Далия Трускиновская - Кот и крысы
– Нет, пугать нашего вертопраха незачем, - решил Архаров. - Забери старый указ, Карл Иванович, а ты, Петров, отправляйся ко мне, покажи новый недорослю. Может, уразумеет, что его обязательства недействительны, и даст более путные показания.
Вельяминов и ночевал, и завтракал, и обедал в его доме под присмотром Никодимки.
Сам же Архаров полагал выслушать доклады о ведении некоторых дел, и действительно начал было, но к нему прислали от Волконского. Следовало ехать.
Полагая - и тут он не ошибался, - что это старая княжна воду мутит и, скорее всего, жалуется на грубых и неотесанных архаровцев, Архаров сел в карету, на запятки поставил двух молодых, Захара Иванова и Клавдия, тоже Иванова, и велел везти себя к князю, готовый защищать Левушку и Федьку от нападок. Но недалеко он отъехал.
Быстрый человек пересек улицу, вскочил на кучерскую подножку, обернулся - и в окошечке Архаров увидел ошалелое Федькино лицо.
И порядком помятое лицо - на щеке ссадина, глазу досталось… подбородок кровью измазан…
Он тут же открыл окошечко.
– Беда, ваша милость! Насилу догнал! - крикнул Федька. и тут же приказал кучеру: - К Охотному ряду, а там - по Моховой!
– Ты чего раскомандовался? - спросил Архаров, несколько даже растерявшись. До сих пор его так беспардонно не похищали вместе с каретой.
– Беда, говорю! Гони, Сеня!
– Пожар у нас, что ли?
– Нет, не пожар, а я дурака охранять место злодеяния поставил! Вы же к его сиятельству ехать собрались? Так рано ж! Сперва бы разобраться!
– Это по делу беглой девки, что ли?
– Оно самое!
Но Федьке затруднительно было докладывать, мостясь рядом с кучером, и Архаров взял его в карету.
Оказалось вот что.
Федька решил докопаться до правды в этом деле не только потому, что так велел командир. И не только потому, что хотел накопить служебных успехов, выдвинуться, получить чин, иное жалование, снять хорошую квартиру, приодеться. Все это само собой разумелось - а только он не мог забыть печальной миниатюры, которую Левушка - может, по рассеянности, а может, и по иной причине так и оставил висеть на шее.
Поэтому Федька самостоятельно пошел узнать, не вернулся ли доктор от старой княжны. А еслм вернулся - уговорить его взять извозчика (попробовал бы извозчик содрать деньги со спешащего архаровца! Тут же бы его по ярлыку определили и много неприятностей устроили!) и доставить туда, где он спокойно растолкует, что творится в доме старой княжны. Тем более - сам изъявил желание.
Дом Флейшмана был невелик, о двух этажах, второй сдавался. Там доктор нанимал одну комнату с полным пансионом, а две - какой-то рязанский помещик, приехавший судиться и застрявший в Москве на полгода. Федька спросил у хозяйки, хорошенькой беленькой немочки, которая нянчила близнецов и по такому случаю из дому почти не уходила, передана ли жильцу записочка. Оказалось - из боязни, что жилец придет очень поздно, а уйдет очень рано, хозяйка решила сунуть записочку в дверь. И еще заметила, что господин Ремизов нынче нарасхват - его еще некий господин вечером спрашивал, все никак не верил, что жильца нет дома. Замороченная младенцами хозяйка велела тому господину подняться наверх да и постучать, а самой ей бегать недосуг. Заодно попросила - коли доктор так незаметно прокрался, что она не слыхала, отдать ему записку, а коли его нет - так сунуть в дверь.
Федька вышел во двор и возле той отдельной лестницы, что вела наверх, в комнаты Ремизова и помещика, столкнулся с человеком.
– Там, чтобы на лестницу попасть, нужно сперва войти в сенцы, и в сенцах сразу лестница начинается, под ней всякий хлам. Дверь отворилась, он выскочил, - рассказывал Федька. - Шитье блеснуло - но, сдается мне, это на нем дорогая ливрея была. Хотя - черт его знает. Выскочил мне встречь, мы грудь в грудь столкнулись, но я туда спешил, он - оттуда, я даже его в лицо бы теперь не признал, все очень быстро вышло. Я - наверх, дверь закрыта, никакой записки не торчит. Взял ее доктор, стало быть. И тут мне в башку ударило - от кого же этот торопыга выходил? Я вторую дверь тряхнул - заперто. Второго жильца, выходит, нет. Тогда я к доктору ломанулся - а дверь-то лишь прикрыта! Влетел! Ну и вижу - помирает наш доктор, лежит на полу и помирает! Я кинулся, ногой двинул, мы сцепились…
– С кем сцепились? - пасмурно полюбопытствовал Архаров.
