Антон Чиж - Тайные полномочия
— Я могу.
Бобби только печально улыбнулся.
— Ты, Паша, человек хороший и энергичный, даже чересчур, иногда хочется врезать тебе по шее, но что ты можешь придумать?
— Не знаю, — признался Чичеров. — В чем дело?
— Все мой характер. Дернуло меня с Рибером нашим драгоценным пари устраивать. И ведь, казалось бы, верное дело: а он возьми и выиграй! Тут меня разобрало. Я во второй раз с ним спорить. Потом в третий. Теперь-то уже понятно, что он хитрил. Наверняка что-то знает. А меня на характер поймал. Да отступать поздно. Я ва-банк пошел. Как бы этого Лиса обмануть…
— Кого? — удивился Чичеров.
— Лунный Лис, ловкий вор, что грабит всех подряд. Даже тетушку и невесту мою ограбил. Такой стыд! Теперь последний шанс: если и меня ограбит — окончательное поражение. Ума не приложу, как его провести. Особенно Риберу нос утереть хочется.
— Трудно! — сказал Чичеров. — Хитрость! Ловкость! Обман!
— Это я и сам знаю, кто бы совет дал…
Чичеров только руками развел. Глянув на часы, он подскочил, словно в него впилась оса, захлебнулся в прощаниях и выскочил вон. Бобби помахал ему вслед рукой. Печаль совсем овладела его сердцем. Он повернулся на спину и стал рассматривать стены. Его блуждающий взгляд привлекла старая литография: охотник вынимает волка из капкана, легавые злобно тявкают на зверя. Разглядывая картинку, Бобби вдруг резво сел. На лице его появилось выражение, какое бывает, когда ударяет блестящая мысль.
— Ну, Рибер, конец твоим победам, — сказал Бобби и скинул халат. — Лис угодит в ловушку.
Он знал, что должен сделать.
11
Ванзаров приоткрыл глаза. Ему улыбались черепа. Повешенные аккуратной гроздью, они скалились в улыбках, пялясь пустыми глазницами. Лоб нижнего черепа украшала квадратная дырка. У других были сломаны переносицы и дырки вместо надбровных дуг.
— Я в раю?
— В самом первосортном!
Сев на край кожаной кушетки, какую доктора обычно используют для осмотра пациентов, Лебедев наставил ложку с желтоватой микстурой. Деваться было некуда. Ванзаров только разжал губы, как вкус металла и горечь до отвращения наполнили рот.
— В раю потчуют нектаром и амброзией, — сказал он, кое-как проглотив отраву.
— Амброзия научного рая, — ответил Лебедев, стряхивая капли на пол. — Если бы не эта микстурка моего изобретения, погибали бы в страшных мучениях. А так — только заблевали всю лабораторию.
— Простите… Мне очень стыдно…
— Пустяки, коллега! Ничто не стыдно, что на пользу здоровью. Да хоть мочу пить!
Ванзаров кашлянул, чтобы скрыть рвотный позыв.
— Это мышьяк? — спросил он.
— Что же еще! Наш старый знакомый. Оружие не столько смертельное, сколько мучительное. Особенно в неумелых руках. Чаще всего травятся кухарки от несчастной любви и нервные барышни от нее же, проклятой. И не знают, что умирать будут не мгновение, а эдак с недельку. Если, конечно, не проглатывают весь пузырек сразу.
— Мне мышьяка явно пожалели.
Лебедев профессиональным взглядом окинул тело, лежащее в расстегнутой сорочке.
— Из расчета комплекции и молодого организма я бы рекомендовал чайную ложку.
— Благодарю, буду знать.
— Вы бы с ядами не шутили, — сказал Лебедев. — Один раз уже с того света вернулись, теперь второй звоночек. Надорвете желудок, кому будете нужны в инвалидном состоянии?
— Благодарю за правду.
— Лучше так, чем возить вас в инвалидной коляске. Да и времени у меня на это нет. Брошу посреди Невского проспекта, будете в шляпу милостыню собирать.
— Умеете вы, Аполлон Григорьевич, поднять настроение, — сказал Ванзаров и попытался встать.
Лебедев схватил его за плечи и толчком вернул обратно.
— Куда собрался?! — рявкнул он. — Радуйтесь, что живы. Хорошо, дежурный чиновник сообразил ко мне бежать. После такого — неделя постельного режима, не меньше. Пить отварчики и бульончики. Трогательная женская забота и полный покой. Ах, да, вы же не женаты… Все мы, холостяки, когда-нибудь умрем в одинокой постели, и найдут нас через год, когда останется объеденный мышами скелет. Ну, вам об этом еще рано думать.
— Я не могу лежать неделю, — тихо сказал Ванзаров. — Мне надо быть на дружеской вечеринке.
