Николай Свечин - Выстрел на Большой Морской
— Заговор? В такой замысловатой форме? Полноте, это для купцов из Охотного ряда. Предложите что-нибудь более правдоподобное.
— Поймите, — терпеливо стал объяснять генерал. — Это не моя выдумка, всё очень серьёзно. Ример человек ниоткуда. Никто не знает, где он служил и как достиг чина тайного советника. Когда я был министром внутренних дел, то затребовал его формуляр. Там одни белые пятна! Учился в Германии, служил в нашем посольстве в Англии, выполнял некие секретные поручения графа Нессельроде в бытность того русским министром иностранных дел. Надеюсь, вам не надо объяснять, что Нессельроде являлся австрийским агентом?
— Так Ример шпион?
— Нет, тут тоньше. Он — креатура некой силы, враждебной России.
— Германии или Англии?
— Кто знает… Он не любит ни тех, ни других. А какие есть ещё силы? Мировое еврейство? Смешно. Масоны? Эти просто клоуны… В нашу последнюю с ним встречу Ример сказал мне странную речь. До сих пор я над ней размышляю, а понять не могу. Он заявил, что все три европейские империи — Россия, Германия и Австро-Венгрия — это зло. От которого следует побыстрее избавиться. И что сделать это удобнее всего посредством большой европейской войны, натравив монархии друг на друга. Он, Ример, и его всесильные друзья сейчас этим и занимаются.
— Готовят европейскую войну? Фантасмагория, ваше сиятельство. Его вторая фамилия, видимо, Мюнгаузен.
— …Ещё Ример сказал, что сегодня такая война невозможна, но через двадцать лет их неотрывных усилий предпосылки будут созданы. Три империи будут уничтожены. Этот прохвост заявил буквально следующее: мы спустим их в ватер-клозет, и пошлём следом ещё и Турцию. И тогда во всей Европе установится повальное народовластие!
— Кто такой Ример, чтобы замахиваться на таких колоссов? Бред сумасшедшего. Там интересы сотен миллионов людей, там огромный запас прочности. Почему вы принимаете всё это безумие всерьёз?
— А вам не кажется безумием отказываться России от «Союза трёх императоров»? И идти в объятья республиканской Франции, ставя себя тем самым в положение врагов Германии? Наша власть уже делает то, что декларировал мне два года назад этот космополитический гадёныш. Как по нотам! Словно мы играем его пиесу!
Благово озадаченно замолчал. Действительно, странное совпадение. Если это совпадение… Сам интересуясь международными делами, он, как и Лорис, считал для России союз с Германией полезным. Кстати, и граф Ламздорф того же мнения, и не последний вроде бы в МИДе человек. И лично министр Гирс. Кто же тогда меняет нашу внешнюю политику, и сообразно какой логике мы переходим с немцами в контры? Начало им положил ещё Александр Второй в 1875 году, когда не позволил Германии развязать вторую войну против Франции (немцы называли её превентивной). Мотивы были чисто политические: не столько было жалко Францию, сколько нельзя было допускать чрезмерного усиления тевтонов. Бисмарк обиделся — и отыгрался на Берлинском конгрессе 1881 года, перечеркнув плоды русских побед на Балканах. Теперь уже затаил обиду наш государь и передал её по наследству цесаревичу, без того не жалующему немцев. Взойдя на трон, Александр Третий вспомнил все германские щелбаны и принялся потихоньку отворачиваться от Берлина в поисках новых союзников. Англия в друзья традиционно не годилась, оставались галлы. Неприязнь к райху в государе подогревала императрица, датчанка по происхождению. Выполняя при этом тайное задание датского двора, весьма обиженного поражением от немцев в войне 1866 года… Ночная кукушка дневную перекукует! Ламздорф прав: между нами стоит Австро-Венгрия. Эта империя не имеет будушего, она быстро дряхлеет (также, кстати, как и турки), и скоро нам придётся делить большой балканский пирог. Через те же двадцать лет, которые пророчит Ример. Сегодня мы Германии важнее, чем австрияки: они не желают нашего союза с Францией и войны на два фронта. Между двумя императорами существуют родственные связи; Бисмарк, держащий в руках всю внешнюю политику Германии, настроен в целом пророссийски. Но если мы сейчас оттолкнём протянутую нам руку? Что будет через двадцать лет? Несчастный Гирс устал уже объяснять немцам гримасы своего бородатого императора. Когда храбрый, но безмозглый Скобелев сунулся, дурак, не в своё дело и закатил в Париже противогерманскую речь, государь вызвал его телеграммой «на ковёр». Однако вместо заслуженной головомойки «белый генерал» удостоился двухчасовой аудиенции, из которой вышел обласканный. А Катков? Столько лет кричит: «Ату немчуру! Германия — главный враг России!». Кайзер негодует, запрашивает Александра Третьего, насколько точка зрения журналиста совпадает с нашей официальной позицией — а государь демонстративно вручает Каткову Владимирский крест!