– Так там же еще человек был! Первый выскочил, второй замешкался. Они доктора ножом пырнули, нож застрял, он выдернуть хотел, выдернул, а тут я… у него нож в руке… я вывернул…
Федька замолчал.
– Дальше, - тихо велел Архаров.
– Что - дальше… Что мне еще оставалось?… Или он меня, или я его…
– Дальше.
– Я вниз кинулся - второго догонять. Не догнал, зря народ переполошил. А он, сука, не ждал, пока тот спустится! Я солдата поймал, велел стать у двери, охранять, сам - за извозчиком, сюда, вы укатили, я за вами…
Солдат - дурак, ни черта не понял…
– Архаровец ты, - сказал Архаров. - Солдата нужно было за подмогой слать, самому оставаться.
– А чего оставаться - двух покойников стеречь?
Но дело было не в этом доводе рассудка - Архарову показалось, будто он уразумел, что двигало Федькой. Это чувство очень хорошо определялось французским словом «азарт». Сиречь - задор, горячность, запальчивость.
Слов, какими перевести, много - а все не то…
Федька не мог сидеть на лестнице, охраняя два тела, ему непременно нужно было, разгоряченному дракой и погоней, бежать, нестись, что-то делать… или же то, что он совершил, вызвало в его душе взрыв отрицания - он не мог позволить себе спокойно сидеть рядом с убитым им человеком, он должен был продолжать действовать, имея простую и четкую цель - найти того единственного, кто мог его казнить или миловать на этой земле, действовать - чтобы не мыслить…
И вот сейчас, глядя на него, потрепанного и измазанного кровью, Архаров вдруг сообразил: да ведь Федька еще очень молод, немногим старше Левушки, чем и объясняется его неистраченная горячность - да еще имеющая свойство проявляться очень бурно. А другое - он уже однажды убил человека, убил в пьяной драке дружка-приятеля и сам себя казнил за это лучше всякого Шварца с кнутобойцами. И сейчас, как он ни пытался выставить себя доблестным и отчаянным полицейским, глаза выдавали страх, Федька даже боялся сам себе сказать безмолвно: Господи, да что же я опять натворил?…
И какое же объяснение было верным, первое или второе?
Федькино лицо неуловимо менялось, показывая Архарову: первое! нет, второе! нет, все же первое…
Карета меж тем неслась по Моховой, и Захар с Клашкой, мотаясь сзади, недоумевали - какой князь Волконский, нас что-то совсем не туда везут!
В Колымажном поднимался над домом Флейшмана густой дым и из одного окна уже лезло пламя. Обыватели устремлялись вытаскивать имущество, но не всем хватало духа - а только самым жадным.
– Захар, Клашка, держи воров! - крикнул, выскакивая из кареты, Архаров и тут же метнул вперед кулак. Кулак встретил непрочную преграду, мужичишка, прижимавший к груди охапку тряпья, улетел влево.
– Стрема! Полицмейстер!…
Стало ясно, что на дым и крики тут же понабежали мошенники.
– Ухряй, мазуры! - заорал сам Архаров. И точно - от дома отбежали еще двое.
Дальше была безобразная драка, в которой досталось и правому, и виноватому. Хотя вышла она короткой - в Москве уже раскусили натуру нового обер-полицмейстера: хмур и задумчив лишь до той поры, как появится повод махать кулаками. Не хочешь этакого благословения - удирай, покуда цел. Вот и вышло, что тушить некому…
Захар Иванов, вывернув на себя ведро воды, вбежал в дом и оттуда подал в окно детей. Кучер Сенька выпряг лошадь и поскакал за пожарной командой. В Москве уже кое-где стояли каланчи и дежурили на них служители, но позвать самим - как-то надежнее.
Федька пытался было пробиться на второй этаж, в самое пекло, - но Архаров так орал ему вслед, угрожая и поркой, и мордобоем, что пришлось отступиться.
Наконец явился Сенька, за ним прикатили пожарные фуры с насосом и трубами, вода из ближнего колодца залила первый этаж, а во втором уже и заливать было нечего.
Архаровцы стояли во дворе кучкой и глядели, как догорает верх дома. Мокрый Иванов, голый по пояс, выжимал рубаху. Сенька тихонько выспрашивал - что да как. Федька и Архаров, чуть в стороне, разбирались - что же такое произошло.
– Какого черта ты солдата оставил? Ну и где теперь твой солдат? - допытывался злой, запыхавшийся, чумазый и взъерошенный Архаров. - Сбежал?! И что вы там такое понаписали с Тучковым в записке? Что вы понаписали, если из-за вашей бумажки человека убили?!. И дом подожгли?!.
Федька молчал - записку Левушка ему не показывал, что касается солдата - оплошность, да, готов спиной расплатиться.
Подошел унтер-брандмейстер, поклонился.
– Ваше сиятельство…
Сиятельством Архаров не был, титулов не имел, но пожарный решил, что так как-то надежнее.
– Докладывай, Еременко.
