Сергей Зацаринный - Пустая клетка
X. Кладбищенский сторож
Белый Дворец показался, когда солнце уже коснулось края неба за рекой. Это было приземистое, но большое здание, укрывшееся за стеной на высоком бугре. Пониже у реки стояло несколько домов, освещённых закатными лучами. Дальше виднелось большое кладбище. Что это именно кладбище было заметно издалека. Сгрудившиеся на холме надгробия, кирпичные мазары под сенью высоких деревьев, надёжная ограда, заросшая кустарником. А посреди этого царства мёртвых величественно высились несколько мавзолеев, будто повелители на окаменевшем пиру. Заходящее солнце печально бросало последние лучи на это застывшее безмолвие, словно засыпая стены, купола и деревья золотой пылью. На унылом слоне холма, забытого на краю пустыни спало былое величие.
У ворот кладбища приткнулась кирпичная сторожка, а чуть поодаль от стены виднелась маленькая церковь с крестом на крыше и пара домиков с обширным двором, обнесённым оградой. Наиб повернул лошадок туда.
— Миссия святого Иоанна. Франки. Если на мусульманский лад — обитель дервишей. Окрестным пастухам ведь всё равно. Видят: отшельники, люди благочестивые, молятся — они их и уважают. Свежей баранинкой. Творог тоже привозят, молоко. Великая Яса велит всякого служителя Небу почитать.
От встречавших отделился высокий седеющий мужчина, поднявший в приветствии обе руки:
— Злат! Приветствую тебя друг мой! Наконец, счастливый ветер занёс тебя в наши края!
— Здравствуй, Хайме! Рад видеть, что годы не берут тебя! Только седеешь понемногу! Ждал-ждал, когда ты посетишь Богохранимый Сарай, да вот решил и сам тебя проведать. А это Илгизар из Мохши. Помнишь Мохши? Учёный малый. Живёт в медресе и за последние два дня уже прочитал мне два стихотворения. Одно на арабском, одно на персидском. Подойди, Илгизар, к моему старому другу Хайме. Он, как и ты много лет учил разные языки и наречия.
Юноша потихоньку рассматривал наибовского друга. Тот сразу выделялся среди других отшельников горделивой осанкой, красиво постриженной бородкой и уложенными волосами. Бросалось в глаза, что здесь он держится особняком. Остальные, поприветствовав приезжих, скромно растворились в сгущающихся сумерках.
— У моего юного друга сейчас пост и он не ел с самого рассвета. Дай ему чего-нибудь разговеться, что прилично правоверному мусульманину. А мы с тобой по старинке угостимся содержимым вот этого кувшинчика от старого Джарказа.
— Жив ещё, старый хрыч?
— А что ему будет? Сам знаешь, мясо, вымоченное в хорошем вине, дольше не портится. По сей день во всём Сарае не найти вина лучше, чем у него.
Расположились на травке у кладбищенской стены. Бросили на землю кошму, старый ковёр. Воткнули в землю факелы. Хайме принёс из домика целый котелок жареной баранины и стопку лепёшек. Над головой уже загорелись яркие южные звёзды, а вокруг грянул хор бесчисленных цикад. Илгизар почтительно поинтересовался, кто был святой Иоанн, в честь которого названа миссия. Но, разогретый старым вином Хайме не был расположен к житиям праведников. Он был явно рад приезду и весел.
— Это давняя история. Много лет бились франки с мусульманами за то, кому из них владеть Гробом Господним в Иерусалиме. Вот и дошла до Папы Римского весть, что за землями мусульман есть великая христианская страна, правит которой пресвитер Иоанн. Искали её и в здешних краях. Тем более, что ханы всегда благоволили к христианам. Когда открывали здесь миссию и решили назвать её в честь святого Иоанна. Из уважения значит к пресвитеру, до которого, думали, вот-вот доберутся. Иоанна с его царством ищут и по сей день, хан уже давно именует себя султаном Мухаммедом и ходит в мечеть, а миссия так и осталась здесь в Богом забытом царстве мёртвых. Сюда подались те, кто не ищет лавров, а ищет уединения и истины. Здесь у нас маленький скрипторий. Кое что переводим, переписываем. Я вот больше садовничаю. Цветы сажаю у могил. Деревья.
— Это мусульманское кладбище?
Хайме усмехнулся. Печально и задумчиво.
— Трудная история. Кладбище старое. Большая часть тех, кто здесь лежит, успели побывать во многих верах. Великая Яса это не запрещала. Считается, что люди любой веры, всё равно молятся Высокому Небу. Поэтому и крестились тогда с лёгким сердцем, и в мечеть ходили. И старую чёрную веру почитали. Ну, а раз человек крестился, то церковь о его душе молится. Сейчас другие времена настают. Всё больше вера не объединяет людей, а разъединяет.
— Выпьем, друг Хайме! За старое время, за всех ушедших! Какой бы веры они не были! Совсем забыл за разговорами гостинец. Я ведь тебе окорок свиной привёз. Редкая штука в наших краях.