— Согласен, — сказал, наконец, Благово, — это мы с огнём играем. Побитые французики с удовольствием подставят русские головы вместо своих под германские пули. Но при чём тут какой-то паршивец Ример? Тут государь сам банкует.
— Это ему так кажется, что сам. Многое подсказывают, очень осторожно, но навязчиво. Через жену-датчанку, через схоласта Победоносцева. Меня пугает, что Ример говорит — а потом оказывается так, как он предвещал.
— Что ещё он сулил?
— Хаос в управлении страной, искусственно созданный. Проведение контрреформ, намеренно излишне жёстких, чтобы озлить общество и столкнуть его с властью. К примеру, Положение об усиленной охране, расширяющее права губернаторов и создающее условия для административного самодурства… Назначение на важнейший пост министра внутренних дел наибольшего в стране реакционера. Притеснение крестьянства. Дипломатический тупик: конфликт и с Германией, и с Англией.
Благово ошарашено посмотрел в глаза старому генералу, тот ответил долгим, понимающим и печальным взглядом.
— Теперь поняли?
— Как по писанному… Само имя графа Толстого является олицетворением реакции — он и назначен. Положение об усиленной и чрезвычайной охране от 14 августа 1881 года уже работает во зло, при наших-то тупоголовых губернаторах. А по крестьянству, говорят, обдумывается новая система управления, полукрепостная.
— Представляете, что будет через двадцать лет таких порядков?
— Ример — масон?
— Нет, что вы. Масоны — это просто ряженые; их выставляют на передний план, чтобы скрыть настоящих кукольников. Ример как раз из последних.
— Не понимаю. Кто такие настоящие кукольники?
— Люди тайного влияния есть в каждом государстве. И их, похоже, объединяет некая общая цель, недоступная нашему зрению. Я не знаю, кому служит Ример, но вижу, что он несёт зло России. Берегитесь его и наблюдайте за ним. Если, конечно, не испугаетесь. Когда я был почти всесильным, он пытался влиять и на меня. Поняв это и не разделяя проводимых им идей, я попытался удалить этого человека. И очень быстро сам оказался не у дел. Теперь ваша очередь пробовать, на своём месте и своими средствами. Мне кажется, вы любите Россию, а «повальное народовластие» не пойдёт ей на пользу. Вы сейчас мне не верите, но присмотритесь внимательно к действиям Римера — и согласитесь со мной. Мы уже приехали. Прощайте, и будьте осторожны!
Благово вышел из кареты крайне озадаченный. Кто он такой? Подумаешь — статский советник, вице-директор департамета полиции. Мелкая, по правде сказать, сошка! Ему могут приказывать многие, а он — лишь верному Лыкову да ещё парочке делопроизводителей. Расследование убийства Макова против его воли втянуло третьеразрядного бюрократа в такие дебри, где легко и шею себе свернуть. Благово уже заочно сцепился с дядей государя, фельдмаршалом и председателем Государственного совета. Неизвестно ещё, как ему аукнется то открытие, что великий князь нанимает убийц для прикрытия тылов! Теперь вот появился «враг России» Ример, запросто разговаривающий с императором. Послезавтра Благово познакомится со вдовой Александра Второго, влезет в дипломатические тайны взаимоотношений Петербурга и Берлина. Ну как тут уберечь шею? Она всего одна, а ловушек — несчитано. И надо покамест уберечь от них хотя бы Алексея. Послать его подальше от дворцовых тайн, ловить обычных, хорошо знакомых уголовных. Эх, Лев Саввич, растудыт-тебе бом-брам-стеньгу в одно место! задал ты нам работёнку…
Поднявшись в квартиру, Павел Афанасьевич накормил кота и принялся собирать сак. Василий Котофеевич Кусако-Царапкин ходил за хозяином по пятам и призывно урчал толстым брюхом. Лыков, стервец, в приступах сыновьей фамильярности называл могучее животное — Котово. Только статский советник вспомнил об этом, как явился его ученик с новостями о Рупейте. Они засели в гостиной за самоваром, и Алексей в подробностях рассказал полученные им сегодня сведения. Получалось, что концов почти не видать; если этот мошенник сменит документы — ищи ветра в поле…
Павел Афанасьевич не сказал Лыкову ни слова о своих встречах с Римером и Лорис-Меликовым, зато подробно изложил историю с великим князем. В заключении распорядился:
