамин решил завершить встречу. Он снова встал и навис над столом, как официант, желающий забрать последнюю кастрюлю с супом. Но в тот момент, когда он уже собирался подводить итоги, я задал свой вопрос, и моя дерзкая выходка вызвала его явное неодобрение.
— Сэр, вы заявляете, что эволюция видов, и прежде всего человеческого вида, — процесс непрерывный, и, возможно, в будущем наш внешний вид сильно изменится?