Злат пошёл к повозке. Долго возился в темноте, искал. Подошёл по пути к лошадкам, проверил ячмень, потрепал холки.
— Один уже початый крепко. Зато второй нетронутый.
Хайм сразу схватился за нож.
— Что же ты сразу не сказал? Я уже баранины наелся.
Строганул кусок, положил на лепёшку. Сначала себе, потом Злату.
— Юноше не предлагаю. Порядки знаю. Где же ты добыл такую редкость?
— Это принадлежало некому Санчо из Монпелье. Теперь ему оно уже не нужно.
Налили ещё под мясо. Наиб не спеша и подробно поведал всю историю. Хайме слушал молча. Потом внимательно рассмотрел окорока.
— Прав ты, история тёмная. Такие окорока делают не в Генуе. Их делают в Арагоне. Да и имя Санчо, скорее арагонское. Видно, парень был каталонец. Говоришь у Дымука помощником был?
— Теперь он не Дымук, а почтенный Бонифаций.
Хайме презрительно усмехнулся.
— Был и мусульманином, и православным. Теперь к нам подался. А верит, как и верил только в золотого тельца. Знаешь, что ещё мне странно в этой истории? Эта штука называется хамон. Собственно, ничего сложного — вялёная свинина. Солят крепко, потом вялят. Дело долгое, кропотливое. Сначала в сырости держат, чтобы солью получше напиталось, потом сушат. Месяцы уходят. Зато хранится хорошо. Разумеется, хамон бывает разный. Это и от мяса зависит, и от того, кто делал. Так вот, эти твои ноги такие же разные, как погонщик мулов и епископ. (Хайме наклонился к мешку). Видишь, у этого окорока, что мы едим, копыто белое. И мясо не так просолено. Это простой хамон, без затей. Делают его про свой обиход. Теперь смотри нетронутый окорок. Копыто чёрное. Это особая порода свиней. Из них делают самые лучшие окорока. Их и откармливают по особому, и поят. Да и сам хамон более выдержанный. Понюхай. А ещё лучше, отрежь и попробуй. Чтобы такой хамон сделать его нужно чуть ли не год вялить, солить, таскать из помещения в помещение. Где посуше, где похолоднее. Даже время года нужно подгадывать. Это — лакомство для избранных.
— Может, он его и берёг специально для долгой дороги? Ты ведь говоришь, он лучше хранится. Зачем вот только недоеденный бросил? Не помешал бы в дороге.
— Ты говоришь он с мешком денег убегал. Взял самое-самое. Одно могу тебе сказать. Эти окорока могли ему привезти только из Арагона. Это очень далеко. Тёмная пташка этот Санчо. Говоришь у него ещё плащ был дорогой?
— Князю не стыдно носить.
— Чего занесло каталонца в наши края? Да ещё с генуэзцами?
— Я прошу тебя помочь. Осмотреть вещи убитого. Может ты заметишь, что-нибудь такое, на что я не обращу внимание. Как в этих окороках. Или в сундуке окажутся какие бумаги, которые нужно будет прочитать. Бонифаций говорил, что он был учёным человеком.
Снова выпили и закусили хамоном. Илгизара, объевшегося баранины уже стало клонить в сон. Ему так захотелось развалиться сейчас на кошме и смотреть, как по Млечному Пути струятся в бесконечность звёзды. Словно услышав его мысли, наиб сказал:
— Да ты приляг, Илгизар. Отдохни. А я ведь, Хайме, ехал я к тебе по другому делу. Вот, взгляни.
Хайме взял протянутую ему вещь, завернутую в тряпицу. Поднёс к огню. И вскочил! Словно рванула его вверх невидимая сила.
— Откуда это!?
— Признал рукояточку?
Хайме бросился во тьму. Было слышно, как он зашёл в дом и над старым кладбищем воцарилась тишина. Только шипели факела и трещали цикады. С Илгизара слетела дремота. Снова раздались шаги в темноте, и Хайме подошел к огню. В руках у него было два ножа. Хорошие охотничьи ножи с рукоятками, оплетёнными берестой. И с одинаковым деревянным резным навершием в виде птичьей головы.
— Один к одному. (Злат цедил слова тихо, буднично). Сегодня утром его в ворота воткнули у церкви в моём квартале.
— Кто?
— Не видели. Приходил к церкви какой-то человек в чёрном кафтане. Подождал пока выйдет кто постарее и спросил, жив ли епископ Измаил?
— Измаил!?
— Вот то-то и оно. Епископ. А его уж боле двадцати лет, как сана лишили. Узнал про это, что Измаил давно на покое живёт в здешнем подворье и ушёл. Не спеша, говорят, так пошёл, не оборачиваясь. А потом над воротами подворья вот этот нож и нашли. Там высота, как раз косая сажень. Я еле на цыпочках дотягиваюсь. А воткнут был глубоко — еле вытащили. Вот мне и принесли, чтобы разобрался. Может это оскорбление служителям церкви или угроза? Ну, а я сразу к тебе.