— Шутите или издеваетесь? — спросил Лебедев. — Только что был на шаг от смерти, а он уже веселиться собрался.
— Ничего общего с весельем. Мне надо ехать на Олимпиаду…
Аполлон Григорьевич потрогал лоб больного.
— Горячки вроде нет, а такой бред несете. Какая Олимпиада?
— Первая, в Афинах. Буду выступать в состязаниях борцов…
— Пожалуй, привяжу вас к кушетке, от греха подальше, — задумчиво сказал Лебедев. — Читал, что после отравления мышьяком в редких случаях происходило нарушение мозговой деятельности, но чтобы с ума сойти… Первый случай в истории судебной медицины. Будем именовать «синдромом Ванзарова». Клиническая картина: человек рвется совершать неадекватные поступки и верит в полный бред.
— Это не бред, у меня поручение от директора департамента полиции.
— А! Ну тогда назовем «синдром Ванзарова — Сабурова». Звучит неплохо.
— Аполлон Григорьевич, мне Лунного Лиса поймать нужно… Пока его раньше меня не поймали.
Лебедев радостно свистнул.
— Вот оно как протекает: сразу в острой форме. Уже лунных лисиц ловит.
— Не лисиц, а Лиса, — ответил Ванзаров. — Хотя это чистый блеф, который для чего-то разыграли. Не вижу истинных целей.
— Рад, что приходите в сознание. А что у нас за лис появился? По полицейским сводкам такого персонажа не припомню. Может, в картотеке антропометрического бюро посмотреть? Так я быстро, все под рукой…
— Не тратьте время. Это только игра. Пока не определить, чья именно. И для чего.
— Так зачем же вас в нее впутали?
— Честно ответить не могу, а врать нет сил…
— Ну и ладно, — Лебедев потрогал пульс и остался доволен. — Есть предположения, кто вас мышьяком угостил?
— Предположений нет. Есть твердая уверенность. Это предупреждение одного милого старичка, более известного как Стенька-Обух…
— Воровского старшины Казанской части?
— Именно так… Сам виноват, видел же, что за мной его подручный увязался. Подумал: пусть побегает. А он вел упорно.
— И где вас подловил?
— В самом удобно месте: зашел в трактир Родионова перекусить, а он с заднего входа на кухню заглянул. Посланцу Стеньки-Обуха нигде отказа не будет. Да и поди докажи, что меня в этом трактире отравили.
— Зачем же Стеньке так явно идти поперек полиции?
— Выхода у него нет. Меня предупредили, что, если Лунного Лиса найдут раньше меня, расправятся, как сочтут нужным.
— Обух тоже Лиса ищет?
— Ничего другого ему не остается, — ответил Ванзаров. — В очень неприятное положение перед воровским миром поставил его Лунный Лис. Тут уже дело о власти Обуха идет… Аполлон Григорьевич, мне действительно к вечеру надо быть на ногах.
— Не смейте мечтать! — сказал Лебедев. — У меня часик-другой полежите, я за вами понаблюдаю, а потом на пролетке домой. И никаких разговоров. Никуда ваш Лунный Лис не денется. Их еще предостаточно будет, а вы у нас один.
— Вы даже мертвого уговорите, — сказал Ванзаров, чувствуя, как проваливается в густой, тягучий сон. Видно, в микстуру Лебедев подмешал что-то успокоительное. — Я сейчас… Я… Сейчас… Я только немного… — он глубоко и ровно засопел.
Аполлон Григорьевич тихонько встал, взял армейское одеяло и бережно накрыл им спящего. Отойдя на цыпочках, он сел на стул, на котором провел бессонную ночь, достал початую бутылку коньяка и налил граненый стакан до края. Выпил залпом и даже не поморщился. После пережитого сегодня, когда в одиночку вытаскивал с того света лучшего друга, не зная, чем кончится, он имел на это право.
— Ах, мальчик-мальчик, дорогой мой… — тихо сказал он. — Что же они с тобой делают? Не берегут тебя. Не понимают, какое сокровище у них в департаменте служит.
Лебедев выпил еще коньяку, но так ничего и не почувствовал.
12
Мучаясь от любопытства, Граве отправился за утренними газетами, даже не позавтракав. Он скупил все издания от «Листка» до «Ведомостей Санкт-Петербургского градоначальства» и с охапкой отправился в ближайшую кофейню на Невском проспекте. После вчерашних оваций можно было предвкушать огромные репортажи, где, несомненно, упомянут и его имя.
Усевшись за столик у окна, чтобы было светлее, Граве развернул верхнюю газету. Пробежав все полосы, он подумал, что это всего лишь случайность, отложил и взялся за вторую. Затем третью. Пролистав подряд четыре-пять выпусков, Граве понял, что случайность повторилась во всех изданиях. Что было для него полной неожиданностью.
